Цветы солнца

Намджуну противно от самого себя становится, когда он в очередной раз с завистью смотрит на чужое веселье, как Хосок громко смеется, закидывая руки на Чимина и дурачится с ним. Он сжимает зубы и отводит взгляд, стараясь придать лицу нейтральное, а не скорбное выражение, чтобы не портить никому настроение. Его негативные эмоции сейчас им не сдались. Сложно сосредоточиться на чем-то другом, когда рядом с тобой такая яркая и светлая энергия, которая бьет ключом, и у кого-то хватает сил, чтобы смеяться в перерывах между упорной работой. Намджун так не может, ему нужен покой и перезарядка, чтобы тишина и может быть чье-то мерное мурчание под боком. Он был бы даже не против разговоров, если бы на него обращали внимание. Хосок треплет Чимина по волосам, улыбается так тепло, что самому улыбаться невольно хочется, но Намджун только щеку прикусывает, потому что все чужое внимание направлено не на него. Чимин милый, игривый, готовый на любой кипиш, но при этом очень упорный и усердный. Его нельзя не любить, а также ему нельзя не завидовать. Наверно жизнь была бы чуточку проще, если бы Намджун был хоть вполовину такой маленький и миленький как младший. Но увы. Он хочет уйти молча в студию, чтобы закрыться там и порефлексировать, может накидать пару строк, выплеснуть все неозвученные чувства и эмоции в музыку, чтобы потом закинуть в папку «Неизданное» и забыть как страшный сон. Там таких работ навалом, он их никогда не переслушивает, лишний раз даже смотреть не хочет, ибо тошно от самого себя становится. Вести себя так по-детски не хочется, сбегать и прятаться, лишь бы ничего лишнего не наговорить, чтобы в чужих глазах не увидеть непонимание и жалость, или еще чего хуже — ненависть. Этого Намджун точно не переживет. Уж лучше так, молча сам с собой. Даже не очень больно и почти не противно от себя, когда на чиминово «Все в порядке?» он отвечает «В полном» и все же сбегает. Хосок провожает его взглядом. В студии Намджун только и успевает щелкнуть замком, оседая на колени в приступе сильного надрывного кашля. Горло по ощущениям дерут кошки, а легкие вот-вот грозятся оказаться у него на ладонях. Его бросает в холодный пот, а сердце бешено колотится в груди. Иногда он не знает от чего умрет раньше — от панических атак или от невзаимных чувств, убивающих его изнутри. Прокашлявшись, Намджун наконец может сделать нерешительный глубокий вдох, который отдается болью в груди, но все же дышать становится чуть проще. Нужно успокоиться, вспомнить как учил врач… Глубокий вдох, медленный выдох. По хорошему бы выпрямиться, но даже глаза открывать не хочется, не то что вставать с колен. А его рука ощущается слово чужая, сжимающая окровавленные лепестки хризантемы. Хочется смеяться от этих дурацких совпадений и плакать от безысходности, потому что самый солнечный человек его жизни, тот, кто заряжает энергией, греет своими улыбками, крепкими объятиями, который всегда найдет нужные слова и сможет стать опорой в трудной ситуации, причиняет ему не только моральную, но и физическую боль, хоть и не специально. А солнечные цветы, как и он сам, лишь становятся издевательским напоминанием. Хосок Намджуну не принадлежит и никогда не будет. И от этого не легче ни разу, потому что Намджуна тошнит цветами, которые вместе с чувствами сжирают его изнутри, из раза в раз напоминая, как он жалок. Хосок такой теплый со всеми. Он младшеньких любит безумно, сюсюкается с ними, улыбается, обнимается при камерах и без. Старших же он уважает, хоть и с ними дурачиться не забывает. А Намджун как исключение из правил, серьезный и порой неловкий лидер, но которого лишний раз трогать не нужно, потому что он как оголенный провод. Прикоснешься — убьет. И если бы они только знали, что одно солнечное чудо без проблем бы смогло его заземлить. И нервов, и сил, и дурацких мыслей было бы меньше, если бы на него хоть раз посмотрели с долей той искренней любви, с которой он втайне смотрит на него. Намджун понимает, что виноват сам. Молчит и ничего не делает, а потом скрывается в комнатах, откашливая легкие и пряча лепестки и маленькие бутоны по всем карманам. Он даже покупает себе букет, чтобы поставить в студии и иметь весомый аргумент, если вдруг будет замечен с этими цветами. Юнги кажется даже почти догадался, но тактично промолчал, сказав, что цветы приятно пахнут. Но хризантема все равно преследует его везде, рассыпаясь засушенными лепестками из карманов, выпадает листьями из страниц книг, находится бутонами в стопке бумажек на столе. Намджун злится, смахивает все в мусор, а потом закрывает глаза, стараясь сделать глубокий вдох. А перед закрытыми веками чужое лицо и длинные пальцы на стеблях хризантемы. Намджун не любит оставаться с Хосоком и кем-нибудь еще наедине, потому что знает, что сначала изведет себя глупой, беспочвенной ревностью, а потом будет задыхаться от очередного припадка своих же чувств, вырывающихся наружу прекрасными цветами. Для других — он много работает и устает, для себя — жалко существует. Когда он слышит стук в студию, то изрядно пугается, засовывая лепестки в карман толстовки, а окровавленную руку вытирая о темные джинсы. Намджун надеется, что его глаза выглядят покрасневшими и опухшими от долгой работы и бессонных ночей, а не от самотерзаний и попыток искоренить из себя солнечный цветок. — Намджун, это я. Пустишь? Хосок звучит осторожно, будто Намджун когда-либо прогонял его или был не рад видеть. Он ведь может просто войти, ибо тоже имеет доступ к студии, но всегда уважает чужое личное пространство и желание побыть наедине. Но сейчас его голос серьезный, Намджун напрягается, но дверь открывает, стараясь сделать вид, что не он только что умирал на полу. — Выглядишь паршиво, — Хосок невесело хмыкает и садится на диванчик, одной рукой сжимая лежащую там подушку. — Просто хотел тебе сказать, что все знаю. Может тебе от этого легче станет. Все-то лучше, чем одному переживать. У Намджуна перед глазами словно жизнь проносится, а все тело разом холодеет, от чего начинает казаться, что и сердце уже не бьется. Руки мелко дрожат, и он хватается за стул, чтобы осторожно присесть, все еще не решаясь посмотреть на Хосока. Кажется, что взгляни он на него сейчас — позорно выдаст себя с потрохами, что похоже успел сделать и ранее. — Ты не очень хороший конспиратор, Намджуни, — Хосок слегла улыбается, но его улыбка такая теплая, что подними Намджун сейчас глаза, то просто сгорел бы. — За тобой чуть ли не шлейф из лепестков и отчаяния тянется всегда. Я конечно не уверен, что другие знают, но Юнги-хен точно заподозрил. Хосок всматриваться в чужое лицо пытается, правильно подбирая слова, а Намджуну то ли плохо, то ли хорошо от чужого присутствия. Пока они рядом, наедине, ему дышится спокойно, а цветы не пытаются разорвать легкие. Но вот сердце сдаваться не собирается, создавая панику от переполняющих его эмоций. Намджуна охватывает тревога от осознания, что его маленький секрет раскрыт, но его хотя бы пока что не осуждают. — Мне жаль, что так вышло. Это наверное очень больно, да? Прости, я не знаю как правильно сказать. Но ты не думай, что мы с Чимином встречаемся или еще чего. Он просто милый тонсэн. Я на него ни в коем случае не претендую! — Намджун резко поднимает на Хосока расширившиеся глаза, не понимая, что только что услышал. — Прости, ты о чем? Хосок неловко трет шею и взглядом по комнате проходится, пытаясь подобрать слова, но на Намджуна все же смотрит, решая говорить прямо. — Я вижу, что ты ревнуешь Чимина. Даже сейчас в коридоре. Ты так проедал нас взглядом, мне даже не по себе стало. Я и раньше это замечал, но все не решался поговорить, — Хосок примирительно улыбается. — Я просто хотел сказать, что не соперник тебе. У Намджуна в душе что-то ломается, когда он смотрит в эти искренние глаза, полные теплой дружеской заботой, и понимает, что тот просто за него волновался, за их взаимоотношения, за его несчастную любовь. Хосок все видел и чувствовал, он был так близок, но не понял самого главного. Что то солнце, что обжигает его своей невзаимностью — это он сам. — Но я могу попытаться помочь тебе! — Намджуну даже смотреть на него не надо, чтобы знать тот воодушевленный взгляд, которым на него сейчас смотрит Хосок. — Я хорошо общаюсь с Чимином. Может у меня получится с ним поговорить. Намджун ничего не отвечает, только невесело хмыкает, прикрывая глаза. Он откидывается на спинку кресла и чувствует, как горло снова неприятно дерет, а дышать становится сложнее. Хосок еще что-то говорит, но его слова превращаются в фоновый шум, а Намджун мысленно отсчитывает до десяти, надеясь, что хризантемы смогут убить его быстрее, чем его солнце сможет ему помочь.