давай проведём очередную ночь вместе

Его прекрасные кудри касались моего лица, а яркое солнце трепетно пробирается в нашу комнату, в которой мы сейчас лежим, лучами ложась на наши лица, от чего Павликовский недовольно хмычит и прикрывает ладонями лицо. В глазах все предметы казались настолько размытыми, что невозможно было ничего разглядеть, я всё ещё был под диким кайфом, наверное, не стоило сегодня ночью смешивать экстази с водкой. Голова безумно раскалывалась от любого движения, но мне пришлось подняться с кровати и провернуть это настолько осторожно, чтобы не разбудить Бориса. Но сделать это, мне, к сожалению, не удалось. Он недовольно хмыкнул, заставив меня обратить на него внимание. Я наблюдал за ним, поправляя оправу очков. Он нехотя раскрыл свои веки, щурясь от проникающих лучей. Сладко подтягиваясь, от чего большинство его костяшек издавало неприятный звук хруста. И сейчас он выглядел как никогда прекрасен. Кудри, до которых он позволял мне прикасаться каждый день, когда угодно и где угодно. Веснушчатое лицо, на которое мне хотелось смотреть бесконечно, словно на ночное небо, покрытое миллионами звёзд и планет. Но он выглядел не прекраснее сегодняшней ночи. Он снова поругался со своим отцом. И на этот раз серьёзнее, чем в прошлые разы. По его словам, тот увидел, то как мы с Борисом зажимались в его комнате, касались друг друга, и всё это, по его мнению, выглядело далеко не по дружески. И мне временами тоже так казалось, но я не особо придавал этому значения. Сегодняшней ночью мы накурились и напились больше обычного, смешивали водку с дешёвой вишнёвой колой, выкуривая одну сигарету за одной. И потом он поцеловал меня. И это было самое охуенное чувство на тот момент. Конечно же, после нескольких дорожек мефедрона. А затем он поцеловал меня снова. Снова и снова, легко касаясь моих губ своими. Он прижимал меня, повалив на кровать. Я чувствовал, как мои рёбра приятно побаливают от холодных пальцев моего лучшего друга, я вздрагивал от каждого его соприкосновения с моей кожей. Чувствовал, как его горячий язык проходится вдоль моей шеи, оставляя за собой слегка щекотное ощущение. А потом оно резко прерывалось, он кусал меня. Бывало грубо, когда он не рассчитывал силу, и бывало нежно. Но разницы я не замечал — следы на моей шее всё равно были алыми и тёмно-фиолетовыми, которые держались минимум неделю. Это было приятно, даже очень, правда. Я никогда ещё в своей жизни не испытывал такой эйфории, как сейчас. Когда он заполнял меня изнутри, шепча мне на ухо что-то невнятное, когда я громко простанывал его имя в простынь. С силой вдалбливал меня в кровать, что её спинка несколько раз ударялась о стену, и хорошо, что мы теперь живём одни. Никакой Ксандры и Ларри. Никаких соседей. Только мы одни. А потом мы лежим уставшие и вымотанные, словно пробежали целый марафон. Оба пытаемся уловить хоть глоток свежего воздуха. Я хватаю стакан с тумбочки, который был наполнен прозрачной жидкостью, запах которой бил по носу, бросаю в него таблетку и опустошаю в ту же секунду. Мои внутренности приятно обжигаются, когда спирт, смешанный с каком-то препаратом течёт по мне внутри, и всё вокруг снова становится размытым. И наверное если бы я не встретил этого человека несколько лет назад в школьном автобусе на следующий день после прибытия в Лас-Вегас, я даже не могу представить, как бы сейчас сложилась моя жизнь. Если бы он не присел рядом со мной, и не пошутил про то, что я похож на «Гарри Поттера» из-за своих больших очков, был бы я сейчас счастлив? Я бы снова скитался по неродным мне городам и чужим семьям в поисках своего места в этом большом мире, и этот кошмар продолжился вплоть до моего совершеннолетия. Но, видимо, сейчас моя судьба быть с ним. С Борисом Павликовским. Она свела нас. Сначала он казался мне странным. Со своими неуместными и извращенными шутками, его чрезвычайную тягу к спиртным напиткам и запрещённым веществам. Он пристрастил и меня к этому. Научил различать крэк от амфетамина, курить в затяг и не словить омерзительный приступ кашля. Иногда я даже осмеливался сбегать из дома через окно и пробираться к Боре, когда мне особо сильно нужна была доза. И потом, мы около полуночи сидели в его комнате, глотая ЛСД. А я просто утыкался в потолок, пока мой разум туманился, создавая различные узоры повсюду, ни о чём не заботясь. И после я чувствую прикосновение чужих губ на своих. Павликовский навис надо мной, пока я мог разглядеть над собой лишь его тёмные кудри, которые щекотали мою шею. Я вдыхал его аромат, я до сих пор помню этот запах едкого спирта, вперемешку с каким-то говнючим парфюмом и Marlboro. Это был первый раз, когда он поцеловал меня. Первый раз, когда я попробовал его губы на вкус. Первый раз, когда я свободно запустил руки в его волосы. На следующий день он дал поносить мне свою черную футболку, на которой были изображены три кота, которую я ношу и по сей день. Теперь это моя любимая футболка. А вечерами мы могли сидеть среди поля, на старых и ржавых качелях, которые едва держатся при помощи божьей силы. Трезвые, не укуренные в хламину. Мы могли спокойно разговаривать на темы, находясь будучи в состоянии экстаза, находясь в одном грамме кокса между жизнью и смертью. И сидеть сейчас в непринуждённой обстановке, где нет никого, кроме нас и ветра, который продувает наши спины. Я говорил ему о маме, я снова вспоминал её, мне снова снился сон. Он поддерживал меня. Меня успокаивало его присутствие, то, как он внимательно слушал меня. Я любил, когда он находился рядом в такие моменты. Я любил его. Когда по ночам мы вместе спали в его постели, и меня мучили кошмары, он всегда старался меня успокоить. После пробуждения, когда я сидел в холодном поту и вспоминал ужасающие картины из своей головы, Боря своими костлявыми дрожащими пальцами приобнимал меня, прижимая к себе. Я слышал его шёпот, он говорил, что всё будет хорошо, что мне не стоит волноваться, ведь это просто сон. Меня это успокаивало. Я любил его. Когда мы вместе прыгали в бассейн прямо в одежде, уже полностью обдолбанные новой дозой марихуаны. Порошок, который мы вдохнули, смылся с наших носов. И он снова меня поцеловал. Я видел его кудри, хоть в глазах у меня всё было размыто из-за галлюциногенов, и из-за того, что я просрал свои очки, которые плавали где-то на поверхности. Но это было не важно. Мне нравилось ощущать его влажные губы на себе, его длинные и прохладные руки на своих щеках, которые притягивали меня к Борису ещё ближе. Когда он отстранился, он промурлыкал мне: «я пиздецки люблю тебя, Поттер». Я привыкал к его постоянным, но не обидным шуткам по поводу моего роста, и того что я слишком похож на Гарри Поттера, из-за своих круглых очков. Я находил в этом что-то родное. Когда я спокойно лежал и читал книгу, Боря мог в любой момент лечь на меня, скидывая свиток с моих рук на пол. Он обнимал меня и прижимался крепче, когда я недовольно смотрел на него и пытался поднять упавшую книгу. Но он всегда не давал мне этого сделать. Я сдавался и отвечал на объятия, утыкаясь носом в его кудри и вдыхая яблочный шампунь. Он хотел внимания и тактильности, и мне было не сложно ему этого дать, потому что я любил его. Он постоянно проговаривал мне то, что я «милый», когда злюсь. И сначала мне казалось это обыкновенной шуткой, но потом это заставляло меня смущаться, заливаться румянцем вплоть до мочек ушей. Чёрт, этот мальчик мне нравился. Он пытался научить меня русскому языку. Но всё, что я сумел выучить за пару месяцев, это — «пошел нахуй, Борис». И он с этого смеялся, заливался смехом, слышав мой акцент. Обещал то, что когда мы станем взрослее, он отвезёт меня в Москву и покажет все прелести этого города. Настоящую русскую водку, медведей, гуляющих по улицам. А потом, возможно, мы поедем в Киев. Наша жизнь состояла из совсем случайной встречи в школьном автобусе, и такой же случайно влюблённости. Из бессонных ночей, когда мы были обдолбаны в хламину, воруя у Ксандры дорогие сигареты и метамфетамин в форме звёздочек. И теперь наша жизнь продолжалась. Я не уехал, я остался с ним. И я не жалею, что принял такое решение. Наши привычки не менялись, мы всё также после пар в колледже любили опустошать банки из-под холодного пива. Во время проектов и конспектов, Боря предлагал мне вдохнуть одну дорожку, и я никогда не мог ему отказать. А по ночам, мы просто трахаемся до исступления. И полюбил я его не через спустя какое-то время, а сразу же. Полюбил, когда впервые столкнулись в автобусе. С первой его неудачной шутки, после которой я послал его. И он полюбил меня в ответ. Должно быть, это называют «любовь с первого взгляда», но до этого я опровергал её. Я полюбил эти вьющиеся и мягкие кудри. Глубокие и тёмные глаза, длинные ресницы на них. Веснушчатое лицо, которое я запомню навсегда. Его руки, которые крепко обнимали меня. Его губы, часто шершавые и сухие, на которых часто оставался порошок. Я чувствовал это. Его любовь ко мне. Я знал. И это была наша жизнь. Напиваться, как свиньи, обжигая все внутренности внутри. Курить, наполняя едким дымом и без того уже прокуренные вдоль и поперек лёгкие. Ездить в город на последние деньги. Сидеть обдолбанными на краю бассейна, не зная, сколько внутри нас граммов порошка, и доживём ли мы вообще до утра. По вечерам смотреть комедии, борясь с Борисом за последнюю в пачке чипсину. Воровать у него вещи, ведь мне очень нравились его мягкие свитера и футболки. Ругаться, но уже спустя десять минут оказываться в его тёплых объятиях, чувствуя, как тот целует меня в макушку, и тихо шепчет мне на ухо: «Декер, я тебя люблю».