Драконы могут влюбляться, но их влюбленность часто опаснее их ненависти. Ян Словик
***
— Что такое любовь? — минорно рассуждала глядящая в прозрачную жидкость сакэ обволакивающая чарующей симфонией своего голоса гейша. — Лев Толстой говорил, что без любви жить легче, но без нее нет смысла. А Джордано Бруно утверждал, что любовь — это огонь, зажигающий душу. Саюри вспоминает глубокое отчаяние безответно влюбленной женщины, всю жизнь убившей на то, чтобы заслужить хотя бы крохи внимания столь жестокого в собственной слепоте покровителя. Печально улыбается, ностальгируя о безмятежных буднях свободолюбивой духом девушки, коей когда-то была, не отказывая себе в удовольствии прочтения романтических книжек. И едва уловимо вздыхает, до сих пор мучаясь труднодостижимой тоской и легким сочувствием по отношению к сгоревшей в пепел от любви ойран. Прежняя ойран являлась олицетворением непотухающего огня, изголодавшемся до невинной ласки и мужского внимания. Она была готова идти по головам ради любви к самому опасному человеку преступного мира, не осознавая безумств своих поступков, все сильнее разочаровывающих бренного возлюбленного. Подставляя небесную наследницу Вонголы и главную героине в одном флаконе, женщина падала все ниже и ниже, пока не угодила в пропасть всеобщей ненависти. Несчастная ночная бабочка сгорела в багровом пламени разъярённого дракона из-за потери глупого греховного сердца. И любезно уступила свое место ей. Белой вороне в собственной семье, не принятой никем из-за рамок патриархального общества. Прибывающая в изрядно истерзанных чувствах и очнувшаяся задолго до основных событий «оригинальной истории» Камбэ первым же делом приложила все усилия для того, чтобы вместо роковой соблазнительницы стать образцом прекрасной лилии. Недосягаемая гейша, искусно развлекающая души усталых работяг с помощью традиционных танцев, приятных бесед и трогающих сердце игр на сямисэне звучало как нельзя лучше сладострастной ойран, обязанной быть лучшей не только во всем вышеперечисленном, но еще и в постельных утехах. И да, может быть дорога мира цветов проложена отнюдь не лепестками сакуры, а больно режущими тело осколками. Но по крайней мере она была счастлива. И ей наивно верилось в то, что этим поступком Саюри отогнала от себя любые встречи с прославленным своей свирепостью Лунг Тао Один из многих вечеров в окружении иностранных клиентов и пронизывающий до самых костей, внимательный взгляд миндальных глаз наглядно показал ошибочность такого суждения. — Лично я не верю в любовь, — сосредоточившись на настоящем, растеклась в лукавой усмешке Камбэ. — Настолько далекому и не поддающемуся описанию чувству трудно довериться. В конце концов, женщины — не более чем для плод удовольствия. Как для глаз, так и для нечто большего. На алых, девичьих устах заиграла загадочная улыбка в такт раздавшемуся от затаившей дыхание публики единодушному громкому смеху. Рино-сэнсэй, отвечающая за ее вхождение в богатый мир карюкая, взглядом передала ей незримое одобрение в меру интересной речи. Саюри кивнула, поняв, что следует подвести на этом черту. Вот только стоило ей лишь приоткрыть рот, как в появившейся тишине раздался другой голос, лившийся чистым ручьем: спокойным и уверенным, едва не обволакивая сознание: — До сегодняшнего дня мои убеждения были близки к вашим, Саюри. Звук ее имени он смаковал словно соль. — И что же вас изменило? — полюбопытствовала она. — Я думал так ровно до того момента, пока сам не влюбился в нежнейшую японскую лилию с первой минуты нашего разговора. Саюри невольно вздрагивает, позволяя приклеившейся на устах улыбке замениться искрой неподдельного изумления. А все из-за забившегося пойманной птицей у горла дурного сердца. Сжав шелковую ткань кимоно на своих коленях, она очаровательно зарделась, бросая пропитанный невысказанной вслух мольбы взгляд на опешившую Рино-сэнсэй, которая быстро придя в себя, завлекла неожиданно замолчавших гостей в предложение сыграть игру и выпить еще одну порцию освежающего алкоголя. Саюри тихо посмеивается над неудачной шуткой Миямуро-сана, работавшего уважаемым среди узкого круга людей народным послом и просто постоянного клиента их чайного домика, чувствуя, как жгут лопатки от интенсивности чужого взгляда. Незаметно стирает покатившуюся по щеке слезу во время игры на сямисэне, повествующей о трагической истории любви между ушедшим на войну самурае и оставшейся ждать его до скончания своих дней глубоко влюбленной ткачихи, игнорируя протянутый красный платок, на обороте которого был сшит златокрылый дракон. И невесомо петляет между низкими японскими столиками, стараясь угодить каждому и одновременно никому, зная какие темы для разговора подойдут пришедшим из мира жестокостей и обмана почтенным гостям. Лунг Тоу покорно ждет своей очереди, но, когда она снова пытается пройти мимо него, аккуратно останавливает за запястье и с учтивой улыбкой просит налить ему зеленый чай. Отказ застревает тяжелым камнем у горла, когда Саюри видит несколько мелких трещин на протянутой пиале: — Сию же минуту. Позвольте лишь один вопрос: вам заварить новый или же оставить старый? — Старый приготовила ты? — Цейлонский чай с добавлением тонко нарезанных фруктов и лепестков календулы, — тихо фыркая, улыбается она приправленной небольшой дозой гордости улыбкой. — «Поцелуй гейши» отличается крепкостью аромата и насыщенностью вкуса. Лучшее на что способна ваша скромная гейша. Вместо ответа китаец тепло прищуривает глаза, на дне которых мелькает опасный блеск при соприкосновении их пальцев, несмотря на все ее усилия минимизировать любой кожный контакт. Снисходительно наблюдавший за ее ухищрениями Фонг лишь с абсолютным невежеством шире раскрыл свою большую ладонь и обхватил целую чашку вместе с поневоле задрожавшей рукой. Подобные знаки внимания мелочны. Абсурдно ничтожны по сравнению с неслыханной наглостью некоторых клиентов на подшофе. Но их достаточно, чтобы внутри нее вспыхнул неудержимый пожар, подталкивающий в самые глубины неотвратимой, холодной бездны, жаждущей вкусить плод глупого сердца отчаянной гейши. — Вы готовите на диво вкусный чай, Саюри, — отпивая глоток, расплылся он в лисьей улыбке. — Этот ничтожный был бы совсем не против пить его целую вечность, любуясь словно редким цветком. Камбэ признательно кланяется и тянется встать, чтобы уделить время другим клиентам, однако оглядывая просторной японский зал с опустевшими столиками, понимает, что исчезли из виду. «А вы довольно упрямы», — думает она, пересекаясь с его искрящимся смешинками взором. — На итог столь волшебного вечера я бы осмелился предложить вам исполнить ваш великолепный танец. Молва о ваших умениях передать эмоцию через каждый жест дошла даже до Китая. Ей бы хотелось сказать, что здесь нет музыки и мало места, а слоев ее цветастого темного кимоно достаточно, чтобы свалить любую другую девушку от усталости, но вздорное, по-детски мелочное желание вывести спящего дракона из ленивой спячки пересиливает всякий отказ. И Саюри послушно движется к центру комнаты, радуясь тому, что на соединенных тонкой серебряной цепью хрустальных лепестков кандзаси присутствуют пара звонких колокольчиков. Ее печально известное нихон-буе особенно тем, что за каждой катой, мимолетно скользнувшей во взгляде скорби и завораживающей дух изящности скрыта ее собственная история. Однако в этот раз, исключительно для запавшего на душу зрителя, Камбэ решается сделать исключение. Плавность движений заменилась эмоциональная резкость, в синем омуте поселился истома скрытого вожделения, а нежный изгиб пухлых губ соблазняет к решительным действиям. Саюри искусно кружит вокруг нескольких столов, не задевая ни один прибор, с веселым смешком касается краем своего рукава до шеи замершего Фонга и совершая легкие взмахи тонкими руками, несмотря на тяжесть надетых тканей, ждет, когда его не такое уж железное терпение, маска фальшивого спокойствия наконец канет в лету. Не проходит и двух минут, как ровный звук слабых колокольчиков на ее заколке перебивается несвязным звоном из-за глухого падения тела их хозяйки, которую ловит тщетно натягивающий на лицо кривую улыбку глубокоуважаемый Лунг Тао. Саюри подозревает, что это из-за зацепившегося об ее ноги ярко-красного ципао. — Что-то случилось, Фонг-сама? — взмокнув после активных телодвижений, она неустанно обжигает его шею горячим дыханием. — Был бы признателен, — измученно склоняя голову, прерывисто вздохнул он. — Если бы ты перестала мучить меня, бай-хва. Только дай мне шанс… Саюри чувствует, как предательски алеют скулы, когда пуская легкий, словно весенний ветер, смешок, нежными пальцами зарывается в шелковистые темные волосы плененного мужчины. Всего лишь одна жалкая ночь с этим необузданным зверем не предвещает беды. Изящным жестом сняв удерживающее сложную прическу кандзаси, позволив водопаду мягких шелковистых волос свободно заструиться по спине и груди, она хитрым прищуром перехватила обжигающий, хищный взгляд Дракона, закрыв глаза на впившиеся в ту же секунду руки на тонкой талии. — Прошу вас не беспокоиться, Фонг-сама. Сегодняшней ночью я стану усладой только для ваших глаз. Яростное: — Боюсь этого будет мало, — он прошептал уже в миллиметре от ее губ.***
— Ты уже прошла обряд взросления? — вдруг спросил таявший от нежности мягких прикосновений Фонг, бережно убрав тонкий изящный палец, медленно ведущий по тонким линиям неукротимого дракона, вытатуированного на его спине. — Два месяца назад. А что? Хотите стать моим данна? — изогнулись искусанные в кровь уста в лукавой улыбке. — Хочу забрать тебя отсюда в Китай, — сжав предательски дернувшуюся ладонь в стальных тисках, сузивший налившиеся кровью глаза ненасытный Дракон прижался к ней обманчиво ласковым поцелуем.