Принятие

      Клетка. Враг. Тот, кто лишил свободы. Мелкий, наглый, глупый и шумный сопляк. Чуть позже все еще шумный, уже не такой наглый, но по-прежнему глупый, немного наивный подросток.       Когда мнение Великого Кьюби стало меняться? Почему он вообще решил ненавидеть этого сопляка? Мелкое дитя, что уложили на алтарь победы, жертва, которую заплатили наглые люди, чтобы лишить его свободы. Ребенок, чья вина лишь в том, что он родился не тогда и не у тех. Мелочь, недостойная даже взгляда его, Величайшего из биджу. Раньше он мог уничтожить его одним своим присутствием, но печать подавила силы. Мелкий сосуд стал оболочкой, крепкими прутьями клетки, что лишала свободы. Не будь он ранен…       Долгий сон, после насильного разделения сути. Малая плата для того, кого коснулся клинок Шинигами. Короткая отсрочка, что так стремился подарить сыну глупец, не увидевший предательства у себя под носом.       Ха! Этот глупый блондин даже не подумал, что будет с его ребенком, когда он умрет! И это еще их, биджу, называют демонами? В краткие моменты пробуждения от своего исцеляющего сна Курама веселился, как ребенок. Впрочем, подобное быстро наскучивает. Неинтересно смеяться над тем, кто даже не понимает этого. Глупый Йондайме все же смог подгадить в последний момент, мальчишка не сможет услышать его голос, пока не начнет активно использовать чакру. Печать крепко связала ослабленного биджу.       Дикая ненависть поднимается изнутри. Но все так же бессильно разбивается о стальные прутья решетки. Не уйти, не провести ни капли силы, даже узнавать, что происходит вокруг, он может только урывками. Зато нытье сопляка пробивает любой барьер, мешает спать и лечиться!       Время быстротечно, для бессмертного существа десятилетие не срок, а он большую часть его спит. Слишком силен полученный им урон, но в тоже время ему становится легче. Часть ненависти ведь тоже ушла, перестав отягощать душу.       Ему не пришло спокойствие, совсем нет. Никто не посмеет назвать его душкой, но полыхающий внутри гнев контролировать легче. Возможно, все из-за того, что бесящие его люди давно мертвы, а он жив. Не в этом ли прелесть вечной жизни? Ему бы только избавиться от тесной клетки…       Сопляк живуч, подчеркнуто громок. Не с ним, поэтому Кьюби от души веселится, когда получает возможность смотреть на спектакль. Иногда ему кажется, что все вокруг ослепли, не видят за кричащим фасадом потерянного ребенка, но какое ему до этого дело?       Угли ненависти будто подергиваются серым пеплом, все еще тлея, но не разгораясь. Курама во многом действует по привычке, но ненавидеть дитя, в котором запечатан — все сложнее, ведь он видит его отчаянную борьбу, твердость устремлений. Он с ним с первого дня, даже не жизни — зачатия. Крупицы его чакры проникали в него все это время, а он не мешал, несмотря на ненависть к его матери. Ребенок для него был невиновен.       Нет, просто биджу знал о слабостях джинчурики, поэтому тихо ждал. Жизнь и смерть эмбриона для него не имела значения, как и уже родившегося ребенка. Он мог раздавить его даже неосторожно чихнув. Да что там! Ребенок был настолько мал и хрупок, что хватило его простого присутствия, чтобы превратиться в пыль!       Так почему он замедлил свой удар? Кто поверит, что два бросившихся на перерез человеческих тела могли остановить его удар, отвести коготь прочь? Что за время болтовни тех двоих он просто застынет, даже не пытаясь вырваться? Будет покорно ждать, когда его вновь запечатают?       Курама нервно шевелит хвостами, старательно отгоняя любые мысли прочь. Не мог же он пожалеть о своем порыве, правда? Люди недостойны такого! Жалкие, лицемерные и жестокие. Боящиеся любого, кто сильнее их. И им не важно, биджу это или же собственный сородич. Такие существа не достойны его сочувствия, но…       Взгляд все чаще смотрит на худую спину. Курама помнит, как он рос, наблюдая за ним все время, даже когда спит. Внутри постепенно появляется что-то вроде ностальгии, он даже чуть смягчается, гордится чужими успехами и тут же отгоняет странные для него порывы, иногда ему кажется, что он видит в мальчишке Рикудо… нет, не Рикудо, его младшего сына — Ашуру. Из двух сыновей старика тот ему нравился больше всего, да и наблюдать за ним было весело, как и сейчас. Уж себе-то Кьюби мог признаться, что каждый день, проведенный с этим ребенком, незабываем. Столько глупостей на его памяти не делал никто! А она у него долгая.       Моменты забав проходят слишком быстро, люди вообще торопятся жить. Интересно, когда же они оставят его в покое? Когда перестанут мечтать покорить, сделать послушным оружием в руках сильнейших? Исчезнут ли войны? Курама давно в это не верит, ведь этого не смог сделать даже Рикудо! А после его смерти и вовсе… брат пошел на брата, мир погрузился в бесконечную войну, которая шла не одно столетие.       Эта мечта так наивна…       Курама не верит. Сколько он видел попыток все изменить? Начиная с Рикудо и его сыновей и заканчивая создавшими Эпоху Скрытых Деревень Мадару с Хаширамой! Вернуть мир на истерзанную землю, чтобы цепляться за наивную веру? Он не верит, не верит… верит?       Взгляд все так же устремлен в худую спину уже подростка, замечая чужую уверенность и твердость. Внутри все сильнее гордость. Этого ребенка растил он. Слова других биджу лишь подливают масла в огонь тщеславия. Да, он вырастил превосходного сына, никто из биджу не сможет похвастаться чем-то подобным! Внутри все распирает от гордости. Это ли испытывал его отец — Рикудо, когда смотрел на их успехи? Видел, как они росли над собой?       Кьюби больше не сомневается, а дает свою силу. Легкая неуверенность давно ушла, а встреча с отцом только подтверждает его мысли. Да, именно это чувство испытывают отцы, когда смотрят на своих детей. И тут совершенно не важно, одной ли они расы, этого сопляка воспитал он! Прошел с ним через все невзгоды, трудности. Только он знает все его секреты и может понять с одного взгляда. Именно таким ведь и должен быть настоящий отец?       Сильнейший биджу не говорит высокопарных слов. Он все так же горд и неприступен, смотря на людей свысока. Никто даже в страшном сне не назовет его домашним и не поверит, что его когти потеряли свою остроту. Единственный, кого он впустил в свою душу — малец, у которого он стоит за спиной.       Жаль, что людям отмерен такой малый срок, но Курама не хочет об этом думать, он просто остается рядом, не желая покидать носителя. Он будет ценить то время, что им осталось быть вместе. Поддерживать и наблюдать, а если потребуется, вновь даст свою силу, защищая мгновения жизни того, кто смог задеть струны давно зачерствевшей души.