Ничего

Он быстро шагает по коридору. Каблуки лакированных туфлей отбивают привычный ритм. Егор бросает тревожный взгляд на идущую мимо медсестру. Молоденькая брюнетка, одетая в форменный халат… Чистая снаружи и грязная внутри. Сколько смертей ей приходилось видеть? Сколько раз приходилось натягивать вежливую улыбку в попытке подбодрить больных? Сколько сигарет она выкурила, стоя на балконе и сжимая в руках белоснежную шапочку, размазывая слезы вперемешку с тушью по щекам, позволяя ветру трепать взлохмаченные волосы? Сколько рюмок опрокидывала в себя, сидя в баре после очередной неудавшейся операции? Сколько раз успела проклясть внутреннее благородство, заставившее выбрать эту профессию?.. — Я могу вам чем-то помочь? — прерывая тучу вопросов, выдавливает брюнетка. Зверев молча качает головой. Шагает дальше, желая избавится от этих мыслей. Когда он стал мыслить так жестоко, бесчувственно, грязно? Правдиво. Это реальность, в которой ни все по уши увязли. Утонули в череде глупых надежд, захлебнулись мечтами. А позже проснулись в холодном поту. Другие. Все они изменились. И он бы солгал, если бы сказал, что в лучшую сторону. Нервозность, хриплый смех, сигаретный дым, трагичность во взгляде. Вот их вечные спутники с недавнего времени. Хотел бы он вернуться в прошлое? Туда, где был этаким счастливым глупцом-семьянином? Нисколько. Ложь. Вот еще одна привычка, привитая временем, проведенным в этих стенах. Зверев давно потерял счет своим визитам. Он потерял покой, сон, рассудок. Но это перестало пугать. Он просто существовал. Дышал, ел, слушал, говорил. Однако давно позабыл о том, что значит слово жизнь. Простое такое слово, скажете вы. И мужчина полностью с вами согласится, не забыв растянуть знакомую ухмылку. Жизнь — борьба. Вспоминает он слова одного мудрого старичка. Только вот тот погиб пару дней назад. Мир давно погрузился во мглу. Опьяняющую, ледяную мглу. И за что же здесь бороться? Этот юношеский пыл и азарт давно покинул взрослого мужчину. Ему давно уже не пятнадцать. Дверь перед ним со стуком распахивается. В коридор, покачиваясь, выходит больной. Язык не поворачивается назвать его человеком. Скорее скелет, обтянутый халатом. Он хмурится и облокачивается о стену, всеми силами пытаясь поймать равновесие. Ведет потухшими глазами вокруг. Он не замечает людей. Не замечает Егора, не замечает и царящей суеты. Для него здесь пусто. Он зябко кутается в потрепанные одежды, дрожащими пальцами затягивает пояс потуже. Прикрывает глаза, шумно вбирает воздух в легкие. Хрипит и натужно кашляет. Зверев силой заставляет себя идти дальше. Он чертовски устал от этой картины. По коридору шагают двое. Точнее сказать — шагает лишь девчонка, толкая перед собой инвалидную коляску. В ней восседает нахохлившаяся старуха. По одному ее виду ясно, что жизнь (или то, что принято так называть) давно наскучила ее старческому телу. Она давно готова закончить мучения. Егор уверен — она жаждет этого больше всего на свете. Девчонка же рядом с ней совсем юна. Две тоненькие соломенные косички смешно подлетают в воздухе, когда она подпрыгивает от нетерпения. Карие глаза задорно…что? Дьявол, да они блестят. Зверев бы рассмеялся, но на это нужны силы. Мужчина настолько отвык от подобных зрелищ, что эти янтарные омуты кажутся дивным сном. Пусть так. И он идет дальше. Вдоль серой стены чинно вышагивает кот. Чернильно-черный, (цвет, который теперь сопровождает повсюду) ободранный и помятый. Но не растерявший своего кошачьего достоинства. Бледно-зеленые щелки сужаются при виде грозного мужчины. Котяра проворно проскальзывает за угол, желая поскорее растворится. Зверев кивает, словно молчаливо соглашаясь со зверем.

***

— Ты снова пришел. Простая констатация факта. Но из ее губ это звучит так, будто он исполнил детскую мечту. — Ну присядь же, — тянет его за рукав. Мужчина покорно опускается рядом с ней. На мгновение замирает, вглядывается в женское лицо. Такое бледное и худое…изможденное. Но для него оно — словно лик ангела. Женщина тянет к нему тонкие пальцы, вцепляется в воротник рубашки. Притягивает его к себе, заставляя наклонится поближе. Ласково касается прохладными губами. Они искусаны до крови. Ему плевать. Это ее губы. А значит, лучшее, что только может быть. — Ты снова курил, — шепчет она, легонько толкая его в плечо. Мягко улыбается. И этот жест как болезненный укол прямиком в сердце. — Кларисса, я не хочу так. — Как? — она проводит кончиками пальцев по его скулам. Нежно, трепетно. Они оба знают ответ на этот вопрос. — Я не хочу видеть смерть, — звучит так просто и непринужденно. — Это наша реальность. Наше время и наш выбор, — она устало щурится. Падает на подушки. — Война всегда приносит смерть. — И что, в таком случае, нас ждет? — Зверев тянется в карман. Вынимает из него пачку сигарет. Еще утром здесь было десять. Сейчас лишь две. — Победа. А иначе зачем мы все это затевали? — в ее голосе слышится веселье. Такое доброе и невинное… — Я не об этом. Он выуживает одну за фильтр, щелкает зажигалкой. Втягивает никотин, позволяя ему растекаться внутри. — Что ждет нас? Тебя и меня? Это очередной риторический вопрос. Та грань между глупостью и невообразимой мудростью. Облачко дыма вырывается изо рта, сталкиваясь с тишиной. Летит по воздуху, проникая в открытую форточку. Ни-че-го. Вот ответ на его вопрос. Простой и одновременно сложный. Егор давно не мальчик, он знает, что чудес в реальности не бывает. По крайней мере, в их реальности. — Мы купим домик у моря, — улыбается Кларисса, легко выпуская ложь. — Уйдем из Зодиака и будем жить спокойно. По вечерам будем смотреть фильмы, в которых сыграла Оксанка… Зверев слышит тихий хриплый смешок. Грубоватый и усталый, но искренний. Ему нужно пара секунд, чтобы понять, что этот смешок принадлежал ему. Они оба прекрасно знают, что ничего подобного не случится. Ни в этот раз, ни в этой жизни. Зверева вдруг выхватывает у него из рук пачку. Закуривает последнюю сигарету, откинувшись на горку подушек. Мужчина изучающе оглядывает жену. Хрупкие изгибы шеи, плечи, выглядывающие из-под одеяла, тонкие ниточки губ и большие черные глаза. Он, не признаваясь даже самому себе, старается запомнить каждую деталь. Потому что в дверь палаты тихо стучат. Так тихо, что Кларисса даже не слышит. Никто, кроме него не слышит. Стук такой мирный и хрупкий… Если бы у звуков был цвет — серый, именно такой был бы у этого. Тонкие костяшки отбивают ритм по деревянной поверхности. Слабо касаясь, словно боясь спугнуть. Но это бесполезно. Услышь кто-нибудь; уловив этот намек; ощутив тонкий запах вечернего ветра, присущий ей… Не стал бы бежать и скрываться. Напротив, вышел бы навстречу. Ведь хозяйкой этого звука была никто иная, как госпожа Смерть… Кларисса выпускает в потолок последнее облачко. Приподнимается на локтях, и дотянувшись, целует его в последний раз. Этот поцелуй со вкусом сигаретного дыма. Поцелуй со вкусом прощания. Зверева давно готова к этому визиту. Гостья желанная, а потому не стоит заставлять ее ждать. Женщина скидывает с себя одеяло. Плавно поднимается с кровати, делая всего пару шагов к двери. Оборачивается и тепло улыбается, еле заметно кивая. А затем стройный женский силуэт исчезает за приоткрытой дверью. Исчезает навсегда.