Не прикрывайся

      Шрамы для воина честь. Шрамы для заклинателя позор.       Лань Сичэнь долгое время рассуждал над этой фразой, которую до Аннигиляции Солнца знал каждый в мире совершенствования. Но после столь кровопролитной войны, после всех смертей и осадка на душе, большая часть заклинателей, в том числе и Цзэу-цзюнь, забыли об этом негласном правиле. Но был человек, который помнил.       Лань Сичэнь смотрел на спину своего возлюбленного, где красовался след от зубов. Они долго шли к отношениям, а, в особенности, к сексу. И проблема была не в порицании мужеложства или отвращение именно к акту, а в теле. На каждом заклинателе, кто помнит развевающийся флаг с солнцем, есть множество шрамов. Даже те, кто сидел в тылу имеет один или два. Но Цзян Чэн, будучи подростком, окунулся в мир жестокости и несправедливости. Он был пленён, его ядро выжгли — и оставили шрамы.       Мужчина видел их чётко лишь единожды, но даже после этого Цзян Чэн отказывался открываться ему. Сначала они занимались сексом в одежде, доводя возбуждение до предела и пачкая нижние одеяния. Потом было дано разрешение снять часть гардероба и прикоснуться к небольшим белым шрамикам на руке или за ухом; это были эрогенные зоны. На данный момент до чего они дошли — полностью обнажённый секс в темноте.       Лань Сичэнь обнимал тело в бочке, которое откинулось ему на грудь. Даже сейчас Цзян Чэн был одет в нижние одеяния и отказывался показывать свою грудь. Как он говорил: «Теперь мы возлюбленные и это другое». Они по-прежнему доверяли другу другу тайны и помогали излечиться от травм прошлого, но тема шрамов была особенно тяжела.       Но, благодаря влиянию Цзян Ваньиня, Лань Сичэнь теперь действовал более упрямо.       Поцеловав шрам за ухом и вслушавшись в недовольное мычание разморённого горячей водой любимого, Лань Хуань повторял раз за разом касание, покрывая всю шею лёгкими поцелуями.       — Сичэнь…       — Расслабься, Ваньинь.       — Твои руки.       — Всё в порядке. Я не буду смотреть.       Лань Сичэнь изучил вдоль и поперёк шрамы через прикосновения к разгорячённой коже во время соединения их тел. Возможно, если бы Цзян Ваньинь не придавал этому «изъяну» столь большого значения, то и Лань Сичэнь бы не обратил внимания. Но теперь он заразился этой значимостью. Вот только Цзян ненавидел, а Лань любил. Нежно и чувственно.       Рука прошлась от живота к груди. Пальцы вновь дотронулись перекрёстных шрамов, отражающих всю боль своего юного носителя от извлечения золотого ядра, боль от самопожертвования, которое Цзян Чэн не считал таковым. Огладив белые полоски, пальцы поднялись выше, к соскам, скручивая их. Из горла вырвался приглушённый стон. Цзян Ваньинь накрыл своей ладонью чужую, но не оттолкнул, а направлял; сейчас нужно сильнее; а потом вновь провести вдоль груди.       Тело в руках становилось горячее от исходящего изнутри жара, возбуждение накатывало новой волной, обещая унести мысли подальше и отдаться удовольствию.       Лань Сичэнь опустил руку на полуподнявшийся член, проведя по всей длине. Цзян Ваньинь повернул голову назад, подаваясь вперёд. Он хотел, чтобы его стоны глушились не искусанными губами или рукой, где красовался чужой след от зубов, а столь знакомыми тёплыми губами. Лань Сичэнь наклонился, ловя вырывающийся стон и выцеловывая эти губы, истерзанные зубами.       Доведя тело в руках до разрядки, Лань Сичэнь вновь обнял возлюбленного, принимая лёгкий тычок локтем в бок.       — А ты даже не завёлся, — недовольно пробурчал Цзян Ваньинь, погружаясь глубже в воду.       — Просто я уже излил всё прошлой и позапрошлой ночью в…       — Почему вы, Лани, всегда так откровенны?       — Мне казалось, что тебе нравится, — спросил Лань Сичэнь обманчиво удивлённый голосом.       *буль* *буль*       Лань Сичэнь рассмеялся, наблюдая как тело полностью ушло под воду, оставляя на поверхности пузыри. Было хорошим решением сделать бочку побольше.       Шрамы для заклинателя позор.       Но Ваньинь был его возлюбленным. Значит все его шрамы, дурные привычки и прочие вещи, выглядящие в глазах окружающих и его как минусы, Лань Сичэнь готов был принять и любить.       Потому что он не хотел терять только обретённое счастье из-за каких-то «изъянов», которые успели полюбиться ему.