и зима начинается заново.

в нашем белом городе, да в морозе-холоде, время потеряется под моим окном. ————— морозность и отмороженность стали неким неотъемлемым звеном его личности. холод обжигал щёки и пробирался под рёбра, захватывая всю грудную клетку. пальцы отмёрзли и пульсирующе побаливали. нираги с раннего детства был ребёнком весны. вечно с выжжеными краской волосами, звёздной россыпью веснушек и явным отторжением когда речь заходит о шапке и варежках. поэтому и мёрз. лёгкая ветровка поверх лонгслива и бронхит стали вечными спутниками на протяжении всей жизни. он стучал носками летних кроссовок, расписаных цветными маркерами, друг о друга в попытках не отморозить пальцы. красный, фиолетовый и жёлтный создавали симпатичные подтёки на белой подошве, но не стирались полностью. истину ноябрьской помесью из снега и грязи не отмыть. докурив сигарету тот кидает окурок в кашпо с искусственным растением, стоящим у входа в местный стритфуд. будь этот отросток хоть на долю настоящим - загнулся бы как сугуру в дикие морозы, но тот искуственный и не живой даже если очень постараться олицетворить его, а темноволосый вполне, потому срочно нуждается в терапии в виде грушевого лимонада и остром шанхайском супе. ну и встрече с чишией. в первую очередь во встрече с чишией. шунтаро работает в стритфуде 'муди вотер' и выглядит как причина болей в сердце у нираги и теперь уже больного от острой еды желудка. это корейский стритфуд, ожидать другого не стоило, тут выбора особо нет. чишия - это как будучи маленьким ребёнком разбившим коленки согласиться залить их зелёнкой и получить за это черничные аскорбинки. жевать и плакать. чишия это как отмороженые до синевы пальцы погреть о горячую кружку чая или как добровольное самосожжение во имя чего-то святого. если бы лик шунтаро причислялся к святым, то сугуру бы не раздумывая облился бензином и кинул горящую спичку ни разу не пожалев. колокольчик над дверью тихо звенит и нираги входит в тёплое и пёстрое на восприятие пространства. помещение казалось бы пропиталось запахом острого бульона, кардамона и лимонного ароматизатора. стены увешаны вырезками из аниме, котами-прорицателями с луной на лбу, и манхвой. иногда отображающей жестокость, но под красивой обёрткой и приятной музыкой на фоне этому уже не придавалось такое значение. с потолка свисали люстры-кувшинки и искуственная лоза. казалось, будто мир за пределами этого места - антиутопия, только вышедшая из под пера очередного графомана, но и здесь внутри, если присмотреться из живого был только он, нираги, да блондин за баром. в отличии от сугуру, тот был ещё и по-человечески тёплым. – добрый де..нираги? опять пары прогуливаешь? - шунтаро светится изнутри и освещает всё вокруг. в ночной темноте нираги без раздумий бы шагал за ним. – не могу воспринимать информацию не поев здешнего бульона. - парень улыбается в ответ. знает, что блондин не сможет его отругать, и пользуется этим. чишия выдохнул. на его лице покоилась светлая прядь, крашеная оттеночным бальзамом. забавный хвостик болтался на затылке. запястья были увешаны браслетами-бусинками и красными верёвочками. худощаво-холодные руки медленно помешивали розовую жидкость в белом стаканчике. – забирайся. - он открывает перед нираги вход для персонала. разве можно? но вопрос остаётся неозвученным и крутится в голове, пока сугуру протискивается в проход. ветровку бросает на тёмно-малиновый диванчик с пятнами чего-то белого на спинке. столики заставлены лапшой быстрого приготовления, пачками сигарет, сангрией грейп и комиксами. чишия плюхается рядом, растягивая руки. суставы и кости хрустят. с ума сходят [нираги тоже]. шунтаро пахнет химикатами - лимонной кислотой и растворителем. и немного весной. чишия в свитере поверх водолазки - как в коконе. нираги трёт отмороженные руки о джинсы. нираги не любит зиму. настолько же, насколько не любит пары математики, персиковый сок и лук в супе. не любит по причине застывших коленок и ранних холодных подъёмов. зима ощущается иначе. в голове нираги зима - вечность. пространство, длина и ширина, а греющая весна и горящее лето - лишь отрезки времени внутри. мимолётный мираж или маленький защищенный уголок - не важно. зима питается костями и обрубает сухожилия. в существе из декабря, января и февраля нет ничего кроме замерзших чёрно-рыжих котят под домом и разбитых в кровь коленок. – замёрз? - голос как майские грозы и апрельский тополинный пух. – ну, еле дошёл к тебе. - он шмыгает носом, разминая пальцы – ко мне? – сюда. блондин протягивает ему пластиковый стаканчик с эмблемой муди вотер. внутри плещется что-то розовое и мягкое. – черничный чай. сугуру греет руки и сердце. в районе солнечного сплетения что-то горит. – ты любишь зиму? чишия стоит к нему спиной, по помещению разливается шипение и бульканье. кажется, шанхайскому супу всё же быть. он молчит и нираги думает, что он опять задал вопрос в своей голове, забыв его озвучить. – люблю. город на запеканку похож и снег скрипит забавно. – а я не очень. и чишия не задает лишних вопросов, лишь сияет и помешивает бульон. возможно ему и не интересно вовсе, думает нираги. а чишия лишь унимает дрожь и сердце. лучше бы оно остановилось, чем устраивало кульбиты. от силы ударов, кажется, даже рёбра болят. в помещении серые стены и отсутствие окон. это давит на психику и режет глаза. чувство неловкости вязкое и говорящее. оно витает и набивается паперфиллером в лёгкие. оно молчаливо вещает о том что всем в этой комнате давно известно. чишия цепляется за шуруп торчащий из полки. цветастый буквенный браслетик разлетается по кафельному полу. нираги поджимает уголки потрескавшихся губ. темноволосый поднимается со своего места. колени хрустят и осыпаются льдом в перемешку с кровью. наступая на отлетевшие буковки парень подходит со спины и холодом дышит в затылок. если чувства шунтаро - сладость с горчащей начинкой, то чувства нираги - кексы с розовым кремом и наполнителем из лезвий. сухие губы врезаются в чужую шею. прикосновение осторожное и жгучее. дыхание сбивается в больные вдохи-выдохи, а сердце рвётся на кусочки льда и мяса. худощавые руки обхватывают чужую талию поперек, будто в попытки запихнуть чишию в себя и никому никогда не отдавать. чужая тёплая рука греет и поглаживает маленькие шрамики поверх запястий. тишина в перемешку с бульканьем бульона и сбитым дыханием ощущается почти физически. она холодная и режущая. чишия выдыхает. в нираги - миллиарды звёзд, заплетающихся в галактики и это до бесконечности мало, но каждая из звёзд начиняет сугуру звёздным блеском и рвётся из под кожи, оттого и шрамы по всему телу. нираги видит их в отражении холодильника. хочется вытравить себя из помещения, вырвать синеющую от холода кожу и фруктовый лёд в венах. но под кожей скопление светлячков и кажется, что всё в порядке. и чишия забирается раскалёнными пальцами-лезвиями под рукава чужого лонгслива. до тошноты нежно, будто нираги может растаять или рассыпаться. но нираги не ледяной, в нём есть помесь мяса, нервов и блёсток. сугуру вновь крутит русскую рулетку, касаясь губами чужого позвоночника. – не стоит. нираги терпит страх в перемешку с чем-то завывающим и неизвестным. кажется, будто его голосовые связки срослись в кричащее нечто и залепили гортань. – почему? чишия сегодня впервые по-зимнему холодный. закусочная пустая и это выглядит как сюрреализм, будто всё в этом мире сошлось сегодня для них двоих. будто всё в этом мире сегодня сошлось чтобы отпинать нираги в рёбра и разбить нос об лёд. маленький мир разрывается и дрожит от мелодии. телефон шунтаро звонит и это повод для разрушения маленькой болезненной идилии и разрыва односторонних объятий. – да, милая? - сугуру отступает и абстрагируется. - да, я буду к семи сегодня. да, да. спасибо, золотце. после нираги в помещении остается запах весны и крови. черничный чай остаётся нетронутым на столе. стойкий запах становится гробом и чишия бросает последнюю горсть земли поверх. сугуру докуривает последннюю в пачке сигарету, и рассыпается на осколки звёзд и льда. и зима начинается заново.