Yeah it’s holding me Morphing me And forcing me to strive To be endlessly Cold within And dreaming I’m alive ‘Cause I want it now I want it now Give me your heart and your soul I’m not breaking down I’m breaking out Last chance to lose control… Hysteria – Muse
***
Белые рукава рубашки ни в какую не желали отмываться. Тадаши упорно старался вывести бордовые пятна вот уже полчаса. Пока что старания успехом не увенчались. А это была самая удобная рубашка, между прочим. На самом деле, начинало казаться, что его вещи портятся вовсе не случайно. Сначала искалеченный ремень, потом дорогой галстук, разорванные по стрелке брюки… Теперь вот, пожалуйста, рубашка. Час от часу не легче. Он стоял в уборной, по виду которой уже можно было сказать: она явно не общественная, и близко нет. Иногда Тадаши думал, что вероятность просто оказаться гостем в такой уборной не сильно-то и высока. А вероятность оказаться в ней на условиях, на которых он сам в ней оказался, так и вовсе стремится к нулю. Парень взглянул на часы. Он торчит тут уже почти час. Что там с пятнами? Подошёл к раковине. Смыл еле розовую пену. Всё-таки рубашке суждено оказаться на помойке.***
― Ты всё запомнил, Айноске? Молодой мужчина, вероятно, даже слишком для его возраста солидно одетый, лишь сильнее откинулся на спинку баснословно дорогого кресла. ― Вне сомнений, любимые тётушки. Можете быть уверенными. Три невысокие фигуры опустились на софу напротив своего племянника. ― Ты должен помнить… ― … чистота фамилии Шиндо не должна подвергаться сомнению. Я знаю, тётушки. Женщины сдержанно улыбнулись. ― Мы гордимся тобой. Пора бы уже заняться поиском достойной невесты, а то время течёт незаметно ― за всем и не уследишь… Айноске покорно кивнул: ― Как вам будет угодно. На том собеседники сочли вопросы исчерпанными и предпочли разойтись по делам. Мужчина не спешил покидать помещение. Он медленно подошёл к обширному панорамному окну. Вид с него открывался достаточно впечатляющий, чтобы клиент ни разу не задумался о реальной потребности такого элемента интерьера. Но Айноске интересовал вовсе не чудесный, пейзажный, по-настоящему огненный японский закат. Его взгляд притягивала лишь одна невзрачная деталь. Пустой бассейн на заднем дворе особняка. Сейчас, пожимая руку очередному деловому партнёру, обговаривая условия заключения контракта или приторно улыбаясь и заговаривая зубы очередному чиновнику, он ни на йоту не напоминал себе себя же прошлого: немного избалованного, но бесконечно любопытного до всего нового ребёнка. Он был настоящей головной болью консервативного и строгого отца. Ибо уследить за таким мальчуганом, как он, не представлялось возможным априори. И один из побегов закончился гораздо серьёзней, чем все предыдущие. Айноске влюбился. Впервые, окончательно и бесповоротно. В их имении всегда было огромное количество слуг. Некоторые даже селились целыми семьями неподалёку от особняка Шиндо. До этого он не раз видел того мальчика. Чуть старше его самого, он запомнился Айноске огромными тёмно-зелёными глазами. И если в них было не всеобъемлющее спокойствие, то Шиндо-младший не знал, что такое спокойствие вообще. Но всё было не таким важным в сравнении с тем вечером. Маленький Айноске планировал совершить абсолютно обыденную вылазку, но всё вышло из-под контроля. Крадясь вдоль старого осушённого бассейна, он услышал шум колёс. Удержаться было невозможно. Это было попадание в сердце с первого трюка. ― Как ты это делаешь?! От неожиданности мальчик потерял равновесие и мгновенно слетел с доски. ― С тобой всё в порядке?! Больно? ― уже не скрываясь, юный Шиндо подбежал к упавшему. ― Тебе помочь? Мальчишка, видимо, всё ещё пытаясь собраться с мыслями, потихоньку стал подниматься: ― Всё в порядке, господин. Я упал с небольшой высоты. Зато теперь Айноске мог спрашивать, не таясь и не прячась по кустам. ― Что ты делал здесь? И, вспомнив-таки о должном воспитании, выдал: ― Тебя же зовут Тадаши, верно? Ты сын нашего садовника, я видел тебя несколько раз! Мальчик покраснел и, с трудом проговаривая слова, сказал: ― Простите, этого не повторится. Только не рассказывайте никому, прошу! Айноске удивился ― конечно, он будет держать рот на замке, отец ведь по голове не погладит за рассказ о его ночных похождениях. ― Хорошо-хорошо! Только… Тадаши теперь, хоть всё ещё смущаясь, приобрёл более воодушевлённый настрой. ― Всё, что попросите! Это был самый настоящий карт-бланш. ― Научи меня так же кататься. Со скверно скрываемым сомнением мальчишка взглянул на выпавшую из рук доску. Неловкая пауза затянулась. Айноске понял, что пора принять молчаливый отказ достойно и вовремя уйти. Но ответ прозвучал: ― Сначала надо научиться стоять на скейте…***
Юному Шиндо часто говорили, что у него невероятно красивые глаза коньячного цвета. Горящие. «Наверное, ― подумалось ему, ― пламя огня, отражаясь, делает их ещё красивее». Он стоял и смотрел, как горит скейт, подаренный ему Тадаши. Лучше бы Айноске сгорел вместо него. Сам Тадаши стоял рядом молчаливой тенью. К тому моменту он уже был в должности младшего секретаря отца, потому перечить главе Шиндо не представлялось возможным. Но Айноске был благодарен ему даже за такую немую поддержку. ― … и больше ты никогда не возьмёшь эту треклятую деревяшку в руки! Где это видано, чтобы наследник огромнейшей компании и собственной старейшей фамилии маялся подобной ересью? Чтобы я тебя здесь больше не видел катающимся, понятно? Кикучи, проследишь. ― Да, Шиндо-сан. ― Вот и отлично. Когда отец ушёл, Айноске впервые за много лет не выдержал и заплакал. Тадаши, наскоро оглянувшись вокруг, присел на землю рядом с ним. ― Мы добудем вам новый. И найдём место, где можно было бы его использовать и прятать. Если хотите, конечно… Когда дрожащие руки обхватили его в объятиях, он замолчал.***
Как и в какой момент своей жизни Тадаши обнаружил свои безответные чувства к Айноске ― Адаму, как он себя сейчас называет в компании новых друзей-скейтеров ― он и сам не помнил. Может, они появились ещё в самом детстве, а может, месяц назад. Но Тадаши уже знал ― хорошим это не кончится. Замкнувшись от всего мира, юный Шиндо верил лишь своей страсти. Сколько Тадаши ни бывал на его командных заездах, Адам ― видимо, из уст Айноске это имя звучало действительно заразно ― не делился эмоциями ни с кем, даже с новыми лучшими друзьями ― Черри и Джо. Он мог сколько угодно кататься в толпе с другими, но Тадаши видел так же ясно, как и рассвет утром: Шиндо всегда катается в соло. Но молчал об этом, потому что привык. Всё менялось по прибытии в особняк. Надёжно спрятав скейтборды, они с Айноске могли часами сидеть в комнате последнего, рассказывая всё до последних мелочей. Тадаши ценил это невероятно дорого. Но были проблемы и страшнее. Айноске необратимо менялся у него на глазах. Кикучи всё больше и больше замечал в нём маленьких жестов, только ему заметных, но уже достаточно странных. Тадаши видел, как Адам испытывает наслаждение, едва выходя из крутых поворотов, как горят его янтарные радужки, когда противник коротко вскрикивает от боли и поражения. И как безумное упоение волнами раздалось вокруг синевласой фигуры, когда его Почти-Ева сорвалась с обрыва. Ссорились они с Черри и Джо тогда знатно, Тадаши сам помнил. И они уехали в Америку. Кикучи мог бы надеяться, что смена обстановки даст обратный эффект на Айноске. Но, увы, в чудеса не верил. Вот возвращение в Японию, к новым, взрослым обязанностям, вполне могло расставить всё по своим местам, думал он. А родилась «S». Адам стал реальностью, уже не псевдонимом подростка. Тадаши оставалось только смотреть, как внедорожник в роли скорой забирает едва ли не каждого, кто рискнул встать против Матадора Любви. Матадор Любви. Тадаши Кикучи любил Айноске Шиндо. Пришлось признаться в этом хотя бы самому себе, потому как ложь себе автоматически оборачивается ложью и другим. Адам мог величать его псом, язвить, сколько угодно, и указывать Тадаши на его место. Он привык. Но позволить себе предать доверие хозяина не сможет.***
Неизбежное должно было случиться. Тадаши, вопреки здравому смыслу, никогда не ревновал Айноске к девицам, вечно его окружавшим. Как минимум потому, что знал: шансов у них приблизительно столько же, как и у него ― ни одного. Адам любил в своей жизни лишь раз, и ― Кикучи не был дураком ― это навсегда. Но поделать с собой он ничего не мог. Однажды, возвращаясь с очередной гонки, Адам заговорил. Это значило лишь одно: он на взводе. Нормальный человек насторожился и попытался бы минимизировать урон. Кикучи же свернул развилкой ранее, чем обычно. Надо было побыстрее возвращаться, пока не случилось форс мажора. Не успел. ― Тадаши, ты представляешь, как смертельно я устал? Сколько лет я в поисках ― ни один из моих противников не оказался достоин стоять радом со мной. Быть моей Евой. Я разочаровываюсь. Тадаши не сумел заткнуться вовремя, к своему же удивлению. ― Вы предлагаете мне сразиться с вами, или что? Айноске болезненно засмеялся. Его смех напоминал карканье хищной птицы. ― Я не спорю, ты катаешься достойно. Но тебе ли не знать, с кем ты рядом стоишь? Мне нет резона даже пробовать тебя на эту роль. И дело не в мастерстве. Зачем мне искать Еву, что и так моя изначально? Ею тебе не стать, не беспокойся. Кикучи припарковал автомобиль и вышел наружу. Следом вышел и Шиндо. И только тогда Тадаши увидел нездоровый блеск чужих глаз. Было уже поздно. ― Но ты хочешь попробовать заменить мне Еву? Что ж, твоя воля. Всё это время он был слишком близко. Тадаши не заметил, как его руки оказались заломаны назад одной кистью, а другая вцепилась в его чёрные пряди волос. Парень впал в оцепенение. Видимо, защитная реакция организма. Следующей после пробела в памяти шла спальная Айноске. Она хранила множество неповеданных всему миру историй. Лучше бы ей и дальше их умалчивать. Адам толкнул его лицом вниз на кровать. Кисти рук передислоцировались к перилам, а в следующий момент оказались затянуты чем-то. Тадаши пришлось приложить усилия, чтобы на пару сантиметров поднять голову и узнать... Свой ремень. Безнадёжно истрескавшийся. Сюрпризам был не конец. В правой руке Айноске блеснула металлическая вспышка. Тадаши дёрнулся от резкой, колючей боли. И одежда на нём начала таять, как воск. Сам Шиндо прочно обосновался, сидя на ногах лежащего. И нетерпение, пополам с сумасшедшей агонией, можно было почувствовать во всём. В рваных движениях, в едва слышных вибрациях воздуха, в свистящем, хрипящем дыхании. Тадаши почувствовал, как холод окутал его тело. Видимо, окна были открыты. Адам, раздев того догола, полюбовался своей работой. На тощих боках, лопатках, груди и животе алыми трещинами ползли тонкие линии. Это было завораживающе. Кикучи лежал, не шевелясь. Словно кролик перед удавом — любое неверное движение вело к гибели. Он ждал броска хищника на добычу. Айноске всё ещё смотрел на белую кожу, распоротую острым лезвием. Медленно, практически не прилагая усилий, он начал вести кончиками пальцев по разрезам. Тадаши еле слышно зашипел, но мгновенно взял контроль над производимым звуком, как только ощутил внимание к оному. Прикосновения продолжались. Неспешно, от затылка до поясницы, не минуя плечей и бёдер. Там, где он притрагивался к алым каплям, вёл от них витиеватые дорожки, оставались полупрозрачные кровавые подтёки. Невыносимо. Сейчас терпеть выше его сил. Избавившись от собственной одежды, Айноске поставил тело под собой в нужную позу, не озаботившись излишними ласками, и вошёл. Резко, без предупреждения и без подготовки. Движения не терпели сопротивления. Скользящий, поддающийся темп быстро перешёл в чистой воды насилие. Теперь это даже не походило на любовь. Айноске знал, что есть его собственностью. Он просто забирал своё. Тадаши знал изначально: бороться бесполезно. Это всё равно, что осушать океан, удерживать движение планет на месте или убивать силой мысли — так же бесперспективно. Он чувствовал, как вдоль позвоночника течёт свежая кровь. Это пугало так, как ничего до того. Возможно, прошло всего пару десятков минут, но Тадаши казалось, что, как минимум, вечность. Пока наконец-то господин не остановился. Адам хотел закрыть глаза сразу. Но когда начал двигаться, не смог удержаться. Расчерченная порезами и кровавыми отпечатками спина, пепельная макушка и напряжённое тело не давали процессу оставаться безликим. Он не мог развидеть то, что хотел созерцать. И, в конце концов, прекратил сопротивляться своим желаниям. Принципы давно забыты, ни к чему их удерживать теперь. Он медленно вышел из Кикучи. Не сказав ни слова, забрал одежду, достал из нагрудного кармана портсигар с зажигалкой и так же молча покинул комнату. Тадаши остался неподвижно лежать на мягкой постели. Сил ни на лишние движения, ни на мысли не было. Но одна из них холодной паникой пронзила сознание. Он ведь даже не задумался о том, чтобы дать отпор... Выводы делать не хотелось наотрез.***
И теперь, спустя уже немыслимое количество вечеров, а вместе с ними и вещественных потерь, Тадаши стоял в уборной, пытаясь спасти с концами утраченную рубашку. Фигурные узоры на запястьях блестели багрянцем, от воды начиная расплываться по коже. А Тадаши получал от этого иррациональное удовольствие. Тут, наедине с собой, заразное безумие можно было не таить. Дверь позади скрипнула. На плечи мужчины легли крепкие руки, покрытые шероховатыми ссадинами от тренировок. В зеркале позади отразился блеск янтарных глаз за синеватыми прядями и дьявольская усмешка. Пальцы сомкнулись вокруг шеи. Края мокрой рубашки выпали из мгновенно ослабевших кистей. Вкрадчивый шёпот, словно яд, сочился по душному воздуху: — Я хочу тебя. Прямо сейчас. Хватка на шее становилась всё сильнее. Перед глазами расплылись масляные разводы. Дышать более не представлялось возможным. — Отдай мне своё тело и свою душу. Мир вокруг начал затягиваться чёрной дымкой. Последним, что помнил Тадаши, были его же хриплые слова: — Всё, что попросите.