***
– Мне страшно. Сердце внутри стучит как бешеное, пока я бегу по извилистой дороге, пытаясь не споткнуться о каждый выпирающий камень. Я смахиваю непрекращающиеся слёзы, лишь бы чётче видеть дорогу впереди. Лишь бы он меня не догнал. Не нашёл. На улице тихо. Прохладный зимний вечер медленно наскрипывает ветром мелодию, будто колыбельную, солнце уже давно зашло, а пушистые хлопья снега так и сыпятся из серых туч на мою проклятую голову и плечи, заставляя содрогаться чаще, руки немеют и болят, но остановиться и согреть их мне совсем нельзя. Каждая секунда дорога. Впереди показалась старая заправка, так удачно расположившаяся у подножия горы, с которой я только что еле-еле спустилась. Небольшой киоск с плоской крышей и грязные стоянки с бензином выглядели неуютно, но люди там наверняка помогут и вызовут полицию. – Свой телефон я потеряла... Нет. Не так. Его отобрали. Я ничего не могла с этим сделать. Конечно! Если бы не этот псих, я бы не... Я продолжала говорить с ней, приближаясь к спасению, даже если она пока молчала. Эти разговоры не давали окончательно упасть в себя, отключиться и пропасть. Мне безумно больно передвигать ногами, одна из них, кажется, повреждена, но надежда не даёт остановиться. – Не оказалась бы в этой отвратной ситуации! Лучше бы я не принимала приглашение приехать, чёрт. Я выругалась так громко, что, казалось, это должны были услышать все и обязательно выглянуть, узнать, что же случилось, но на стоянке продолжала царить тишина. И только подойдя ближе я, Мария Ванрок, самый везучий человек в мире и любимица госпожи фортуны, поняла. Сегодня крупная удача превратилась в самую огромную чёрную полосу моей жизни. – Нет... Как так. Нет! Не может, блять, быть! Передо мной предстала печальная картина разрушенного старого здания, где когда-то протекала жизнь. Разбитые окна и разрисованные стены, покрытые мхом, говорили сами за себя. Даже нашлась ржавая машина, рядом с которой я смогла лишь упасть от безысходности, со всей силы ударяя прогнивший железный кузов. По округе прокатился грохот, но было уже всё равно.***
Этим вечером я собиралась на вечер старых выпускников. Моя фамилия – Ванрок – достаточно известна, я отличница, давно закончившая и школу, и университет, а сейчас – с хорошей стабильной работой и любимой собакой по имени Чедр. Хожу на множество светских мероприятий, заводя там знакомства и связи. Живу роскошно, не отказывая себе в покупке очередной дорогой, но модной вещички, сумочки или туфелек. И даже так славлюсь своей добротой и спокойным кротким нравом. В школьные годы я, конечно, была немного другой, но время прошло, всегда можно стать лучшей версией себя. Идеалом мечтаний. И на сегодняшнем вечере я планирую это доказать, затмив каждую из своих одноклассниц. Будучи на месте, я поняла, что дом, в котором они собрались, не вызывал доверия. Находился где-то у чёрта на куличках, не выглядел как хорошо отапливаемый или жилой, так ещё и из-за зимы таксист не смог заехать вверх по склону и пришлось подниматься туда пешком, натирая свои нежные ножки сапогами. Звонок у двери тоже не работал, и это добавляло дому очки жутко неприятного строения. Почему-то на кнопке звонка был изображён довольно искажённый грифон, хотя образ и угадывался; я даже хотела рассмотреть его поближе, однако дверь в дом резко распахнулась, прерывая моё уединение. – Боже, ты чего тут стоишь? Напугала, блин, – на пороге показалась миловидная блондинка с длинными прямыми прядями и нежным макияжем. – О. Это же Мари. – Привет, Стеф... Давно не виделись, – я страдальчески выдавила улыбку, и женщина всё сразу поняла, тут же пуская в дом отогреться. – Это точно. Лет десять прошло с нашего школьного выпуска, а ты совсем не изменилась, – Стеф пригляделась ко мне получше, оценивая взглядом. Она, как обычно, любит сказать гадость, а потом стоять и мило улыбаться. – Идеальному незачем меняться, – я съязвила, но вместо надутого красного лица, как в старые добрые школьные годы, увидела лишь спокойную улыбку в ответ. Признаться, это немного покорёжило моё эго. – Может, так и есть, – Стефана посмеялась, провожая меня в гостиную. Там, напротив огромного кирпичного камина, стоял вместительный чёрный диван, на котором уже сидели люди, что-то обсуждая. Были и те, кто предпочёл стоять, среди них я тут же смогла узнать одного непримечательного мужчину. – Это разве не Джим Ренш? – с интересом косясь в его сторону, спросила я, даже зная, что права. – Вроде он. Изменился, да? Помню, вы в школе были друзья не разлей вода, – женщина достала плед и передала его подмёрзшей мне. Это было очень мило с её стороны, ведь раньше Стеф бы так не сделала, предпочтя позаботиться лишь о себе любимой. Всё-таки не только я могу измениться в лучшую сторону. – Действительно. Так странно видеть всех спустя столько времени, – я огляделась, оставляя мысли при себе. При взгляде на каждое, уже взрослое, лицо в памяти всплывали детские образы и ситуации из старших классов. Вон те дружили, те были врагами, эти ни с кем не общались, а эти наоборот, всегда были в центре внимания. Навевало воспоминания, но сосредоточиться всё же не давало чувство тревоги. – Мари! Я так рад тебя видеть, – к нам подошёл тот самый Джим, приветливо приобнимая каждую из нас. Тогдашний закадычный друг сейчас ощущался просто знакомым, но меня это даже не расстроило. – Чёрт, милая, мы все так рады тебя видеть. Спасибо, что собрала нас. Ренш широко улыбнулся, направляясь к столу, но мне было не до улыбки. – О чём он? Я никого не собирала. – Ха-ха, шутишь? – Стеф посмеялась. – Не стесняйся так, мы все знаем, что собрала нас ты, только вот как хозяйке вечера тебе не стоило опаздывать. Я ошарашенно стояла посреди комнаты, пытаясь прийти к какой-то единой мысли. Может, они шутят так надо мной? Или просто сами что-то перепутали?***
От воспоминаний тело сжалось, они неприятно резали по сердцу, словно это произошло прямо сейчас передо мной, а не пару часов назад в том злополучном охотничьем домике. От волнения и физической нагрузки горло высохло, но найти в таком месте воду не представлялось возможным, вокруг был лишь снег, от которого могло захотеться пить ещё сильнее. Это доводило меня до слёз. До истерических слёз. Из последних сил, в попытках хотя бы как-то спрятаться, я залезла под машину. Вдалеке послышалось насвистывание лёгкой звучной мелодии. Он идёт.***
Вечер, по моему скромному мнению, проходил тухло. Большинство просто беспрерывно пили алкоголь, травя несмешные байки о днях минувших, другие же молча сидели по углам в телефонах, попивая пунш, иногда закусывая чипсами. Музыкальное сопровождение тоже оставляло желать лучшего. Особенно в сочетании с интерьером. Оказалось, что это был не просто домик, он являлся охотничьим пристанищем. На деревянных стенах красовались головы животных и начищенные до блеска ружья разного калибра. Полы и диваны были устелены мягкими шкурами, в других комнатах были мелкие чучела белок да птиц, не вызывающие никакого восторга, лишь ужас. Апогеем стал скелет какой-то действительно огромной птицы, служивший декоративным колокольчиком у двери. Это, пожалуй, удивило меня сильнее всего. Вдоволь насмотревшись на пресловутых и ничего не выражающих животных, я приняла решение возвращаться обратно по длинному коридору к лестнице в общий зал. На обратном пути стоило обдумать, как можно намекнуть, что хочется домой и что я готова ехать прямо сейчас. На пути попался Джим, только что вышедший из туалета; он выглядел помятым, словно только что вывернул содержимое желудка в унитаз. – Всё в порядке? – Да... Да, всё хорошо, а что ты здесь делаешь? – Ренш резко встрепенулся, когда понял, что перед ним я, а не кто-то другой из нашего класса. – Просто гуляю, – отмахнувшись от перепившего парня, я направилась дальше по коридору второго этажа, но уже в компании. – Слушай. Можно вопрос? – мужчина помедлил, задумчиво осматривая очередную картину на стене, связанную с охотой. – Конечно, только быстрее, – мне тоже пришлось остановиться и повернуться лицом к собеседнику. – Зачем было снимать для обычной встречи такой дом? Не, круто, конечно, что ты можешь позволить себе оплатить такую махину и еду, но можно же было выбрать не настолько... Э, не в обиду будет сказано, настолько стрёмное место. Мышцы лица вновь напряглись, показывая через брови всё, что я ощущаю в данный момент. – Я не заказывала дом. Не покупала еду. И встречу тоже не собирала. – Да ладно скромничать, ты же всем СМС-ку с приглашением разослала. – СМС-ку? Покажи, – я тут же подошла ближе. Джим удивлённо вскинул брови, пожав плечами, но достал телефон и, порывшись, показал смс. "Приветик, друг! Давно не виделись, я собираюсь устроить встречу выпускников, обязательно приходи, адрес скину следующим сообщением. Целую, твоя подруга, Мари Ванрок 💋". Мои глаза тут же полезли на лоб. – Ну, ты всегда была немного без тормозов и чувства стыда, так что я даже не удивился. Я достала из кармана телефон и показала уже свою смс, где сообщение координально отличалось от того, что только что было показано. Мужчину это удивило, он даже взял телефон с целью проверить, не шутят ли над ним. Номера совпадали. – Э... Так, подожди. Хочешь сказать, тебя пригласил староста? Ну, то есть, тут подпись старосты. – Да. – И... Меня ты не приглашала? – Не приглашала. – Честно? – Ренш поморщился. – Честно. Мы замолчали. Мне совсем не нравилось то, что я только что узнала. Так это была не шутка? Кто-то действительно пригласил всех от моего имени? Зачем? – Знаешь, пойдём-ка в зал, если спросить напрямую, то наверняка узнаем, кто решил пошутить подобным образом, – парень подбадривающе хлопнул меня по плечу, направляясь вперёд.***
Лёжа под машиной, я могла видеть, как чьи-то ноги ходят из стороны в сторону по участку, пытаясь найти меня. Они побывали уже и в заброшенном магазинчике, и в старом туалете, даже осмотрели стоянку. Разве в таком случае не полагается уйти? Но, к сожалению, владелец свиста так не считал. Теперь он открывал каждую ржавую машину, заглядывая в багажник и осматривая задние сидения. Каждый хлопок, щелчок или любой приближающийся к месту укрытия звук нервировал так сильно, что хотелось зажать уши и пролежать на земле с закрытыми глазами до конца жизни. Конечно, с надеждой, что конец жизни настанет не сегодня, а через лет этак семьдесят. Хотя девушка рядом со мной совсем не волновалась. Что-то стукнуло по кузову старого автомобиля, а ботинки остановились прямо перед моими глазами; зажав рот, лишь бы дышать как можно тише, я продолжала, не двигаясь, лежать на земле. Вдруг он правда уйдёт?***
Вернувшись в зал, мы замерли. Музыка продолжала играть какие-то весёлые кантри мотивы. Было тихо, никто не двигался. В бессознательном состоянии все валялись на диване или даже полу, оперевшись о стены, будто зная, что уснут. По крайней мере, их вздымающиеся плечи говорили о том, что никто не умер. Но настолько жуткое зрелище всё равно надо было ещё поискать. Сзади послышались быстрые шаги. Следующим же действием произошло падение только что стоявшего со мной мужчины. Он лежал прямо у моих ног, некоторое время подрагивая. Крик застрял в горле. – Чёрт, почему вы не лежите вместе с другими? – тяжёлый мужской голос обрушился на меня, как самый холодный водопад. Передо мной предстало ужасающее зрелище. Человек, которого я знала очень давно, стоял с окровавленным охотничьим ножом рядом с телом моего старого друга. Точнее, уже мёртвого старого друга. Я не могла поверить своим глазам... – Т... Ты... Какого, что... – мысли путались, я ничего не могла вымолвить, пока он смотрел на меня сверху вниз, будто я и все мои годы жизни ничего не стоим и не стоили. – Михаэль Лавсон. Не помнишь? – Михаэль выдохнул, доставая из кармана чистый носовой платок с уточкой и протирая им лезвие окровавленного ножа. – Что происходит?! – я попятилась назад, натыкаясь ногами на низкий кофейный столик. – Не кричи так. Они всё равно все не проснутся. – Почему?.. – руки сжались в страхе. – Я напоил их снотворным, а те, кто не захотел уснуть, лежат сейчас под действием транквилизаторов. – Зачем?... – мой голос прозвучал совсем тихо. Я даже сама сначала не поняла, что вообще смогла что-то сказать. Мой старый одноклассник лишь улыбнулся мне, убирая платок в карман. На этом ноже следующей окажусь я, да? Какой ужас, мне срочно нужно бежать! Однако как только ноги начали слушаться, Лавсон схватил меня за руку, сильно сжимая хрупкое запястье. Появилось ощущение, что сейчас он сломает мою руку напополам и даже не моргнёт, поэтому я даже удивилась, когда этого не произошло. Тем не менее, в его глазах продолжала плескаться первородная ярость. – Мне всё равно на каждого из них. Для меня важнее месть тебе, и поверь, я заставлю тебя страдать и пройти каждый круг ада из существующего, чтобы ты сама просила убить тебя. Он оскалился мне прямо в лицо, а я лишь и могла, что дёргаться в попытках выбраться и спасти свою шкуру. Даже если ничего не выходило. Даже если было больно, пока он тащил меня в другую комнату. Даже если он сильнее. Я пыталась. Михаэль не выражал своей мимикой ровным счетом ничего, за исключением колючего холода и отстранённости. Помню, ещё в младших классах, сидя за общей партой, я всегда пыталась сделать хоть что-то, чтобы он улыбнулся или поговорил со мной. Зажатый, брошенный ребёнок, мне было его жаль, очень жаль. Я часто носила ему сладости, предлагала помощь в освоении материала, звала вместе играть и всегда искренне улыбалась ему. Только вот чем мне в итоге отплатили? Жёстким стулом и крепкими ремнями, которыми этот псих сейчас фиксировал моё положение на месте? Как он мог опуститься до такой низости? – Зачем ты это делаешь? – вполне резонный вопрос, как по мне. Да и, может, чем больше буду говорить, тем лучше? Вдруг меня могут успеть спасти. Лавсон молчит, я вижу, как он роется в рюкзаке и достаёт оттуда разные инструменты. Меня это пугает. Что, если он собирается пытать меня? Или издеваться? Смогу ли я выдержать? Я чувствую как по виску прокатывается капелька пота. – Эй! Он взял в руки плоскогубцы. – Ответь мне! Встал с колен и повернулся ко мне, больше отсутствующего взгляда не было. В глазах читалось лишь чувство превосходства над ситуацией. И надо мною. – Зачем тебе это?! Ответь мне, ну же! Паника нарастала в геометрической прогрессии. Михаэль подошёл ближе и остановился. Мне даже сначала показалось, что он передумал что-то делать, однако я была не права... Он неспеша поднёс инструмент к моей руке, тщательно рассматривая ногти. Он что-то долго и внимательно выбирал, в итоге остановившись на среднем пальце. Мои поджилки затряслись, я стала понимать, что именно он хочет сделать. – Послушай же. Давай договоримся? Что я сделала тебе такого ужасного? Мы могли бы всё решить. В конце я закусила губу, лишь бы не издать ни звука, когда он потянул плоскогубцами мой ноготь. Сначала аккуратно, совсем не сильно, потом чуть смелее. Или мне просто казалось, что он решает и сомневается? Может, на самом деле он попросту приценивается? Или просматривается. Резкий рывок. Сначала было даже не больно, но как только я дёрнула пальцем, по нервам прокатилась болезненная волна. Крови тоже практически не было, но это к лучшему, в данный момент казалось, что только от её вида в больших количествах я точно сблюю прямо здесь и прямо сейчас. А может, это выход? Психу стало бы противно и он оставил бы меня? Только вот я ничего не ела ни перед торжеством, ни во время него. Желудок пуст. – Такая спокойная. Шокирована или просто держишь себя в руках? Он спросил так нежно и по-дружески, что меня аж передёрнуло от его слащавого тона, учитывая, что именно он только что сделал, чёрт возьми. Внутри стало обидно. Мучителя, кажется, не устроила моя реакция, и он пристроился к следующему ногтю. Процедура та же, но на этот раз ожидание было более неприятным, потому что я уже знала, как будет больно, даже зубы посильнее сжала. Рывок. Пару капель упало на ковёр, но совсем не окрашивая его в красный по причине тёмной шерсти медведя, из которой был сделан этот предмет интерьера. Почему-то это показалось мне забавным, и я хмыкнула, возможно, от этого даже стало психологически совсем немного легче. Лавсон вздохнул, я наблюдала, как он взял с пола новые инструменты – молоток и длинный гвоздик. Внутри что-то сжалось, особенно когда гвоздь приставили к моему и так уже покалеченному пальцу. – Михаэль! Я ни в чём не виновата, почему ты так поступаешь? Я пыталась донести до него мысль, но он не слушал. Лишь улыбался, прицеливаясь молотком по шляпке старого гвоздя. Я даже смогла заметить на гвозде потёртости и неровности, может быть, этого бедолагу достали гвоздодёром и теперь он вынужден страдать будучи не на своём месте? Бедняга. В голове взорвался шум, перед глазами пелена, но я не упала в обморок, Михаэль хлопал меня по щеке в попытках вернуть к чувствам, а на руке ощущались медленные, тягучие, но такие горячие капли крови. Моей крови. Я задёргалась в панике, кислород застрял в моём горле, не могу дышать, мне страшно, я хочу домой, мама. Мамочка, забери меня, за что мне это? Медленно опустив взгляд, я ощутила, как к горлу подкатил ещё один ком, уже тошнотворный. Палец, прямо на месте, где раньше находился ноготь, был пробит просто насквозь, показывая ошмётки мяса. Я ощущала каждую пульсацию своего организма. Каждую. – Я ненавижу тебя. Мне было смешно. Эту фразу должна была сказать я, а не он. Это он сейчас делает эти неприятные мерзкие вещи, а не я. Он виноват. – Я не виновата. – Ответ неверный. Он парировал мои с трудом сказанные слова почти сразу, без единой запинки. Может, думал над нашим возможным диалогом по ночам? Прокручивал внутри каждую мою фразу или каждое своё действие? Вот он встаёт и разводит маленький камин, больше похожий на печку. Большой и праздничный стоит в главной гостиной. Вот он достаёт железную, ничем не покрытую, чашку и ставит прямо на этот огонь. Что интересно, она пустая. Зачем ему это? Я молча наблюдаю и могу лишь гадать, что именно он собирается делать с этой чашкой, а пока мужчина возвращается обратно ко мне, на сей раз держа в руках охотничий складной нож. Тот самый, который он воткнул прямо в моего друга минут двадцать назад, не оставляя тому и шанса на жизнь. – Что ты сделала? Говори. Я молчала. Молчала сжимая до боли зубы. – Что ты сделала?! Лавсон угрожающе подставил лезвие к моей шее, но, честно? Прямая угроза была не столь страшна, сколь вырванные ногти. О да, их мне было очень жаль. Ногти мои всегда были тонки и очень ломки. Плохо росли, а я вечно пила витамины и старалась делать какие-то непонятные маски, наносить мази по рецептам, лишь бы их укрепить. А теперь этот псих делает подобные вещи. Отвратительно. Он не унимается, лишь чертит тупой стороной холодной стали вниз к рукам. Почему опять руки? Почему чёртовы руки?! Я чувствую, как лезвие проникает в кожу, как оно наклоняется и начинает тянуть её, делая мою рану всё более и более большой, более глубокой. Нестерпимо больно, я прокусываю губы до крови, но всё равно слышу собственный скулёж, чувства обостряются, каждый шелест и даже самое тихое движение так близко воспринимается ушами, что страшно. Ощущение, что я даже слышу, как собственная кожа отходит от мышц. Я не хочу, чтобы это продолжалось. – Что ты сделала? – Я ничего не делала! – Врёшь, ты врёшь мне. Сил ответить нет. Я опускаю голову, пытаясь вспомнить хоть что-то. Что за жажда мести? Почему он так зациклен на этом? Я ничего не сделала. Я ничего не сказала. Я ничего... По телу прошлась дрожь, но не от очередного сантиметра срезанной кожи. От мимолётного воспоминания, как я, умница-отличница, всегда первая, всегда лучшая, получила второе место в рейтинге школы. А кто меня обогнал? Мальчик-нищенка, без рода и имени, носивший вечно один и тот же тошнотворный жёлтый кардиган. О! Как меня выводил из себя этот кардиган, представить сложно. Но даже так. Разве я сделала что-то плохое? Выкинула уродскую вещь в мусорку, помогла. Пусть скажет спасибо, что я не обиделась из-за второго места. Да, не обиделась. Лишь запомнила. – Нет... Я ничего... Ничего не сделала! Будешь обижаться из-за мелочей или что? Я всегда тебе помогала, а ты, мерзкий ублюдок, так сейчас со мной поступаешь? – Помогала? Его неестественно удивлённое выражение лица вызвало лишь раздражение, я даже хотела что-то добавить, но он вернулся к снятию кожи с моей кисти и продолжал что-то говорить и говорить... – Когда это ты мне помогала? О, знаю. Может, когда унижала перед всеми, кем можно, называя грязной свиньёй, потому что я был полнее других? – Я была ребёнком, а дети часто не отдают отчёт своим действиям или словам. Тем более ты ведь уже похудел, к чему обиды? – Оу, правда? Может, ещё скажешь, что по привычке, не отдавая отчёт своим действиям, продолжала оскорблять меня в старших классах? – Ха! Взрослый парень, а глупые насмешки пережить не может... Это дела давно уже минувших дней, каждый в социуме выживает, как может. – И ты выбрала травить меня? Он злобно сжал мою ещё не пострадавшую руку, мышцы свело так, будто сейчас всё вот-вот сломается. – Ты сам виноват. Послышался треск, я затряслась от невыносимого чувства боли. Перед глазами всё потемнело. Я даже подумала, что всё уже закончилось, как будто бы это состояние длилось уже который час, но по факту я проснулась сразу же, как учуяла нашатырь. Настенные часы показали, что в отключке я была всего пару минут. Я безучастно смотрела на оголённые мышцы и сухожилия у себя на тыльной стороне ладони, каждое движение заставляло их двигаться, перекатываться и изнывать. Михаэль сидел у маленького каминчика, перемешивая тлеющие брёвна. – Ты бесчеловечна. – Но издеваешься надо мной сейчас ты, а не я. – Волк в овечьей шкуре. – Я не виновата. – Всегда! – он закричал, но потом сразу же переключился на тон ниже и спокойнее. – Плевала мне в еду, прося благодарностей. Переворачивала мне на голову мусорные баки. Давала отравленные конфеты. Выливала пачку молока в мою старую сумку... Это всё делала ты. А потом улыбалась. – Мы были детьми. – Верно. Когда ты выросла, ты стала куда более изощрённой. Твои действия имели последовательность и целью твоего членовредительства всегда был я. – Многое из того времени просто было шуткой. – Очень злой шуткой. Лавсон огрызнулся, я лишь нахмурилась. Он преувеличивает, я не делала настолько плохих вещей, это бред. Пара случайностей, стечений обстоятельств, но никак не систематические унижения. Я этого не делала! Он сошёл с ума. Послышались бульканья. Я сначала даже удивилась, но как оказалось, в чашке на огне кипела вода, может, долил, пока я была в отключке? – Что ты планируешь делать дальше? Молчание. Я рассматривала его спину и затылок, как будто бы что-то искала. Да, действительно, там был шрам. Но не такой, каким его помню я. Не уродливый и кривой, он давно побелел и будто уменьшился. А может, вырос сам Михаэль? Кто знает. Он, к сожалению, уже закончил что-то делать и теперь прихватками держал раскалённую чашку, медленно приближаясь, чтобы не расплескать содержимое. – Я всё помню. Как ты говорила другим гадкие вещи про меня, а они повторяли это другим, как ловко заводила в тупики перед учителями, как хоть какие-то мои достижения ты переворачивала против меня же. – Это бред. – О, а может напомнить, как ты соврала своим друзьям, что я на тебя напал, и они подкараулили мне, чтобы избить? – Я не виновата в их действиях! Ты просто всё перевернул с ног на голову! – Да неужели? К моим рукам приблизилась чашка, содержимое которой медленно начало стекать по моим и без того израненным запястьям. Невозможно было сдержать себя, ощущая настолько огромную адскую боль, я даже испугалась собственного шипения, переходящего в крик. Следом она была поставлена прямо на снятый скальп и сдерживать слёзы больше не получалось. Я тряслась, умоляя прекратить. Комната наполнилась запахом моей горелой плоти. – Помнишь? Была солнечная погода. – Нет, нет, нет... Пожалуйста, нет. – Ты, как обычно, перевернула мой обед. – Не-е-ет, я не... Не я, я не могла. – Вспоминай, что ты тогда сказала? – Ничего. Ничего не сказала, убери чашку, Лавсон, убери чёртову чашку. Он убрал её, но тут же прислонил обратно поменяв угол наклона, кожа пузырилась и вздымалась, а я вновь закричала. – Агх... Да, да, я помню, убери её, прошу-у. – Так что ты сказала? – Я сказала, что помойной с... свинье не подобает есть с людьми за одним столом. – И? – И с пола будет будет намного... Вкуснее. Я заглушила последние слова в слезах. Но я не сожалею о сказанном совсем. Я была права тогда и я права сейчас. Он отвратительный, мерзкий и останется таким. До такой, как я, ему ещё далеко. Очень. Рука разнылась ещё сильнее. Мучитель посмотрел на стрелки часов и собрал некоторые вещи обратно в рюкзак, предварительно вытащив какой-то кусок ткани, с которым вернулся к моему стулу. Михаэль завязал им мне глаза и бросил короткую фразу перед тем, как уйти. – Вспоминай.***
Под кузовом машины я потёрла дрожащие от холода руки, оставшиеся абсолютно без ногтей. В голове возникали воспоминания о том, как этот псих ещё приходил на протяжении какого-то времени и каждый раз притаскивал с собой тела наших одноклассников. Я слышала, как он то аккуратно бьет их по щекам, то со всей дури хреначит ножом прямиком по телу. Никто не визжал и не кричал, они лишь хрипели в свои последние минуты, цепляясь хоть за какую-то возможность жить, а он всех их совершенно не щадил. Брызги крови, отвратительный запах чужих тел. На полу лежали волосы и даже зубы. Мерзко. Мне мерзко. К сожалению, он не забывал про меня, иногда снимал с меня повязку, лил на руки новую порцию кипятка, а потом присыпал эти участки солью, вызывая судороги и крики. Вырезал узоры на моей нежной коже, совсем ничем не кормил и с удовольствием показывал каждую свою следующую расправу над другими. Даже когда я отключалась, он приводил меня в чувства и всё начиналось сначала. Пару раз меня всё же стошнило, но он лишь заботливо вытер мой желудочный сок с пола и подбородка, после продолжая мерзкие действия по новому кругу. Я так много плакала, что глаза опухли. Но ему было всё равно. У меня получилось сбежать, но я не знаю, что мне делать дальше. Как быть? Куда пойти? Смогу ли я вообще выбраться живой из этого зимнего леса? Дверь машины, под которой я находилась, открылась, Лавсон залез внутрь, что-то поискал и вылез обратно. Может быть, теперь он даже уйдёт и решит забыть про меня?***
По ощущениям в бреду прошли пару дней. Я ужасно хотела есть, но единственное, что мне давали – вода. И на том спасибо. Иногда, в угрюмой тишине и темноте я начинала говорить сама с собой, но наши мнения в различных вопросах настолько не сходились, что было ощущение разговора с отдельной личностью. Честно. О да, она припоминала мне абсолютно всё. Разбирала каждую мелочь, а мне лишь оставалось злиться, но внутри соглашаться. Может она и говорила, что человек из меня так себе, но я-то знала: это всё лишь социальная игра, в которой либо ты, либо тебя. Сколько бы времени не прошло, я не сожалела ни о словах своих, ни о поступках. Но она пыталась вызвать во мне чувство вины. Раздражает. – Они все были слабы, я не виновата в их отрешённости. – Но подумай: разве сильные не должны защищать слабых? – Бред. – Ты постоянно травила слабых сверстников. – Я ничего плохого напрямую им не сделала. Это были другие люди. – С твоей подачи. – Заткнись! – Это ты распускала сплетни, чтобы выглядеть авторитетнее в глазах сильных. – Нет, нет, я же не специально. – Это ты говорила им всем прямо в лицо мерзкие вещи, унижала внешность и интересы. – Нет же. Я не виновата, что у них всё плохо со вкусом. – А помнишь Лорен? – Лорен... Я попыталась вспомнить, но в моих воспоминаниях эта девушка была очень расплывчатым пятном. – Помнишь? Она пыталась помочь Михаэлю и другим твоим жертвам. – А... Припоминаю. – Она так тебя бесила. – Да... – Она очень быстро нашла общий язык со всеми. – Да, я помню. Она ничего не делала, но уже была центром внимания. Я всегда так старалась, прикладывала усилия, а ей всё доставалось по щелчку пальца, чёрт. – Что ты с этим сделала? Я улыбнулась. О нет, я ничего не сделала, она сама виновата. Она первая начала. Да и другие вокруг! Почему они винят во всём меня? Они как мерзкие черви, пытаются облепить меня, спелое яблочко, а когда ничего не выходит, они лишь жалуются на несправедливость. – Ты сломала столько жизней. – Они сами виноваты. – Ты прибегала к грязным методам. – Они виноваты. – Не думаю, что Лорен виновата в своей смерти. – Виновата. – Но это ты её подтолкнула. Я засмеялась. О чём говорит эта женщина? Я лишь помогла этой дурочке определиться! Я чувствую, как мои руки лихорадочно сжимаются и расжимаются. Меня трясёт. Жарко. Пыльно. Я вижу круги перед закрытыми глазами, они всё ярче. В ушах тихо, но я знаю, что кричу и очень громко. Мне плохо. Я хочу домой. Хочу домой. Домой! Я резко открыла глаза. Моё место нахождения сменилось. Теперь я лежала на столе в среднего размера столовой. Она была темновата, но зажженные свечи всё же давали возможность рассмотреть место, где я находилась. Повсюду столы и стулья из тёмного дерева, на стенах картины неприятного содержания и чучела животных. Приподнявшись, я заметила тёмные лужи крови на полу и пятна на самом столе. Рядом со мной сидела знакомая мне девушка, решившая заговорить первой. – Почему ты так смотришь? – Ты похожа на меня. – Ты это я. А я это ты. Всё верно. Я потёрла глаза, и она пропала. Вокруг было тихо, и я медленно сползла вниз, неуверенно вставая на ноги. Неприятно. Кажется одна нога вывихнута, но ходить могу. – Больно? Я резко повернулась, но за спиной никого не оказалось. – Наверное невыносимо. Я снова дёрнулась. Никого. – Бедняжка, такая жалкая. Я закрыла уши руками, но кажется, не помогло. Голос звучал так звонко, будто прямо в моей голове. – Ты собираешься бежать или тебе понравилось в плену? Останешься здесь и сдохнешь? Я повернулась к окну, отпуская свои уши. Около него стояла я. Но намного младше. Было дико смотреть на себя со стороны. Она подозвала ближе указывая на раму со стеклом. Я взглянула понимая, что нахожусь на первом этаже, а щеколда окна никак не закрыта. За окном вечер. – Открывай, чего стоишь, как дура. Руки были совсем слабые и ничего не держали, я практически навалилась весом тела, чтобы сдвинуть раму с места, а затем вылезти из окна, становясь на основание каменного фасада. Посмотрев в лес, постепенно уходящий вниз, я вновь заметила её. Она машет рукой, пытаясь привлечь моё внимание. Идти через сугробы в одной лёгкой кофте было просто ужасно, но даже это лучше, чем оставаться здесь. Здесь с психом Михаэлем. Кстати. А где он? Почему я оказалась там, на столе? Что происходит? Правда ответ нашёл сам себя, когда я, пробираясь через голые кусты и снег, услышала выстрел из ружья. И побежала, что есть сил. Она вела меня сквозь деревья, спускаться по склону было даже не так сложно, как я думала, но адски изнывающие при любом движении руки совсем не помогали. В итоге вдалеке я увидела заправку...***
Теперь я здесь. Лежу холодной зимой под машиной, в лёгкой одежде, с покалеченной ногой и буквально разорванными в мясо руками. Рядом лежит она. Лежит и улыбается, словно ей всё равно, что это происходит с ней из будущего. Ну, конечно. Она жестокая, смеётся с каждой чужой неудачи, ей всё равно на чувства и ощущения других людей, ей главное, чтобы в целости была она. И она будет в целости, это точно. Надеюсь, что и я тоже. Ещё один удар по кузову. Я сложила руки вместе, будто молясь, и снова посмотрела на ботинки рядом. Михаэль медленно опустился на одно колено и нагнулся вниз, заглядывая именно сюда.***