Быть (не) бессмертным

      Луи любил Перемены с первого знакомства с ними.       Потому что когда всю жизнь видишь лишь что-то одно, ставшее настолько знакомым, что перестаёт радовать и привлекать, — зелень, блестящая изумрудным светом на солнце и закрывающая собой безоблачное голубое небо, и вечное лето (казалось, по крайней мере, что вечное, ибо ничего другого Луи не знал) — когда всё это сменяется вдруг осенью, яркой, горящей золотом и рубинами, штормящей ветром гораздо холоднее обыденного и поливающей землю водой из серо-чёрного неба, то такая смена разит в самое сердце, ведь ничего нет в жизни прекраснее.       Луи сидел практически не моргая, большими глазами следил за малейшим изменением цвета земли, неба и леса. Он узрел листопад, целые вихри оранжевых листьев и молнии, слепящие, словно солнце в долгие дни. Он слышал гром и еле успел закрыть уши ладонями, чтобы не оглохнуть во второй раз.       Он видел, как природа начала умирать и испугался. Он думал, что это навсегда. Но потом пришла белая-белая зима, холодная настолько, что Луи понял, почему деревья оголились, а звери пропали.       Зиму он пережил с не менее восхищённым взглядом, но с бóльшим ожиданием следующих перемен, которые заставили природу снова ожить, вернуться к чудесному лету. Затем — к осени, зиме и весне, и так по кругу, и Луи не переставал наполняться каждый раз трепетом. Казалось, даже наоборот: с каждым разом он всё сильнее и сильнее привязывался к такому удивительному явлению.       Однако так трудно оказалось любить явление. Луи желал, чтобы оно получило форму, как он когда-то, чтобы стало осязаемым. Ведь тогда Луи сможет все свои чувства вложить ему, аватару Перемен, в руки, и нарастающее с любовью одиночество уйдёт. Ведь тогда Луи сможет обнять его и весь остаток жизни провести рядом с ним, запоминая каждый миллиметр картины его души, дарить каждое рвущееся наружу слово восхищения и ощущать вдохновение, жажду жизни и полёт будто в невесомости. Луи так сильно этого желал, представляя, насколько прекраснее станет мир, насколько станет сильнее Красота!..       Когда аватар Перемен выходит из почвы поля битвы, полного отсечённых голов и конечностей, разрубленных надвое туловищ, гниющих в телах павших воинов древков орудий и ржавеющего металла; из поля битвы, усеянного вспоротыми, почти съеденными червями и воронами, тушами, лежащими на покрасневшей земле и друг друге, сочившимися кровью и запахом смерти; из поля битвы, над которым солнце отказалось светить, а смрад распространялся медленно, заставляя увядать на глазах всё возможное — когда аватар Перемен поднимается из этого отвратительного моря, Луи понимает: он ненавидит его.       С чёрных, как перья вóронов-падальщиков, волос Данна рекой течёт вода жизни людей, окрашивая его кожу красным. Его тело в шрамах, этих мерзких рубцах, знаменующих необратимость времени; движения скованы, а руки сжимают оружие. Имя он взял от первого звука, который услышал: звук гонга, означающего конец битвы. Но больше всего Луи возненавидел его взгляд: режущий, холодный, сверкающий злобой и решимостью.       Эта решимость оказалась направлена лишь на одно: убийства. Гнусные, трусливые, жалкие убийства человеческих правителей, только чтобы их сменили другие и были также убиты. Даже природа не осталась неуязвимой: леса редели, и вместе с ним уменьшалось количество зверей, нашедших в нём убежище; реки, моря и озёра сохли, и вместе с ними умирали подводные жители. Аватар Перемен шёл напролом, безжалостно вносил изменения в этот мир вместе с конфликтами и их кровавыми разрешениями.       Луи рвал на себе волосы от отчаяния. То, насколько прекрасен был Данн в образе явления, настолько он был уродлив как человек. Настолько, что Луи даже пытался ему помешать в одной из затянутых войн — ведь этой войне, по сути, стала причиной именно Красота и Любовь, а выдержать осквернения этих окрыляющих чувств он не мог.       Именно тогда он впервые услышал его голос. Неподходяще звучный, громкий и ясный, такой, что только глухой не внемлет ему. Данн посмотрел на него своими тёмными, словно бездна, глазами и задал вопрос:       — Какого это: быть бессмертным?       Луи собрал всю свою волю в кулак, чтобы не показать отвращение. Данн не старался: ему ненавистна была эта Красота, древняя, как сама вселенная, и оттого ненужная, устаревшая, тянущая назад из-за нежелания измениться.       — Надеюсь, ты никогда не узнаешь, — ответил Луи.       Данн выхватил меч из ножен, намереваясь уничтожить главный балласт человечества прямо сейчас. Он не смог. Луи ушёл, прижимая разрез на шее ладонью, который, не смотря на надежды, остался розоветь тонкой линией на долгие годы.       На мече Данна же осталось жидкое золото вместо крови, и аватар Перемен изумлённо смотрел, как оно течёт вниз, собирается в идеальный овал и становится зеркалом. Данн увидел себя, живую тень среди теней мёртвых, и огонь в глазах. Угасающий.       Когда война людей прекратилась, когда конфликт был решён и всё вернулось, как было, Данн поверить не мог. Столько сил, столько жизней было вложено в шанс на победу с обеих сторон, столько великих дел смогли бы что проигравшие, что победители совершить, дойди они до конца!       Но был образован пакт, который ничего не менял. Он отбрасывал их назад, к самому началу пути, и превращал всё потраченное ими время в пыль. И, вслед за взявшей первенство повседневной рутиной, стал превращаться в пыль Данн. Одинокий, серый и слабый на фоне великого леса. Даже голос потерял свою звучность, день за днём становился всё тише и мог потеряться в простом шелесте листьев. Данн понял: он, не проживший так уж много (каких-то пару веков!), умирал. Данн сделал последний вдох с первым упавшим листком. Оказалось, вне войн перемены не настолько заметны, чтобы оболочка поддерживала сама в себе жизнь.       Луи нашёл аватара Перемен в собственном саду, когда вышел искать первые цветы лета. Одежды Данна чернели среди светлой коры и травы, и Луи пошёл посмотреть, зная, что одержал победу.       Однако улыбка торжества и облегчения сползла с его лица. Взгляд Данна не изменился, будто тот просто впал в анабиоз (так ведь назвали это люди у склизских и чешуйчатый сухопутных?) и всего лишь ждёт своего часа. Луи, тронув шрам на когда-то чудом уцелевшей шее, поджал губы. Данн не должен проснуться. Он не должен был этого делать изначально, либо должен был быть прекрасен, как смена времён года. Луи, откинув на время все мысли о безобразности своих действий, подхватил Данна под мышки и, пыхтя, дотащил до ступеней своего замка, повернул в сторону и спустился с ним вниз, в подземелья, где таким переменам, как он посчитал, самое место.       — Какого это: быть бессмертным?       Луи вздрогнул и вскочил с кресла, уронив из-за этого бутылку вина. Он смотрел с ужасом на злорадно усмехающегося Данна, пока белый ковёр обретал вишнёвый оттенок. Данна, который выглядел как никогда живым и здоровым.       Луи не ответил. Он попятился, хотел закричать, но голос его не слушался, а ноги стали тонуть в мягком ковре. Данн становился всё больше, его взгляд — устрашающе, будто в нём отражался великий пожар, в котором сгорел самый прекрасный город мира. Данн становился всё шире, заполняя собой каждый угол, куда направлял взор Луи, и тысячи звучных, оглушающий голосов кричали во тьме:       — Я заберу у тебя бессмертие!       Луи, на этот раз по-настоящему бодрствующий, не мог остановить дрожь. На улице светила луна, проникающая серебряным светом сквозь окна, а летний бриз не приносил свежего воздуха. Луи, аватар Красоты, каждый день проверял мир на спокойствие и отсутствие новых конфликтов, а потом шёл в подземелья и долго, до самой ночи всматривался в лицо Данна в поисках перемены. Но он оставался всё так же неподвижен, как и прежде. Луи неизменно касался шрама, оставленного Данном, и вспоминал:       «Какого это: быть бессмертным?»       «Надеюсь, ты никогда не узнаешь».       Данн не узнал. Он же был мёртв, неподвижен вот уже сотню лет, значит, он смертен! Так почему есть нехорошее, гадкое предчувствие?       В этот раз сон не ощущался таким же реальным, как тот кошмар.       Они, Данн и Луи, сидели на облаке и смотрели вниз, на людей. Там был и мир, зеленеющий под ногами, и война, окрашенная алым. И на этот раз Луи ощущал тепло Данна, сидящего рядом, и был рад. А ещё рад тому, что взгляд у того такой же прямой и несгибаемый, что и раньше, но без ненависти и мороза. Война внизу разбавляла цвета спокойных дней, и Луи с каждым её мазком чувствовал себя так, как в первую встречу: легко, завороженно, вдохновенно.       В этот раз сон ощущался сном, но привёл в бóльший ужас.       И заставил почти мертвецки остынуть, когда на следующий день из темницы раздалось:       — А, бессмертный. Не сказать, что я рад тебя видеть.       Данн, всё ещё слабый и тихий, сидел, прислонившись к стене и будто удерживая себя руками за живот. В его глазах огонь пришёл в действие, но Луи со страхом и неприязнью к себе отметил, что рад его пробуждению.       — Так какого это: быть бессмертным?       Луи еле разжал зубы и процедил:       — Ты мне скажи. Какого это: быть не бессмертным?       — Паршиво.       Данн ухмылялся, скользя по нему взглядом. А потом засмеялся, и смех становился всё громче, крепче, и Луи подумал, что снова во сне. Но нет, он был в настоящем: перемены войны вернутся, если выпустить Данна. Поэтому Луи под зловещий хохот покинул подземелья, завалил все окна и двери и перестал спать. Оно ему и не нужно было на самом деле, но лучшего времяпрепровождения он уже давно не находил: зато теперь им стало вечное наблюдение за обстановкой и испуганные движения из-за каждого шороха.       Так прошло ещё несколько дней.       Потом Луи оказался в своём кошмаре. Один в один: вино, ковёр, пригвоздивший к полу взгляд Данна и его приближение. С каждым шагом Луи казалось, что Данн становится больше, но больше становилось лишь влияние Данна. Луи это понял, когда Данн, оказавшись слишком близко, впился ему в губы до крови и, отстранившись, почти со злорадством слизал со своих жёлтое золото. Луи сполз по стене. Данн ушёл, вырвался к людям и снова стал двигать их по тропе революций и войн.       На этот раз Луи видел только одно: падшую Красоту. Он ужаснулся этой мысли, мысли, что находит что-то настолько противоестественное великолепным, оружие, созданным для войны — совершенством, а беспорядок вместо рутины вызывают восторг. Данн обвёл его вокруг пальца ещё тогда, в их первую стычку, запустив каскад перемен в душе Луи. Тогда ведь — Луи сам отметил — война началась из-за Красоты и Любви, Луи и его влияние, его существование стали причиной, по которой появился Данн и по которой перемены стали значимы в жизни каждого существа. Потому что Луи желал этого.       И Луи чувствовал двух себя: старого, полного отчаяния и груза вины, и нового, с поменявшимся зрением и наконец-то свободного. И тот, старый, любил перемены. И этот, новый, любил Данна, иначе зачем сохранять его тело, о нём заботиться все эти годы и искать жизнь в глазах?       Так что в следующий раз, — снова эта ухмылка, теперь вызывающая тепло, снова взгляд, на этот раз пронизывающий желанием приблизиться и поцеловать, как можно дольше быть рядом, снова, но как будто впервые одновременно, ликование, что он есть и что жизнь не будет однообразной, — в следующий раз, когда Луи оказался в королевстве Данна, он знал ответ.       — Какого это: быть бессмертным?       — Умирать каждый раз незаметно.