Руки

Фёдор сидел сверху. Его аметистовый взор до боли педантично изучал черты лица Николая в попытках разглядеть в них какую-то эмоцию. Бёдрами брюнет сжимал талию Гоголя, кончиками пальцев пробежался по его груди вверх, прежде чем тонкие бледные пальцы сцепились на шее блондина. Уста Достоевского украшала лёгкая улыбка, граничащая с оскалом. — Коленька, меня не переиграешь, ты же знаешь это. Под подушечками пальцев чувствовалась пульсация сонной артерии, что так отчаянно пыталась протолкнуть кровь дальше. Руки Николая крепко вцепились в бёдра брюнета. Он не пытался ни скинуть Фёдора с себя, ни притянуть. Он всего лишь впивался пальцами в такую нежную, бархатистую и до боли чувствительную кожу, от чего Достоевский про себя успел уже трижды чертыхнуться. Руки блондина были его откровенной слабостью. И сейчас они касаются одной из самых чувствительных частей тела Фёдора. Гоголь всматривался во взгляд, что мутнел в своих раздумьях с каждой секундой всё больше. В ушах появился шум, захотелось сделать глубокий вдох, однако бледная удавка из рук Достоевского этого сделать никак не позволяла. Размытость сознания скоро дойдёт до крайней точки. И это возбуждает. Несколько уверенных телодвижений — и теперь уже Николай сидел сверху, дразняще проводя кончиком языка по своим пересохшим губам. Склоняясь над брюнетом, Гоголь перехватил его запястья в свои руки, поднимая их над головой Достоевского. Теперь в глазах Фёдора читалось удивление. Оно не было ярким, но вскинутые брови и приоткрытый рот говорили об этом... чересчур откровенно. Прижимая руки одной ладонью к подушке, блондин пальцами освободившейся руки подцепил подбородок Достоевского, заставляя того открыть шею. Слегка шершавый, тёплый, влажный язык Николая прошёлся по ключичной мышце до самого уха, в которое после блондин выдохнул так жадно, что у Фёдора внутри всё заныло... Возбуждение партнёра Гоголь заметил сразу, оно красноречиво упиралось прямо в него. Хищная улыбка расползлась на его лице. Николай легко и дразняще потёрся о бугор, выпирающий через штаны визави. — Федя, давай немного поиграем? Опять смена положения. Ни то, чтобы Фёдору нравилось постоянно находится в движении, но пока руки Гоголя гуляли по его телу — он был готов терпеть всё. И вот, теперь Достоевский находился на коленях блондина... с выпяченной к верху пятой точкой. Брюнет сжал в объятиях подушку, пряча лицо, сгорающее от смущения. Рука Николая приспустила штаны вместе с бельем, обнажая ягодицы. Лёгкий, буквально гладящий шлепок и на одной из них уже появился румяный след от ладони. С каждым шлепком Фёдор подрагивал всё сильнее, к десятому уже откровенно постанывая. Из уретры вытекала естественная смазка, пачкая головку члена. Превосходная картина для взора Гоголя. Достоевский услышал щелчок тюбика смазки почти сразу же, как пальцы Николая стали оглаживать его межъягодичную складку. До боли прикусив губу, Фёдор выгнулся в пояснице, просяще открываясь. Но Гоголь медлил. Будто специально, он чересчур медленно размазывал по пальцам смазку. Брюнету не было видно, но Николай буквально пожирал его глазами. — Пожалуйста... — Что ты сказал, вишенка? — Коля, пожалуйста... — Пожалуйста что? — Коля, пожалуйста, войди в меня... Второй раз просить не пришлось. Сначала в узкое кольцо мышц погрузился один палец. Он вошёл достаточно легко, но по вздрогнувшему Достоевскому, сжимающему пальцами наволочку, было видно, что со вторым нужно повременить. Ласково оглаживая стенки, Николай давал привыкнуть к своим рукам. У Фёдора помутилось сознание, когда в него активно входило уже два пальца. Руки хаотично пытались найти за что бы ухватиться, а горло предательски издавало стоны с каждым уверенным движением кистью Гоголя. — К... Коля. Ах~ Хлюпающие звуки в унисон со стонами сводили с ума. Руки Николая сводили с ума. Пока одна ласкала, вторая не скучала — то оглаживала, то шлепала, то щипала, то снова гладила. Невыносимо. Невыносимо приятно. И разливающееся по нутру разморяющее тепло только больше заставляло Фёдора растекаться под натиском блондина, одаривая его слух громкими захлебывающимися выстанываниями имени. — АХ~ Коля. Коля, я... Ах... Я... Гоголь вошёл глубже, подушечками пальцев лаская простату брюнета. Разрядка не заставила себя долго ждать, когда стенки сжались в первом спазме. Достоевский кончал громко. Кончал обильно, пачкая под собой и постель, и бёдра Николая. Сжимая в себе пальцы блондина, он до последнего не хотел лишаться чувства заполненности... — Может, и не переиграю, но убью. И заставлю воскреснуть. Вытаскивая пальцы, Николай ехидно обвёл взглядом обмякшее на нём тело. И он однозначно прав. Фёдор сегодня умер от рук блондина, но они же дают ему силы... жить.