Глаза напротив

Романов Александр Петрович, известный по всему миру своим талантом завораживать публику восхитительной игрой на фортепиано, был несчастен до глубины души. Он был слеп. И слепота делала его неполноценным, равносильным недееспособному человеку. И он задыхался от своего недуга, сидя в четырёх стенах собственной квартиры, пытаясь покончить с жизнью. Но не мог решиться на этот отчаянный шаг. Он знал, что где-то там ждёт его родственная душа, которая будет искать непутёвого Сашу. Знал и корил себя до вырванных волос на голове и искусанных пальцев на руках за то, что вообще родился. И жалел о том, что чьей-то родственной душой стал именно он, чёртов идиот, не сумевший сберечь их связь. Ведь он знал, что именно при взгляде друг другу в глаза они поймут, кем являются. Знал и повёл себя как последняя скотина, вусмерть накидавшись всякой дрянью. Из-за которой он и оказался слеп. До жути банальный случай, казалось бы, но нет. Он не просто словил кайф от употребления наркотиков, но и умудрился свалиться на пол, схватившись за ручку кипячёного чайника и выливая его содержимое на себя. Кипяток! На себя! На свои глаза! Идиот! И ведь если бы в этот момент он находился в адекватном состоянии, зрение можно было бы ещё спасти, но Саша, оказавшись под влиянием наркотиков, провалялся в таком состоянии целые сутки, пока не начало отпускать. И открывать глаза после того, что произошло, было не только до жути больно, но ещё и страшно. Страшно осознавать, что больше не увидишь белый свет из-за своей глупости. Что Саша только не проклинал после того как понял, что ослеп на оба глаза. И звукоизоляцию, из-за которой никто элементарно не услышал его падения, и того парня, посоветовавшего ему дрянь, потому что, видите ли, у него понурый вид. Ну и что! И только когда стадии отрицания и злости ушли на задний план, он стал корить себя в случившемся. В его голове в тот момент бешено скакали мысли от одной к другой, пока не дошли до более-менее адекватной: позвонить в больницу. Но было бы всё так просто. Ещё до того как принять наркотики Саша оставил свой телефон где-то посреди квартиры, потому что не предусмотрел такого отвратительного исхода, из-за чего сейчас не понимал, что ему делать. Боль в голове была адская. Именно из-за неё он ещё больше терялся в пространстве. И как же он был рад, когда отдалённо услышал звук открывающейся двери и голос отца (от которого позже он получил нагоняй). И вспоминая тот момент сейчас, сидя в гримёрке, Саша всё ещё не мог смириться с тем, что натворил собственными же руками. И ведь главное не отчаялся! Если родственная душа, значит и без того найдёт, решил он для себя. К тому же, этот случай послужил ему хорошим уроком об употреблении всякой дряни, так что он перестал вздыхать, повязал на глаза чёрную замшевую ленту, которая слегка помялась в руках музыканта, и, дождавшись свою ассистентку, поспешил на сцену. Он уже давно думал об операции, на которую у него, собственно говоря, не хватало денег. Саша не хотел просить их у отца, который и без того достаточно с ним намучался, пока возил по больницам, поэтому пытался накопить сам, но большая часть дохода всегда уходила и всё ещё уходит в кампанию, на которую он работал. Он бы давно мог уже избавиться от этого груза, но тот факт, что практически вся верхушка этого, так называемого, айсберга знала о тёмном прошлом Саши и даже активно шантажировала его при любом упоминании об увольнении, заставляла скулить от безысходности и желать себе смерти за такую опрометчивую ошибку. Ну и проблем же у него набралось из-за того, что он просто-напросто оказался тем ещё идиотом в плане обдумывания ситуаций собственной головой. Вот уж кто точно её забыл дома. После исполнения седьмой части Реквиема Моцарта Саша, не в силах сдерживаться от переполняющих его эмоций, как можно быстрее ретировался со сцены в гримёрку и, оказавшись внутри, сдёрнул кусок ткани со своего лица, выбрасывая подальше от себя. Всё чаще у него случались подобные приступы, и он не мог дать этому нормального объяснения, но, оглядываясь назад, он понимал в чём причина. И всё ещё не принимал этого. Он уже давно предупредил ассистентку, чтобы та не беспокоила его после концертов, поэтому ещё больше взбеленился, когда в дверь постучали. — Я же просил вас! — Саша на ощупь обнаружил ручку двери и с силой дёрнул её на себя, пытаясь выглядеть относительно адекватно, что вышло не очень, судя по реакции его собеседника — а это был именно он — который издал звук, похожий на «оу», и задумчиво хмыкнул. — Извините? — Извинения приняты, — было ему ответом, вместе с которым в руках оказался букет ароматных цветов, напоминающих нотками мёда и пряным запахом гиацинты. — Московский Михаил Юрьевич. — На работе не знакомлюсь, — Саша попытался отдать букет обратно в руки появившегося из ниоткуда мужчины, но тот был непреклонен: абсолютно любая попытка пресекалась, а цветы вновь находились в руках музыканта. — Очень жаль, Александр Петрович, — без капли сочувствия произнёс Михаил, — Но вы, кажется, неправильно меня поняли. Я бы хотел выкупить прекрасного вас из этого унылого места. Саша замер, пытаясь осознать только что услышанные слова. Этот чудак действительно думает, что он какая-то там продажная сука или что? — Вы должны понимать, что продаваться я не намерен, — Романов всё же засунул букет подаренных цветов обратно в руки Михаилу и попытался закрыть дверь, но тот был настолько неумолим в своих намерениях, что даже не издал ни единого звука, когда поставленную в дверях ногу придавило от того, насколько сильно захлопнул дверь Саша. — Мужчина, чего вы этим добиваетесь? — Попрошу просто Михаил, а ещё лучше Миша, — приободрился тот, когда понял, что с ним собираются всё же поговорить, а не убегать при любом удобном случае. — Я слышал о вашем недуге и хотел бы вам помочь от него избавиться. — Чем? Божьей помощью? — разозлился Саша, восприняв слова мужчины за издёвку над ним. — Что вам вообще от этого будет? Михаил аккуратно протолкнул Романова в гримёрку и закрыл за собой дверь. — Во-первых, я уже понял, что моя фамилия вам ни о чём не говорит, поэтому говорю так: у меня есть для этого всё. И деньги, и связи. Саша нахмурился, отвернувшись от мужчины и пытаясь найти повязку, вспомнив, что тот видит сейчас на его лице. — А во-вторых? — А, во-вторых, я ищу свою родственную душу, — голос мужчины внезапно приобрёл серьёзные ноты, будто его подменили. Романов, нащупав повязку на краю стола, вопросительно посмотрел на него, насколько эта фраза вообще уместна в его случае. — Не смотрите так на меня. С недавнего времени я стал ощущать боль в районе глаз, но врачи как один говорят, что всё в порядке. Поэтому я предположил, что с моей родственной душой произошла беда, из-за которой он потерял зрение или даже лишился глаз в ходе неудачного события. И, проанализиров последние данные о людях, получивших в тот день травмы головы, я решил искать её. Даже если это будете не вы, я в любом случае буду рад помочь такому прекрасному музыканту вернуть зрение. Саша прикусил нижнюю губу после того, как услышал то, что сказал ему Михаил. Ему стало нехорошо, что кто-то так усердно ищет свою родственную душу, в то время как он теряет свою единственную с ней связь. Вместе с этим чувством его с ног до головы заполонил стыд. — Я не могу принять ваше предложение, — как можно ровнее произнёс Романов, откладывая повязку обратно на стол. — Даже если вы моя родственная душа, вам будет неприятно осознавать, из-за чего именно я потерял зрение. Вам лучше уйти. — Но, послушайте… — Вам. Лучше. Уйти. Простояв с нахмуренным лицом и сжатыми кулаками пару мгновений, он услышал, как дверь скрипнула и закрылась, после чего наступила оглушающая тишина. В первые минуты он ещё порывался выбежать в коридор и прокричать, что он согласен, но тут же сам себя щипал за такие мысли. — Правильно, ты не достоин такого человека, Шура, — произнёс он с отвращением к себе в пустоту. И, простояв на одном месте ещё несколько минут, собрался и вышел из гримёрки, предварительно позвонив ассистентке. На протяжении всей последующей недели шёл дождь, который не прекращался ни на минуту. Это напоминало Саше о родном Санкт-Петербурге, в котором он родился и вырос, из-за чего он стал замечать за собой частые вздохи. Помимо этого, из головы всё ещё не выходил тот случай с мужчиной. Романов пытался рассмотреть его с разных сторон и всё больше начал осознавать, что это был отличный шанс вернуть зрение и перестать заниматься самобичеванием. Но в то же время совесть говорила, что пользоваться другими людьми — вверх наглости. Ведь Саша уже давно пытался избавиться от своих негативных сторон, которые правили его телом, когда он был известен под именем Шура Думский. И именно случай с потерей зрения заставил его выйти из того ужасного состояния. Сашу передёрнуло от накативших воспоминаний, которые он тут же поспешил выбросить из головы. Не хватало ему очередных приступов посреди выступления. И уже вскоре закончив свой рабочий день, он был остановлен ассистенткой посреди коридора, которая быстро говорила о том, что его ждёт какая-то дорогая машина, что его сейчас увезут в больницу, что ему оплатили операцию на восстановление зрения. И на последнем он стал догадываться о происходящем. — Кто оплатил? — не особо вырываясь из рук девушки, задал вполне логичный вопрос Романов, но в ответ его просто посадили в машину и закрыли за ним дверь. — Александр Петрович? — прозвучал достаточно низкий голос с переднего сидения. Скорее всего, водитель. — Да, — всё, что мог ответить Саша в такой ситуации. — Михаил Юрьевич просил передать, что он не сможет приехать на операцию из-за возникшей ситуации в офисе в Москве, — извиняющимся тоном произнёс мужчина. — Хорошо, передайте ему, — «что я об этом не просил», — большое спасибо. Возможно, в ответ мужчина кивнул, забыв, что Саша не видит, а может и вовсе не ответил. Кто его знает. Сама операция прошла на удивление гладко. Каждый день Саша участвовал в каких-либо процедурах, поочерёдно ложась под скальпель то одного врача, то другого, испытывая на себе все виды возможных в его случае операций: и восстановление зрения, и пересадка кожи, и даже пластика. Сколько же Московский заплатил за это? Зато само восстановление, по ощущениям Саши, шло достаточно долго. Сначала он всё ещё носил повязку, но через неё уже мог видеть свет. А когда ему разрешили снимать её ненадолго, восторгу Романова не было предела. Он, словно маленький ребёнок, трогал вещи вокруг себя, будто видя их в первый раз, что было недалеко от истины, если отбросить тот факт, что до своей ошибки он видел ещё лучше, чем сейчас. Он будто заново родился! Спустя месяц после операции лечащий врач разрешил ему наконец-то выйти на улицу, ибо душный воздух уже мешал спокойно дышать. И музыкант едва не завизжал от восторга, как маленькая девочка, сдерживая в себе этот порыв. А вот Московский так и не появился, что было даже обидно. Может, он нашёл свою родственную душу и уже забыл про него? Саша не отрицал такого исхода, но всё равно в глубине души надеялся, что тот вспомнит о нём. Хотя всё равно не был готов увидеть того, кто поступил по отношению к нему так добродушно, в то время как он лишь нагрубил и выгнал. Когда он начнёт думать, прежде чем что-то делать? На улицу его вывела медсестра, которая с начала операции всё время была рядом. Камалия удивительная девушка, задорная, а главное жизнерадостная. Всё то, чего не хватает самому Романову. Выйдя на улицу, первое, что бросилось ему в глаза… Всё! Всё было таким красочным, ярким и восхитительным, что Саша не сдержался и рассмеялся, после чего сразу разрыдался. Из-за этого Камалия едва не побежала за врачом, но была остановлена Романовым. — Всё в порядке, это слёзы счастья. — Ну, смотри мне, — хитро прищурилась девушка и медленно повела его по дворику больницы, останавливаясь, когда музыкант находил что-то интересное для его взгляда. — Я напишу музыку о том, как прекрасен мир вокруг нас и сколько мы упускаем, не замечая этого, — произнёс Саша, проследив за бабочкой, пролетевшей рядом с ним, и остановился взглядом на удивительно похожих на чистое голубое небо глазах мужчины напротив, который смотрел на него в ответ с нескрываемым чувством восхищения. Ему показалось, что между ними словно промелькнула искра, из-за которой он в одно мгновение, оставив возмущённую Камалию позади, оказался рядом с блондином и, не скрываясь, начал рассматривать черты лица красивого мужчины. Он даже не задумался над тем, почему вдруг в нём появились такие смешанные чувства. — Может, познакомимся? — хитро улыбнулся блондин, жадно всматриваясь в черты музыканта. — Романов Александр Петрович, — с готовностью ответил Саша, всё ещё не в состоянии оторваться от лица напротив. В особенности, от кристально голубых глаз. — Московский Михаил Юрьевич, — уже с нежностью посмотрев на своего визави, произнёс блондин, беря в ладони лицо Саши. Романов был в шоке. Даже не так. Он был в невероятном шоке, от которого его мысли запутались в огромный клубок и больше не распутались. Перед ним стоял Московский, который мало того, что оплатил ему операцию по восстановлению зрения, так ещё и оказался его родственной душой. Саша внезапно осознал, что получил в этой жизни слишком много хорошего после того, что натворил. И просто разрыдался на глазах у Миши, пытавшегося его в этот момент успокоить. После чего они долго стояли в тишине, нежно обнявшись, пытаясь друг другом надышаться. И за всем этим с материнской улыбкой на губах наблюдала издалека Камалия, делая пометку, что за последние несколько лет она свела, как минимум, четыре родственные души. Пора было задуматься и о себе.