Я подожду вас до осени

Я подожду вас до осени. Кем бы вы ни были. Где бы вы ни были. А у нее за окном триста шестьдесят пять дней в году три сезона смеялись: снежками бросались, подснежники в венки плели, в речках ноги мочили. У нее за окном целых триста шестьдесят пять дней в году: холодных, жарких, теплых – и ни разу не кружил листопад. У нее за окном всегда триста шестьдесят пять дней: капельница в вене, сдавленные рыдания родителей за стеной и череда людей в белых халатах у кровати. У нее только одного дня не хватает. Одного-единственного. Триста шестьдесят шестого. В нем еще слякотно от ливней и пахнет пожухлой листвой. У нее короткая стрижка коричневых волос, зеленые глаза и улыбка такая, что даже самый суровый человек не может не улыбнуться в ответ. Она веселая, всегда неунывающая и упрямо вставала на костыли, хотя врачи запретили все, кроме кресла-каталки. Она всю жизнь прожила в четырех белых стенах, наполненных запахом яблок и хлорки. И не было никогда ни детского сада, ни школы, а дальше не будет ни института, ни работы. У нее жизнь расписана от процедуры к процедуре, от лекарства к лекарству, от врача к врачу. Никогда больше, никогда меньше. Всего лишь жизнь смертельно больного, кому поддерживают работу органов лишь пиликающие приборы и медицинские препараты. Так будет. До тех самых пор пока линия-зигзаг не сменится ровной прямой. - Что ты рисуешь? – Склонялись над ней. - Друзей. - Ты с кем-то познакомилась здесь? – Они удивлялись, не понимали. Просто они взрослые. Просто они врачи. Просто каждый день кто-то умирал на их руках. Просто завтра на их руках умрет и она. - Знала. Давно. - Милая, у тебя нет таких друзей… Не договаривали. Наверно хотели сказать, что никогда и не было. Никаких. Друзей. Она смотрела на них. Просто она еще не разучилась верить в чудо. Просто она помнила. Просто сегодня она еще была жива. Есть. Они есть. Просто осень еще не пришла. У нее когда-то волосы были точно расплавленное золото больше двадцати одного метра длиной, лучший друг хамелеон и верная сковородка, которая решала все проблемы. Ее тогда еще ведьма похитила, и за окном башни, в которой она была заперта, сменяли друг друга знойное лето, вишневая весна и белая зима. Приходили неслышно, стучались в окно… с собой не звали. Незачем. Смотрела в окно, любовалась триста шестьюдесятью пятью днями не одиночества и… …провожала тоскливыми глазами рыжую принцессу, уходящую в далекие земли вместе с могучей медведицей да вороным конем; вглядывалась в клубящиеся ватными тучами небеса, где рассекали дальние дали одноногий парень с черным драконом-молнией, всматривалась в компанию веселых хранителей во главе с босым мальчишкой, кто вьюгу за собой звал. Она счастливой отчего-то становилась. И уже не нужно было читать самой себе книги, рисовать на стенах чужие сказки, притворяться свободной. Она отчего-то улыбалась. Придумывала себе новую сказку, где огненная принцесса-дикарка с храбрым сердцем ее из лука стрелять учила; где юный викинг брал ее с собой вверх – драконьими крыльями делился; где дух зимы вместе с ней на санках да коньках катался. Она отчего-то умирать перестала. Когда однажды три чужие сказки обернулись на затопленный одиночеством взгляд. Здравствуйте, друзья без имени. Ее с некоторых пор рвать кровью начало, и температура от обжигающего жара до лютого холода падала-поднималась. Будто мало триста шестьдесят пять дней трехсезонья за окном, теперь еще и душа замурована. Она с некоторых пор даже на кресле-каталке не носилась по длинным коридорам, сшибая с ног врачей и пациентов. Она с некоторых пор вообще не просыпалась, точно спящая красавица в вечном сне. Вот только у спящей красавицы другая история и совсем другая сказка, а в этой к золотому цветку не придет принц через тернии. Да и не нужен ей принц. Не… …нужен… …кто-то другой… Ее уже какое-то время привязанной к больничной койке держали, чтобы не ушла в бреду – уйти пыталась. Друзей каких-то звала, друзей странных, тех, кто еще без имени отчего-то был. В бреду, несуществующих воспоминаниях, в неслучившихся жизнях она с кем-то встречалась. Странным временем, непреходящим сезоном шушукалась о всяких девичьих глупостях с принцессой-лучницей, на пару с зимним мальчишкой кидалась снежками в Пасхального Кролика, вместе с викингом в однорогом шлеме знакомилась с маленьким дракончиком, с новым другом знакомилась. Все это было. Наверно, приснилось. Ведь осень так и не пришла. За стеной родители уже не давились криками и рыданиями, они наверно вместе с ней угасали. За стеной сжимали в беспомощности кулаки врачи, вместе с родителями вырастившие непоседливую девчонку, которая мечтала по деревьям научиться лазить. За окном последние дни отсчитывали сезоны – зимние, весенние, летние, за окном все не наступала осень. Потому что в ее окне не бывает осени. Потому что у храброй принцессы хоть и пламя затерялось в кудрях волос, но душа осталась среди зимних лесов да гигантов-медведей. Потому что мальчишка-невикинг, тот, который еще с самым опасным драконом дружил, летал только в серых небесах странного мира, где девять месяцев в году шел снег и остальные три град. Потому что седой парень, что над богами шутил и ничего не боялся, вовсе дух холодов и льдов; ему незачем в танце осени безобразничать. Потому что не бывает. А я все равно… …дождусь. Осень приходила неожиданно. С последней надеждой, с последним вздохом. С первыми лучами солнца, с первыми дождливыми каплями. Тогда еще первый лист срывался с ветки и вспыхивал жарким пламенем первый костер. Тогда еще триста шестьдесят шестой день наступал. - Рапунцель, идем! В распахнутое окно врывался осенний ветер, а вместе с ним седой мальчишка тянул к ней крепкую, мозолистую руку, ухмылялся юный герой-викинг, восседая на черной молнии, махал ей шлемом однорогим, за его спиной рыжая девчонка замерла, а ее рыжая душа стала еще более огненной, чем она запомнила. Дождалась. А у нее за окном триста шестьдесят пять дней в году три сезона смеялись: снежинки с вышины падали, распускались весенние цветы, вода в речках становилась, словно парное молоко. У нее за окном целых триста шестьдесят пять дней в году: долгих, коротких, лучших – и никогда не выйти наружу. У нее за окном всегда триста шестьдесят пять дней: таблетки в руках, воспоминания, которых не было и заплутавшая где-то на дорогах осень. Она улыбалась, как она одна умела. Она все еще могла встать. Руки все еще могли держаться за ветки, ноги бегать по земле, тело двигаться, а волосы развеваться двадцатью одним сантиметром золота. Она все еще могла жить. Мгновением, секундой, бредом-воспоминанием. Она все еще есть. Потому что пришла осень, а вместе с ней друзья без имени. Она может. Даже если зигзаг на мониторе пиликающей машины стал ровной прямой. Даже если осень приходила лишь раз в жизни. Перед концом. Я. Подожду. Вас. До. Осени.