***
Сан бежит по коридору борделя, его сапоги тяжело и громко стучат по хромированному полу. Он не может остановиться сейчас, когда это может принести ему больше вреда, чем пользы. Он немного просчитался, решив, что цель не потащит с собой охрану в такое место, как публичный дом. И если он не успеет убраться оттуда достаточно быстро, ему придется очень дорого заплатить за свою оплошность. Высший Орден, безусловно, замолвит за него словечко, если его поймают, но мозг Сана все еще работает достаточно хорошо, чтобы напомнить ему о том, что ему не хотелось бы работать на испытательном полигоне в качестве наказания. Опять. Раздается отчетливый топот ног по полу, и Сан прикидывает варианты, уставившись в конец коридора и не двигаясь с места. Дверь с его стороны открывается так быстро, что он даже не успевает моргнуть, когда его втягивают внутрь соседней комнаты. Тренировки дают о себе знать, когда он резко выбрасывает вперед свободную руку, и кинжал, закрепленный на бицепсе, скользит к запястью. Он скручивает напавшего на него сиреневоволосого, крутанув его на месте, и прижимает этого человека, который всего на дюйм или около того ниже его самого, к двери, приставив кинжал к его шее. Сан стискивает зубы, прежде чем посмотреть на него, собираясь полоснуть по коже и залить его лицо красным. Но нападавший застыл перед ним, словно идеальная статуя. Это застает его врасплох, прежде чем его мозг отмечает нежные, но в то же время острые черты лица. Глаза, подведенные карандашом и подкрашенные знойными черно-фиолетовыми тенями для век, подчеркивают привлекательность незнакомца, а светло-серые зрачки, несомненно, из-за линз, смотрят прямо на него с таким выражением, которое кажется слишком естественным, чтобы быть притворным. Под его глазом родинка, а его идеально изогнутые губы персикового цвета выглядят так, будто создатель уделил им особое внимание. Они выглядят мягкими, а маленькое пятнышко на нижней губе не может скрыть даже помада. Сан скользит взглядом по линии носа и щекам, прежде чем остановиться на острой, как бритва, линии челюсти, и тут же его внимание привлекают сверкающие серьги, украшающие его уши. И у Сана перехватывает дыхание от представшего перед его глазами великолепия. На парне светло-фиолетовая рубашка, вместо пуговиц — блестящие камушки, ткань мягкая и скользкая под перчатками Сана. Одно неосторожное движение — и он уже валялся бы мертвым на полу, но у нападавшего, похоже, не работают инстинкты самосохранения. Проследив за тем, как руки незнакомца поднимаются вверх по его торсу, как только он ослабляет хватку настолько, чтобы дать ему возможность пошевелить шеей, Сан понимает. Человек перед ним не нападал на его. Он совершенно точно уверен в том, что он… Эскорт. Сан мысленно морщится от сочувствия. Он слишком красив для того, чтобы растрачиваться здесь впустую, чтобы просто прокормить себя — не то чтобы Сан думал, что красота предопределяет судьбу и все ее повороты. — Кто ты? — спрашивает Сан, его голос звучит ниже и грубее, чем он хотел. Незнакомец выглядит так, словно ничего этого не было. Собственно, так оно и есть, поправляет себя Сан. Просто он не выглядит так, как если бы желал навредить Сану. Тогда почему он затащил его в комнату? Раздается звук удара двери о стену, и голова незнакомца резко поднимается, а вопрос так и остается висеть в воздухе без ответа. Как будто в его голове внезапно созрел план, он крепко сжимает запястье, и Сан опускает кинжал вниз. Незнакомец выхватывает оружие из его руки, и Сан не понимает, почему он так покладист под мягкими и молчаливыми настояниями этого человека. У него нет ни одной причины для этого. Слышатся грохот и крики, и Сан понимает, что происходит. Они ищут его в комнатах. — Просто доверься мне, — говорит незнакомец, и пелена соблазна в его прикрытых глазах исчезает, в то время как тревога берет верх. Еще страннее то, как легко Сан подчиняется этой беспричинной и неоправданной просьбе. Незнакомец без малейшего смущения расстегивает одной рукой пуговицы собственной рубашки и, выскользнув из-под Сана, направляется к тумбочке и кладет в нее кинжал. Сразу после этого он снимает предмет верхней одежды, сочетание розового и золотого оттенков подчеркивает цвет его обнаженной кожи. Он снова подходит к нему, его ноги в паре черных леггинсов, облегающих его подтянутые бедра второй кожей. Сан в растерянности смотрит на него, когда тот дергает молнию его куртки. Снаружи снова раздается громкий грохот, за которым снова следуют крики. Незнакомец умоляюще смотрит на него, и Сан отпускает руки, снимая куртку и рубашку, и тоже остается без верха. — На кровать, — говорит парень и треплет обеими руками волосы, пытаясь взъерошить их еще больше. Сан догадывается, что он мог задумать, учитывая, что они оба обнажены по пояс. Незнакомец толкает его на кровать, и Сан послушно падает под напором обманчиво слабых рук. Парень же устраивается у него на коленях, и их промежности оказываются в опасной близости. — Тяни, — говорит он и берет одну из рук Сана, чтобы опустить ее на его волосы. Сан вздрагивает от хриплого голоса, пусть он и окрашен паникой, которую не так легко уловить. Конечности Сана слишком долго догоняют сигналы его мозга, и он выглядит полным идиотом, который не реагирует так быстро, как должен в подобных ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти, поэтому незнакомец наклоняется к нему вплотную, его губы касаются уха Сана. — Потяни меня за волосы и поцелуй, иначе тебе не выбраться отсюда живым. Его голос переходит в сладкий шепот, в котором, казалось бы, больше нет страха, но Сан слышит предупреждение, звучащее в слегка соблазнительном, но обеспокоенном тембре. Сан нерешительно кивает. Он смотрит, как другой грубо трет рот, размазывая недавно нанесенный блеск по припухшим губам, словно хочет выглядеть совсем развратно, когда начнется вечеринка. Незнакомец бросает на него еще один многозначительный взгляд. Ну же, — читается в нем. И этот маленький вызов приводит в действие все его механизмы. Свободной рукой Сан обхватывает талию парня и набрасывается на него с поцелуем, тот почти мгновенно отвечает на поцелуй, их языки скользят навстречу друг другу. Адреналин — вот что движет ими, когда Сан, наконец, осознает все происходящее с незнакомцем, сидящим у него на коленях, и его действия. Его рот теплый и влажный, и член Сана уже предлагает ему присоединиться к этому занятию, поскольку Сан, к своему смущению, понимает, что уже несколько месяцев не прикасался к другому человеку именно так. На вкус незнакомец похож на отчаяние и сожаление, на страсть и желание, и Сан задается вопросом, как человек, источающий такую сексуальную энергию, может чувствовать себя таким разбитым. Его рот, бесспорно, опытен, но он уступает ему, как только Сан обхватывает его язык и посасывает, получая в ответ громкий вздох. Он чувствует персик и привкус мятной зубной пасты, похоже, что незнакомец почистил зубы всего несколько минут назад. Это весьма странное и необычное время для чистки зубов — после захода солнца прошло всего около часа. У Сана в голове миллион вопросов, но парень прижимается к нему, хватая за волосы, и издает преувеличенный стон, который, Сан уверен, отражается от него и от розовых стен. Как нельзя вовремя, потому что дверь резко открывается, и в комнату входит группа мужчин, одетых, как Сан точно знает, в форму Сопротивления. Незнакомец не отстраняется, переплетает их языки и стонет ему в рот, словно Сан — последний человек, которого он целует в своей жизни. В нем сквозит отчаяние, Сан и понимает, почему. Он решает, что ему тоже стоит подыграть, ведь у них есть публика, от которой нужно поскорее избавиться. — Еб твою мать, бро, — слышит он чье-то ругательство. Сан целует его в ответ так же сильно, как и незнакомец, но через секунду тот наконец отпускает его, медленно поворачивая голову, и его взгляд меняется, в глазах пылает страсть, когда он смотрит на незваных гостей. — Вы собираетесь просто стоять и смотреть или хотите присоединиться? — он говорит это так серьезно, тихо посмеиваясь, как будто они не держат их под прицелом автоматов, и не выглядят так, будто в любой момент готовы открыть огонь без всякой жалости. Должно быть, он привык к этому, думает Сан, чувствуя внезапное разочарование. Один из охранников склоняет голову, чтобы посмотреть на Сана, в то время как сам Сан старается выглядеть так, будто он слишком возбужден и одержим, чтобы заметить их. И лишь одно из двух является правдой. Охранник у двери, — лидер, судя по всему, — пихает того, что впереди. — Мы зря теряем время, — говорит он, и дверь за ними хлопает, а они уходят, ступая дальше по коридору. Незнакомец вздыхает с облегчением, на мгновение притягивая его к себе, прежде чем осознает свои действия и отстраняется, мгновенно соскальзывая с его колен и растерянно глядя на него. — Прости, что так получилось. Другого выхода не было. Джинхо не разрешает нам запирать двери, когда мы работаем. Было бы подозрительно, если бы я запер ее, — бормочет он, прежде чем остановиться, опустив взгляд на грудь Сана, и из его красивого рта вырывается тихий вздох, нервозность сменяется беспокойством в считанные секунды. Это глубокий порез, рана, если быть точнее, четырехдневной давности, едва успевшая затянуться — швы были наложены наспех прямо на месте убийства, поскольку кровопотеря была неизбежной. В тот момент восстановление было в приоритете. Он получил это задание на следующий день, и даже сама мысль о госпитале заставила все его внутренности подняться к горлу, так что он использовал то, что у него было. Незнакомец не должен был знать о существовании раны, потому что он приклеил трансплантат-подкладку к своей коже, используя гель на силиконовой основе. Минги тайком принес его, когда они в последний раз лежали в госпитале под пристальным вниманием Чунмёна. Сан хмурится, прижимая подбородок к груди, и видит, что кровь струйками стекает по его туловищу. Теперь понятно, почему он чувствовал легкое головокружение. Хорошо, что трансплантат продержался так долго. Сан стиснул зубы, срывая его, открывая вид на рану. — Выглядит не очень, — комментирует незнакомец, сводя брови вместе. — Ага, — говорит Сан, чувствуя боль, так как адреналин покидает его, и все, что остается — пустота в венах и мерзкие, липкие воспоминания. — Ты выглядишь так, будто тебя полоснули ножом, — снова говорит незнакомец, и если бы Сан не разбирался в людях, ему бы показалось, что это намек на предложение о помощи. — Если у тебя нет аптечки и навыков, позволяющих наложить швы, я не думаю, что твой комментарий поможет. — Сан знает, что его слова несколько грубоваты, тем более, они адресованы тому, кто без раздумий помог ему, но боль — решающий фактор. Если бы это была свежая рана, он бы вышел сразу же, как только понял, что находится в безопасности, но сейчас он не сделает и трех шагов к двери, он чувствует себя уставшим и уязвимым — рабочие дни дают о себе знать в самый неподходящий момент. — Ну, тебе повезло, что у меня есть и то, и другое, — говорит незнакомец, подходя к прикроватной тумбе, открывая ящик и вываливая на кровать внушительное количество бутылочек со смазкой, а затем вытаскивает большую коробку. — Ты можешь наложить швы? — скептически спросил Сан. — Не будь мудаком, — спокойно отвечает незнакомец, на его лице нет и тени гнева, только разочарование и намек на злость. Сан не понимает, почему это задевает его совесть, пока чуть позже не приходит осознание того, какими могут быть последствия его слов. — О, я… я не имел в виду… ничего такого, — говорит Сан, запинаясь, прежде чем решить, что извинения будут лучше его заикающихся объяснений. — Мне жаль, — искренне говорит он. Взгляд незнакомца скользит по его лицу, и он, видимо, находит то, что искал, поэтому он кивает, со вздохом огорчения садясь на кровать рядом с Саном. — А никто не войдет? Незнакомец замирает, открывая аптечку. — Будем надеяться, что нет. Сынкван-хен сегодня на дежурстве. Он точно не зайдет. Сан не знает, о ком идет речь, но, похоже, незнакомцу он нравится, судя по тому, как мягко и уважительно он произнес его имя. Это звучало совсем по-другому, не так, как он произнес имя Джинхо до этого. Сан кивает в знак понимания. Его аптечка — гораздо более продвинутая версия той, которую Сан ожидал увидеть у гражданского. Это явно не вписывается в рамки его предвзятых представлений о том, как должен действовать эскорт. В ней полный набор хирургических инструментов, некоторые из которых Сан, к своему удивлению, даже не узнал. Это удивление, должно быть, отражается на его лице, потому что незнакомец выбирает ножницы и ватные диски вместе с антисептиком и поворачивается к нему лицом, словно хочет что-то доказать. Его губы припухли от того, как сильно Сан целовал их несколькими минутами ранее. Сан отстраненно признает, что, возможно, ему стоило быть немного нежнее. — Ты удивился, если бы узнал, какие извращения люди любят делать с такими, как я, — неожиданно произносит незнакомец, его взгляд становится каким-то отрешенным, он будто погружается в события прошлого, которые ему не хотелось бы пережить снова. Сан готов извиниться еще раз, но это не поможет, не будет иметь никакого значения, особенно для того, кто с достоинством лежит у лап стервятников. Сан понимает, что это не выбор, а только отчаянная попытка получить хоть какое-то подобие выбора, который так нужен этому человеку, как будто отказ от выбора здесь, в четырех стенах, дает ему возможность иметь выбор в другом месте. Вряд ли сочувствие — это то, чего хочет незнакомец. На самом деле, не похоже, что он вообще чего-то хочет. Сан чувствует себя немного неловко, но он морщится в ответ на его слова, висящие в воздухе достаточно долго, чтобы окутать его аурой неловкости и напряжения, которой не было еще несколько минут назад. — Почему ты помог мне? — спрашивает он, когда незнакомец присаживается ближе к нему, медленно проникая в созданный самим Саном вокруг себя защитный барьер. Его рука медленно скользит вниз, прежде чем опуститься на бедро незнакомца. Чужое тело в тонусе, но причина скорее в голоде, чем в роскошной еде и доступе к спортзалу. Если Сан чуть наклонится в другую сторону, то сможет пересчитать все его ребра — в конце концов, несколько минут назад он чувствовал их под своими пальцами. Этому парню явно не свойственна природная худоба, как Сану, поэтому очевидно, что она не является результатом генов и нуклеотидов. Незнакомец открывает и закрывает рот, словно споря с самим собой, тяжело дышит, глядя на треснувшее зеркальце на трюмо, которое Сан мельком заметил, когда целовал его. Его губы все еще покалывают, а во рту еще чувствуется вкус персика и мяты — напоминание о первом физическом контакте с другим человеком за долгие месяцы. — Я видел тебя с Хакёном, — немного уклончиво отвечает незнакомец, и если бы Сан не понимал этого, он бы усомнился в его намерениях. Мун Хакён, цель, которой он перерезал яремную вену своим кинжалом несколькими минутами ранее, окрасив его красным в наказание за неверность женщине, на которой он женился, командующей подразделением Сана — Мун Сунхва. Достаточно было лишь раз взглянуть на него, когда он был на танцполе в подвале борделя, в свете мигающих огней и пьянящей музыки, льющейся из динамиков, чтобы понять, что неверность была лишь следствием отрицания его ориентации и ничем иным. Но Сан не стал бы рассказывать об этом. Ему нравится, когда его голова находится там, где и должна быть. — Ты мог бы сообщить обо мне, — замечает Сан, хотя его первой реакцией должно быть желание выхватить кинжал и полоснуть им по шее незнакомца. Сунхва сказала ему: «Не оставляй улик». Это был приказ, и он знал, что его лучше не нарушать. — Он был самым настоящим ублюдком. Он… Он был женат и он… сделал так много говна многим из моих друзей здесь, — говорит незнакомец. Его голос едва заметно дрожит, Сан слышит в этом недосказанность. — Он был достаточно мерзким для того, чтобы заслужить смерть? — Сан спрашивает, наблюдая за тем, как тот неуверенно оглядывает комнату, прежде чем приходит к какому-то выводу. Сан надеется, что это тот ответ, который он хочет услышать. Незнакомец спас ему жизнь, не имея на это никакой причины, хотя мог бы просто позволить ему быть схваченным. Он обязан ему жизнью, но в отличие от человека, сидящего напротив, инстинкт самосохранения у Сана развит беспрецедентно. Незнакомец смотрит ему прямо в глаза, прежде чем ответить. — Да. Сан позволяет себе улыбнуться уголками губ. Он уже давно не улыбался от счастья, и, возможно, именно осознание того, что ему не придется хладнокровно убить своего сегодняшнего ангела-хранителя, позволяет ему сделать это. Глаза незнакомца слегка расширились, когда он заметил жалкую попытку Сана улыбнуться. — А если бы я сказал «нет»? — спрашивает он так, словно уже знает. В ответ Сан лишь слабо качнул головой в сторону тумбы с кинжалом. В глубине души Сан знает, что не сделал бы этого, он всегда был слишком мягок, когда требовалось защитить тех, кто не искал собственной выгоды, делая что-то. Ему самому не свойственен такой образ мышления, и он видел не так много людей, обладающих им, но ему кажется забавным, что эскорт — первый человек за много лет, который может заставить его сомневаться в том, стоит ли ему провести тонкую линию по его горлу. — Мне пришлось бы убить тебя после того, как ты наложил бы мне швы, — честно отвечает Сан. Незнакомец разражается хриплым смехом, будто не может решить, злиться ему или радоваться. — Если допрос окончен, могу ли я позаботиться о тебе? — спрашивает он, вместо того чтобы выплеснуть на него всю свою ненависть, и снова с тревогой смотрит на область под грудью. Вопрос звучит странно, но сегодня многое странно, поэтому Сан оставляет все как есть, стараясь не обращать внимания на беспокойство в глазах незнакомца, к которому он хочет прильнуть в поисках утешения, потому что прошло много времени с тех пор, как кто-то смотрел на него так, будто ему не все равно, — так, как смотрит на него человек перед ним. Сан почти забыл о жгучей боли, расползающейся по его торсу в поисках ответа, подтверждения того, что немедленная реакция его разума — довериться незнакомцу — не была ошибочной. Сан кивает, замечая, что незнакомец выглядит слишком спокойным для человека, которому только что сказали, что его смерть была всего в одном неверном слове. Он считает это достаточной причиной для того, чтобы сказать ему свое имя. — Меня зовут Сан, — говорит Сан, по привычке понижая голос. Это что-то, что прижилось в нем за годы жизни в одной и той же рутинной повседневности и его привычки всю жизнь представляться людям, которым было глубоко наплевать на него и на то, что он делает, а само представление было лишь вынужденным условием. Незнакомец смотрит на него всего пару мгновений, затем наклоняет бутылочку с антисептиком к ватному диску, смачивая его, и тянется вперед, чтобы приложить его к ране. Сан перехватывает его запястье. — Я хочу услышать твое имя, прежде чем ты сделаешь это, милашка, — говорит Сан, стараясь, чтобы это не было похоже на просьбу. Незнакомец поднимает голову и встречается с ним взглядом, в его глазах плещется что-то похожее на тоску, а смазанные черно-фиолетовые тени отвлекают Сана в тысячный раз за этот вечер, и тихо шепчет: — Уён. Это красивое имя для красивого лица, но Сан замечает, как на чужом лице появляется еще более красивая улыбка, застенчивая и чуть подрагивающая в краешках рта, его волосы сияют сиренью, а щеки цветут вишней, когда Сан повторяет это имя себе под нос. Не похоже, что Уён привык к тому, что люди произносят его имя, а Сан только-только познакомился с ним, но он уже знает, что хочет повторять его снова и снова, если это означает, что он еще раз увидит, как на его лице расцветает та же улыбка. — Приятно познакомиться, Уён, — говорит Сан, внимательно наблюдая за Уёном, чтобы проверить, улыбнется ли он. Вместо этого он слышит хихиканье, похожее на перезвон ветряных колокольчиков в кабинете командующей, но гораздо более приятный и живой, не сопровождающийся списком людей, жизнь которых ему предстоит так резко оборвать. Уён склоняет голову в знак согласия, хотя Сан чувствует в этом движении некую дерзость, он не обращает на это внимание, понимая, что они просто незнакомцы, которых свела вместе беспричинная доброта и одно убийство с интермедией из влажных языков и блеска для губ со вкусом персика. Уён старательно очищает, даже дует на рану, когда Сан шипит от резкого жжения спирта. Это, конечно, не то, к чему он привык от медсестер в лазарете, где к нему относились просто как к слабому звену в команде, если он получал травму. Именно поэтому он не хотел переделывать швы в лазарете, но не потому, что там не заботятся о нем, а потому, что там он чувствует себя просто шестеренкой в механизме, а не человеком с бьющимся сердцем. Он едва не вздрагивает, когда Уён делает это еще раз, но его рука твердо лежит на бедре Сана, удерживая безболезненным давлением. Синяки на запястьях Уёна наспех покрыты тонким слоем тональника. Сан почти жалеет, что не заметил их раньше. — Хочешь, чтобы я вырубил тебя или перетерпишь боль? — голос Уёна нежный, он явно не привык повышать его, хотя Сан может представить, как его голос заполняет арену своим ярким звучанием. — И как ты собираешься меня вырубить? — забавляясь спрашивает Сан, несмотря на то, что прекрасно знает, что выберет второе. — Я не садист. У меня есть кое-какие медикаменты, — отвечает Уён, бросая на него осуждающий взгляд. — Просто делай то, что делаешь, — говорит Сан, давая понять, что не хочет, чтобы его вырубили, ожидая, что Уён будет снимать швы самым болезненным способом, чтобы задеть его самолюбие, но этого не происходит. Пальцы Уёна все так же осторожны и нежны, когда он наклоняется к Сану и по очереди разрезает швы, подтягивая нитку пинцетом. Сан никогда раньше не чувствовал такой слабой боли при снятии швов, а ведь рана была еще свежей. Он задумывается, смог бы кто-нибудь в лазарете повторить это, если бы он заплатил миллион кре́дитов. Но совершенно точно понимает, что нет. Он даже не замечает, как ловкие пальцы Уёна аккуратно зашивают рану, его стежки ровные и максимально безболезненные. Он постоянно проверяет и беспокоится, не больно ли ему, и этого достаточно, чтобы Сан не шевелился, так как он чувствует, насколько искренне Уён старается сделать все возможное, чтобы не причинять ему большей боли, чем требуется. И когда Уён наконец отстраняется, на его висках проступают капельки пота, и Сан почти делает движение, чтобы вытереть их, но вовремя останавливается, прежде чем успевает поставить себя в неловкое положение. Сан встает с кровати и собирается нагнуться, чтобы подобрать свою одежду, готовясь к тому, что его тело вот-вот запротестует, когда Уён наклоняется и подает ему ее. — Спасибо, — благодарит Сан, действительно имея это в виду. — И за помощь, и за то, что зашил меня. Уён лишь пожимает плечами в ответ, но выражение его лица меняется так же быстро, подобно сиянию лучей света на воде. Сан ненадолго задумывается о том, давали ли этому человеку когда-нибудь право говорить без разрешения. Нет смысла думать об этом. Ничего не изменится от того, если он найдет ответ на этот вопрос. Люди — не ребус, думает Сан, надевая рубашку, но оставляя куртку на кровати. — Ты все еще… работаешь на Высший Орден? — слышит Сан, подходя к тумбочке, в которой Уён спрятал его кинжал. Он был подарен ему наставником за несколько недель до его смерти, и хотя его образ уже давно стерся из памяти Сана, какая-то его часть все еще держится за те громкие команды, в то время как другая его часть угрожает отключиться во время миссии. Он крепко сжимает рукоятку, вытирая о рубашку остатки крови с лезвия. Технически, сейчас Сан не при исполнении, поэтому ему было бы легко скрыть тот факт, что он работает на Высший Орден, но ему интересно, почему Уён так думает, учитывая, что при нем нет ничего такого, что могло бы обозначить его как человека, работающего на межгалактический правоохранительный орган. Он даже не в форме. — Почему ты так думаешь? — спрашивает Сан, поглаживая знакомые бороздки и царапинки на рукоятке, поворачиваясь к нему. — То есть, это «нет»? — выражение лица Уёна чуть изменилось, он словно пытается поддразнить его, даже если обстоятельства для этого не самые подходящие. И кинжал в его руке совсем не мешает Уёну. — Это не отвечает на мой вопрос, — произносит Сан, приподнимая бровь. — И на мой тоже, — говорит Уён, и Сан замечает, как поддразнивающая улыбка становится все шире, игривость озаряет его лицо, а глаза загораются озорным блеском. О, а он хорош, думает Сан. — Слушай, я наложил тебе швы и отменил единственную встречу с постоянным клиентом, который очень хорошо платит. Меньшее, что ты можешь сделать, — просто ответить на мой вопрос, — говорит Уён. Сан нахмурился от неожиданного потока новой информации. — Когда ты успел отменить ее? Сан уверен, что он не был настолько не в себе, чтобы пропустить звонок, который Уён был должен сделать, чтобы отменить эту встречу или что там должно было быть, но он не может понять, как он должен вести себя в данной ситуации. На самом деле, он не понимает, что вообще все это значит. Он не видел здесь никаких голокоммов, в этой комнате не было даже экранов, которые можно было бы использовать для общения. Уён хохочет, прикрывая глаза в притворном веселье, указывая на не слишком заметную консоль с тускло-красными, зелеными и оранжевыми кнопками, установленную на столике рядом с кроватью. Он подозревает, что кнопки загораются при нажатии. — Красная — отмена, оранжевая — ожидание, зеленая — разрешение впустить клиента, — объясняет Уён, в его голосе слышатся нечеловеческие нотки, говорящие о какой-то бесчеловечной подготовке, что не очень нравится Сану. — Почему ты не можешь просто позвонить им? — спрашивает Сан, слегка раздражаясь из-за почти скотского отношения, которое он видит в этом заведении. Он чувствует себя оскорбленным, даже если Уён — единственный, кто должен это чувствовать. — Здесь работают не менее сотни эскортов. Как ты думаешь, знают ли они хотя бы как меня зовут, не говоря уже о том, есть ли у них время на звонки мне, чтобы узнать, что я думаю о том, что меня хотят трахнуть сегодня? В этих словах чувствуется горечь и обида. Сан может понять, что это было не специально, а лишь отклонение от тщательно продуманной манеры поведения. Он замечает, как Уён вновь надевает на себя маску знойности, о которой он не вспоминал до тех пор, пока не закончил накладывать швы Сану. Сан снова задается вопросом, увидит ли он вновь ту уязвимую сторону, которую успел разглядеть в этом человеке, — не то чтобы он был ему чем-то обязан. — Прости, мне очень жаль, — говорит Сан, тем самым прекращая разговор на эту тему, ясно видя, что Уён совсем не рад тому, где он находится. Он тоже не был бы рад на его месте. — Так ты ответишь мне? — спрашивает Уён, но в его голосе слышится требование, и Сан не видит ничего плохого в том, чтобы уступить. Все-таки он помог ему. — Да, — просто и лаконично отвечает Сан, подтверждая факт своей работы на Высший Орден. И если Уён захочет узнать больше, он может просто спросить его. — У тебя есть звание? — спрашивает Уён, его глаза полуприкрыты, в них заметен почти скрытый интерес, но его голос снова нежен. Сан понимает, что это не случайный вопрос из разряда «познакомиться поближе». — Да. Сержант статического ранга. Квалифицированный наемник, — отвечает Сан, внимательно изучая лицо собеседника, хотя это довольно сложная задача, учитывая, как много открытой упругой и подтянутой кожи, окрашенной в розовый от верхнего света. Ему следовало бы усомниться в намерениях собеседника, но Сан всегда доверял своим инстинктам больше, чем чему-либо другому. Годы тренировок подсказывают ему, что кинжал должен сделать свое дело, но инстинкты говорят ему, что это просто человек, который, скорее всего, не имел большого опыта общения с другими людьми, поэтому позволяет себе излишнюю вольность, когда у него есть такая возможность. — О, — произносит Уён, и разочарование волной накатывает на него, а интерес угасает. Сан решает дать ему возможность продолжить разговор. — Может, есть что-то, что тебе нужно? — спрашивает Сан. Уён прочищает горло и отодвигается. Сан видит, как тот глубоко задумывается над чем-то, прежде чем его губы размыкаются. Когда их глаза встречаются, до него наконец-то доходит, что единственное, что он не мог расшифровать до этого, — напряженная неуверенность, которая теперь видна в пространстве между ними. — Я… я хотел спросить… — Уён запинается и делает паузу, качая головой и опуская взгляд в пол. — Уён, — говорит Сан. В ответ на свое имя второй поднимает голову. — Я могу тебе чем-то помочь? Ты можешь сказать мне. Уён, кажется, хочет что-то сказать, но решает не делать этого и решительно качает головой. Несмотря на отчаяние, бьющееся в груди, Сан понимает, что это бесполезно. Он не видит смысла продолжать диалог, ведь он знает этого человека всего час. — Тебе стоит остаться еще на некоторое время. Мои клиенты обычно не уходят так быстро в пятницу вечером, — советует ему Уён, растягиваясь на кровати. Это резко контрастирует с тем, как он был зажат еще несколько секунд назад. Сан не думает, что Уён вообще понимает, что он — живой, дышащий индуктор боли. А может, и понимает. Он ведь эскорт. Он, должно быть, привык контролировать и показывать себя с наилучшей стороны, чтобы клиент хотел вернуться еще раз. Сан не видит ничего плохого в том, чтобы немного задержаться, пока все не успокоится, поэтому он опускается рядом с Уёном, когда тот похлопывает по матрасу, приглашая его. Он смотрит на него почти испуганно, как будто он боится темноты, а Сан — его лучший друг, которого он просит остаться на ночь, хотя их профессии — самые не похожие в реальности нового мира, и в них нет места той романтике, которую придумал полубезумный и странно податливый мозг Сана. Он резко моргает, как будто это должно избавить его от отсутствия логики в его рассуждениях. Взгляд Уёна на него был одновременно равнодушным и полным желания, и это очень опасное сочетание, даже если Сан уверен, что все отработано до совершенства. В этом есть что-то ужасно чувственное и интимное, но при этом источающее ауру обыденности, способную поставить Сана в тупик и застать врасплох, как будто какая-то часть этого образа была создана специально для него, а не для того, чтобы завлекать клиентов. Уён всегда был таким или Сан был особенным? — Где ты остановился? — спрашивает Уён, вытягивая шею откровенно греховным образом. Сан вздрагивает и быстро отворачивается, прежде чем его успевают поймать. — Отель рядом со штрафстоянкой, — отвечает Сан, снова впиваясь взглядом в шею собеседника. На этот раз он не успевает отвести взгляд. Ухмыляясь, Уён прислоняется к нему и проводит пальцем по его груди. Сан жалеет, что не надел куртку, потому что так он не смог бы почувствовать следы ногтей на своей коже, но и без этого его судьба уже предрешена. — Тебе нравятся парни, да? — спрашивает Уён, все так же неестественно улыбаясь. Сан понимает, как это может окупиться в спальне с клиентом. То, что Сан не протестовал и не выкрикивал ругательства в адрес Уёна, уже само по себе должно было означать то, что ему нравятся парни, но, тем не менее, он благодарен за вопрос. — Да, — выдыхает он, и его сердце учащенно бьется, когда руки Уёна дотрагиваются до его челюсти. Он непроизвольно отстраняется, чувствуя себя кошкой, всю жизнь просидевшей в клетке, но все же мурлыкающей от удовольствия в ответ на ласку незнакомца. Глаза Уёна не отрываются от него, словно оценивая его реакцию. Его зрачки расширяются в благоговении и желании. — Ты так изголодался по прикосновениям, — шепчет Уён, его руки все еще слабо пахнут антисептиком и земляничным мылом для рук. Сан оплетает руками его запястья, но не убирает их. Он догадывается, к чему все это приведет, но не хочет использовать Уёна. Честность побеждает все остальное. — Я не хочу этого делать, — как можно мягче произносит Сан, потому что, каким бы ясным ни было предложение, он не хочет задеть Уёна, не хочет, чтобы он подумал, что он непривлекательный или что он не вызывает в нем желания, хотя это последние слова, которыми он бы его описал. Возможно, Уён отчаянно нуждается в деньгах. Он отменил встречу на сегодня, так что, возможно, это его способ попросить Сана отблагодарить его. — Когда ты в последний раз спал с кем-то? — спрашивает Уён, полностью игнорируя прямой отказ Сана, а также внутреннюю дилемму, которая, как знает Сан, должна отражаться на его лице. — Пару месяцев назад, — отвечает Сан, его дыхание сбивается, когда одна из рук Уёна исчезает с его челюсти и медленно поднимается по шее к затылку. От этого прикосновения он вздрагивает. Уён придвигается еще ближе, и Сану действительно стоит уйти, но что-то заставляет его остаться, словно он попал в силовое поле Уёна. — Всего пару? — спрашивает Уён, приподняв идеально ухоженную бровь. Сан моргает. — Почти год, — признается он, даже если уверен в том, что его сексуальная жизнь не должна быть предметом обсуждения с незнакомым человеком. И к чему он совершенно точно не был готов, так это к тому, что Уён окажется у него на коленях, усевшись на его бедра, оценивающе глядя на Сана. Сан может легко сбросить его, но не делает этого по какой-то непонятной для себя причине. — Это довольно долго, — как-то непринужденно говорит Уён, будто он не сидит на коленях у человека, зарабатывающего на жизнь убийством людей. — Правда? — спрашивает Сан, еще не осознав этого. Время проносится мимо него в череде миссий, и все, что он может вспомнить, это наспех записанные отчеты о проделанной работе, усиливающееся чувство бесцельности и куча кре́дитов, которые он совсем не тратит. Теплые пальцы нежно касаются его лица, почти призрачно скользя по щекам, прежде чем слишком ласково зачесывают его волосы назад, и его глазные яблоки болят от того, сколько усилий ему приходится прилагать для того, чтобы не разрыдаться. Это всего лишь прикосновение. Когда их взгляды снова встречаются, Уён понимающе смотрит в его глаза. Наверное, именно благодаря его ежедневному тесному взаимодействию с людьми его умение читать их стало столь безупречным, и все же Сан не может заставить себя воспротивиться этому жесту. — Посмотри на себя, — нежно шепчет Уён, водя тупыми ногтями по голове Сана, и глаза Сана закрываются от того, насколько это успокаивает. — Что ты делаешь? — тихо спрашивает Сан. Уён легко смеется. — Массаж головы, — говорит он так, словно это самая очевидная вещь. — Почему? — спрашивает Сан, позволяя своим ладоням опуститься на обнаженную прохладную кожу талии Уёна, чтобы обезопасить его от падения назад. — Потому что ты выглядишь так, будто нуждаешься в этом, — снова смеется Уён, надавливая на кожу с нужной силой, чтобы Сан снова облегченно вздохнул. Остановившись, Уён будто ненадолго задумался о чем-то, после чего притянул Сана к своей груди, нежно обхватив его за шею. Он продолжает массировать его голову до тех пор, пока Сан не чувствует, как его начинает клонить в сон, отчего он утыкается в чужую грудь. — Спишь? — спрашивает Уён самым мягким шепотом, и если бы Сан не был так близко, то не услышал его. Он кивает, прислушиваясь к ровному биению сердца, гулко звучащему в его ушах. Это до странного интимно, особенно для двух людей, которые не знают ни фамилий друг друга, ни любимого цвета, но это самое умиротворяющее чувство, которое Сан испытывал за эти годы, и он принимает каждую унцию комфорта, которую Уён предлагает ему, даже если он не уверен, что в этом есть смысл для другого человека. Уён нежно гладит его по голове, осторожно беря его руки в свои, чтобы отстраниться, только для того, чтобы уложить его волосы и улыбнуться. — Я не могу позволить тебе уснуть на мне, — оправдывается он и шаркает к шкафу сбоку. Он берется за ручку и отодвигает серую панель в сторону, натягивая футболку. — Когда ты собираешься уйти? — спрашивает Уён, когда он поворачивается, и Сан вынужден признать, что даже темно-синяя футболка не умаляет его красоты. Он по-прежнему красив, как и думал Сан, когда та часть его мозга, что ценит красоту, пробудилась всего через несколько секунд после встречи с ним. — Через пару минут, — отвечает Сан, наблюдая, как Уён опирается спиной о закрытую дверцу шкафа. — А когда уезжаешь из города? — спрашивает Уён, напряжение в его голосе не осталось незамеченным. — Завтра утром, — говорит Сан, и это признание кажется ему немного странным. Уён хмыкает, но больше ничего не говорит. Он сползает на пол, подтягивая колени к груди. Сан хмурится. — Все в порядке? — спрашивает он, даже если это не следует делать. Уён лишь смеется, упираясь подбородком в колени и обнимая их руками. Сан пристально и долго смотрит на него, пока минуты не превращаются в часы, хотя его восприятие времени остается таким же искаженным, как и обычно. Уён страшно неподвижен, он не дергается, не перебирает пальцами, не шевелится, если не считать небольшого изменения угла, когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. Наверное, он привык к таким взглядам, думает Сан, коря себя за то, что на мгновение забыл, как живет этот человек. Он словно натянутая струна, но Сан не решается спросить у него о чем-либо еще, принимая в расчет недвусмысленный отказ, высказанный ранее. Прочистив горло, Сан поднимается на ноги и накидывает куртку, не желая больше ничего, кроме как вернуться в отель и рухнуть на кровать, больше потому, что тишина действует ему на нервы. И он не ожидает, что Уён повторит его. — Еще раз спасибо… за все, — говорит Сан, неловко шаркая ногами и оглядывая себя, чтобы убедиться, что он ничего не забыл. Это тот момент в жизни нормальных людей, когда они обнимают друг друга в знак благодарности, но, несмотря на пугающую близость, когда один сидит на коленях второго, делая ему расслабляющий массаж головы своими умелыми пальцами, Сан чувствует, как реальность выбивает землю у него из-под ног. Они не друзья. Они совершенно незнакомые люди. Он даже не клиент. В лучшем случае, они просто знакомые, один из которых до ужаса добр, а другой до абсурда восприимчив к этой доброте. Вот и все. Уён мрачно кивает ему, несмотря на то, что краешек его губ кривится в подобии улыбки, которую Сан может описать только как меланхоличную, словно он уверен, что больше не увидит Сана. — Если вдруг снова окажешься здесь, заходи, я обещаю, что это того стоит. Может быть, я даже сделаю для тебя небольшую скидку, — говорит Уён, на его лице снова играет кокетство, и Сану ничего не остается, кроме короткого кивка в ответ. — Есть какое-то имя, которое я могу назвать на ресепшене? — спрашивает Сан, поддавшись минутному порыву глубокого раздумья. — Фиолетовое обещание, — подмигивая, говорит ему Уён. Усмехнувшись, Сан направляется к двери, но в его голове возникает маленькая мысль, которую он считает достаточно разумной для того, чтобы отдаться ей. — У тебя есть голокомм? Уён щурится, напрягаясь. — Нам не положено, — отвечает он, отворачиваясь. — Но у тебя есть? — Сан настаивает. Он не собирается упрекать Уёна в том, что тот не соблюдает правила, которые, по его мнению, должны быть в борделе. Уён, судя по всему, приходит к выводу, что Сан не желает ему зла, и, вероятно, понимает отсутствие злого умысла в его словах, поэтому расслабляется и кивает. Эта настороженность кажется результатом воспитания, а не чего-то другого. В этом отношении они не сильно отличаются друг от друга, думает Сан. Он оглядывает комнату, его взгляд останавливается на карандаше для глаз. Он быстро подходит к нему и хватает его, затем поворачивается и берет запястье Уёна, чтобы написать на покрасневшей коже номер своего персонального голокомма. — Вдруг тебе что-то понадобится, — поясняет Сан, хотя какая-то его часть понимает, что для другого это просто линия, проведенная по воде. Потрясенный ответный взгляд Уёна не исчезает из памяти даже тогда, когда он покидает бордель и едет в отель, проваливаясь в беспробудный сон, как только его тело падает на жесткий гелевый матрас.***
То, что на следующий день Сана вызывают в штаб Высшего Ордена для отчета о выполнении задания, не становится для него неожиданностью. Погода на окраине сегодня особенно сурова. Он ненадолго задумывается, не стоит ли ему взять протекторную ховер-капсулу, но Багровая Атлантида расположена всего в трех городах от штаб-квартиры на Аполлоновом Болоте. Сан уже настолько привык ездить на большие расстояния, что это давно перестало казаться ему непосильной задачей, хотя когда он только начинал, долгие часы вождения сильно нарушали его привычный режим, выработанный годами упорных и дисциплинированных тренировок. Не успевает он опомниться, как Минги уже ведет его в командную комнату их взвода, нервное возбуждение бурлит в его жилах, но он знает, что это никак не отражается на его лице. — Как миссия? — спрашивает Минги, когда они стоят бок о бок, выпрямившись и расправив плечи, в ожидании командира своей группы. Сана обязали доложить о результатах сразу по прибытии, так что Минги решил отказаться от их традиционных шушуканий и проявить должную пунктуальность. — Все отлично, — отвечает Сан после долгой паузы. Конечно, он мог бы рассказать Минги о Уёне, но он чувствует, что этот человек — его тайна, которой он не хочет делиться с человеком рядом с ним, — единственным, кого Сан мог бы назвать другом. Скорее всего, он больше не вернется в тот бордель, несмотря на то, что его мозг запомнил псевдоним Уёна и номер его комнаты. — Не очень похоже, что все отлично, — хмурится Минги. — Все прошло гладко, — говорит Сан, надеясь, что Минги поймет, что он не в настроении продолжать этот разговор. Словно по зову божественной силы, появляется командир, тем самым заставляя их заткнуться. — Вольно, солдаты, — говорит она, ее звонкий властный голос отражается от стен. Их сапоги стучат по полу, когда они отдают честь и сцепляют руки за спиной, напрягая плечи. — Сержант Чхве, поздравляю с еще одним успешно выполненным заданием. По информации команды по транспортировке трупов, это был точный удар ножом. Сан смотрит на стену за ее головой, ему трудно смотреть ей в глаза, когда его сердце колотится от осознания того, что она поздравляет его с хладнокровным убийством ее мужа. В ее глазах нет ни малейшей грусти, которую он мог бы заметить, — он снова вспоминает, что люди вокруг него немногим лучше дикарей, о превосходстве над которыми они так громко заявляют. Он сильно сомневается в том, что она не знала о его ориентации, но и этот мужчина не был лучшим человеком на свете, по крайней мере, если судить по тому, с какой благодарностью Уён отнесся к нему накануне. Впрочем, Сан никогда не перечит приказам, потому что поиск причин означает то, что он останется без работы, и даже если из него высасывают все, что есть, за счет того, что он остается на месте и делает то, что делает, он не может остановиться. Не потому, что он гонится за кре́дитами или кайфом от убийства, а потому, что не знает, чем еще он может заниматься. Сан присоединился к Высшему Ордену, чтобы найти цель. Взамен он получил все, кроме цели. Он благодарит ее за жестокий комплимент и внимательно слушает, как она рассказывает ему о миссии на Марсе. Она рассчитана на три месяца, и для ее выполнения ему придется работать в паре с другим солдатом того же звания. В основном она заключается в разведке и сборе данных, но, как оказалось, марсианский солдат попросил дать ему напарника для помощи при непосредственном нападении. Судя по всему, на Марсе не хватает наемников. Сан хорош в прямом нападении — достаточно хорош для того, чтобы понять, почему командиры Высшего Ордена решили, что он подойдет для помощи в поиске информации. Однажды он уже был на Марсе вместе с Минги, участвуя в серии убийств некоторых дипломатов, разжигавших вражду между Землей и Марсом. Высший Орден презирает конфликты, созданные не по их инициативе, наказанием за которые чаще всего является смерть. Сан думает, что прошлый опыт поможет ему на этой миссии. Сан остается неподвижным, когда командир отходит от него и поручает Минги еще одно задание в купольном городе Гидра Орион. Обычно двух солдат не вызывают вместе, если дают им две разные миссии, и Сан подавляет желание недоверчиво прищуриться. Сапог второго быстро топает, доказывая ему, что он не единственный, кто сомневается в ее намерениях. — Сержант Чхве, вы отбываете через четыре часа. Я подумала, что за последние шесть месяцев вы мало виделись с сержантом Сон, и решила вознаградить вас за хорошо выполненные задания чем-то большим, чем положено. Явка через два часа. Понятно? Четыре часа. Непрерывные миссии в течение более чем восьми месяцев, и все, что он получает с Минги, это жалкие два часа, не считая времени на дорогу туда и обратно, и она смеет думать, что оказывает ему услугу. В душе Сан горько смеется. Но что сделано, то сделано, и назад дороги нет. Она созвала их так быстро, потому что знала, что Минги хочет подать заявление об отставке. Возможно, она знала, что Сан тоже этого захочет. Вот же сука! Голос Минги сливается с его голосом, когда они утвердительно кричат в ответ, откладывая свои разочарования на потом, когда они окажутся вне периметра, и командир хмыкает им вслед. — Свободны, — сурово говорит она. Минги первый направляется к выходу. Сан бесшумно следует за ним. — Сержант Чхве, — снова зовет она, как раз когда Минги уже вышел за дверь. Сан замирает на месте. — Он кричал? — спрашивает она. Оборачиваясь, Сан нервно вздрагивает. — Нет. — Ты должен был заставить его кричать, — неодобрительно говорит она после затянувшейся паузы. Нет, думает Сан, — его смерть была всего лишь выполнением его служебного долга, и Мун Хакён не любил ее настолько, если вообще любил, чтобы совершить его убийство как акт мести, и все, что чувствовал Сан, всаживая кинжал в чужую грудь с отработанной точностью, — лишь пустоту и желание поскорее вернуться домой. Личная месть, — это все, чем была эта смерть, но в новом мире при поддержке Высшего Ордена многое могло сойти с рук. Сан никогда не знал жизни, в которой он сражался бы за то, что любит, не придерживаясь того, что выбрали для него другие, в отчаянной надежде, что ему этого будет достаточно. Командир поручила ему задание, и он принял его, не поведя и бровью в осуждении. Может быть, именно по этой причине она продолжала давать ему задания сомнительного характера. Может быть, она знала о всех тех ночах, которые он провел, ворочаясь с мыслью о том, что никогда не сможет обмануть систему. Долгие годы стремления к одобрению, желания доказать свою правоту людям, которым было глубоко наплевать на него, годы упорных тренировок, приведших к тому, что его товарищи по оружию посчитали, что он не заслуживает ни капли внимания или заботы, годы, потраченные Саном впустую в поисках не того, что нужно. И теперь, годы спустя, даже если Сан не знает всей правды, текущей в зловещих жилах власти, на которую он работает, он понимает, что уход — равносилен смертному приговору. Поэтому он делает то, что умеет лучше всего. Неукоснительно выполняет приказы и не задает лишних вопросов, становясь идеальным солдатом того дела, о котором не знал достаточно в молодости, когда был еще впечатлительным подростком. — Он был лишь очередным заданием, — говорит Сан, встречаясь с ее пылающим взглядом и позволяя своему собственному напряжению вырваться наружу. Увидев, как она отводит взгляд, он чувствует, что это его самая большая победа с тех пор, как он вступил на службу. — Конечно. А теперь можете идти, — отвечает она ему слишком легко, и Сан понимает, что наказанием за его несдержанность будет очередное задание, которое он получит после своего возвращения. Но ему все равно. Минги, должно быть, чувствует его состояние, когда он выходит за дверь, небрежно хлопнув ею, и хватает его за руку в тот момент, когда Сан собирается сунуть ее в карман, чтобы достать ключи от Блейд. — Я подвезу, — говорит Минги, не ослабляя хватку на запястье Сана, даже когда ведет их в подземный гараж, где припаркован его ховерджет. Пара нижестоящих служащих бросают взгляды на их руки — они не держатся за руки в привычном понимании, — но Минги лишь отвечает им свирепым взглядом, а его ноги все быстрее двигаются к парковке. Минуя сканер радужной оболочки глаза, установленный у двери гаража, и машущего им полуживого охранника, Минги нажимает на кнопку. — Я ненавижу ее, — внезапно говорит Сан, наконец оторвав взгляд от земли. Его едва слышно, ведь здесь, в штабе, даже у стен есть уши. Минги замирает у своего хромированного авто и оборачивается, чтобы посмотреть на него. — Сан, — мягко произносит он, но не произносит вслед за этим ни одной из мудрых фраз, как он это обычно делает. — Все, чего я хотел, это побыть с тобой. Хотя бы полдня, — вздыхает Сан, глаза щиплет от выступивших слез, которые он сдерживает, боясь показаться слабым. Минги тяжело вздыхает и обходит машину, утешительно похлопывая его по плечу. И, наверное, воспоминания о том, как приятно ощущались руки Уёна, обнимающие его, заставляют Сана посмотреть на Минги и порывисто обнять его. Минги сперва напрягается, но тут же расслабляется, его глубокий раскатистый смех отдается вибрациями по телу, когда он чуть склоняется, чтобы обнять его покрепче. Сан глубоко вздыхает. — Ого, это что-то новенькое, — с любопытством отмечает Минги. — Ага, — хмыкает Сан. — И это все, что ты можешь сказать мне? Неужели нет причины, по которой ты только что по собственной воле обнял меня после четырех лет моих насильных обниманий? Минги звучит так легко, но Сан все равно слышит обвинение в его голосе. — Я познакомился кое с кем вчера. Он… он обнял меня. И это было приятным напоминанием о том, каково это, когда тебя кто-то обнимает, — говорит Сан, ясно давая понять, что не скажет больше, чем сейчас. Пристальный взгляд Минги встречается с его, и, видимо, он видит в нем что-то, что заставляет его сдаться. — Ты хочешь забрать его? — спрашивает Минги. Сан думает о заметных синяках-очертаниях пальцев на запястье Уёна, о его звучном, приятном журчании голоса и о том, как чувственно он его поцеловал, и качает головой. Уён не может принадлежать ему. Это разрушит его четко установленное и соблюдаемое равновесие, и это уже происходит, но не так, как ожидает Сан, потому что Уён — аномалия, которая не должна занимать все его мысли на протяжении всего дня после их встречи, но, тем не менее, он не может перестать думать о нем. — Он не мой, — отвечает Сан, глядя на тикающие голочасы на другом конце гаража. — Пока, — говорит Минги. Сан ничего не отвечает на это, выскальзывая из личного пространства Минги в прохладный салон ховерджета. Минги остается на месте, где он его оставил, в течение долгой минуты, с напряженными плечами, прежде чем он качает головой и садится на водительское сиденье.***
Ресторан, в который они обычно ходили, находился не так далеко от их штаб-квартиры, но достаточно далеко, чтобы не успеть вернуться, если прибавить время ожидания. Вполне разумно было просто завалиться в ближайшую закусочную и устроиться там. Ужин, если его можно так назвать, не был каким-то особенным, но спокойный низкий голос Минги — гораздо лучше любой терапии, признается Сан. Он не сводит глаз и не отвлекается от голоса Минги, но его мысли рассеиваются, и он остается в плену серых глаз и макияжа с легким мерцанием. Сан не понимает, почему Уён, человек, с которым он познакомился и разговаривал всего пару часов, так сильно привлек его внимание. — Ты не слушаешь, — говорит Минги, жуя свою картошку фри после того, как макнул ее в майонез. Взгляд у Минги пытливый. В нем чувствуется усталость, но, в отличие от Сана, у Минги есть веская причина, заставляющая его работать на Высший Орден, а вот нечестные сделки с дьяволом — не лучшая тема для разговора на сегодня, когда у них так мало времени. — Прости, — произносит Сан, проводя ладонью по лицу и вздыхая. — Сан, ты же знаешь, что можешь говорить со мной о чем угодно? Обо всем. Без осуждения, — говорит Минги, словно напоминая Сану о том, что они друзья, словно он знает, что Сан никогда ничего ему не рассказывает, даже если он знает, что ему ничего не будет за это, потому что Минги — самый милый человек на восьми планетах, которые Сан посетил в их галактике. — Я знаю. Знаю, — повторяет Сан, делая глоток подтаявшего фраппе, даже не обращая внимания на его сладость, хотя стоило бы. Минги ждет, пока он сам начнет говорить, молча жуя картошку фри. Наверное, он понимает, что Сан не хочет давать ему повод для расстройства сегодня вечером, по тому как тот издает небольшой усталый смешок и похлопывает его по руке, лежащей на столе. На выходе из закусочной Минги с улыбкой толкает его плечом, и Сан старается сохранить это в памяти. Возможно, это будет единственное, что поможет ему пережить следующие три месяца. Сиреневые волосы и золотистая кожа — лишь мираж, а миражи — это игры разума, сложные иллюзии, цель которых — обмануть тебя. Мираж — это болезненная ложь. А вот Минги — реальность.***
Сержант Пак Сонхва — спокойный, с окрашенными в светлый цвет волосами и пристальным взглядом мужчина, чья улыбка всегда слишком похожа на оскал, что не позволяет Сану полностью верить в ее искренность. Но трех месяцев ему более чем достаточно, чтобы узнать, что это самое естественное выражение его лица и что он улыбается только тогда, когда чувствует себя наиболее комфортно. В остальное же время его лицо — маска глубокой апатии, и весь он состоит из грубых черт и острых взглядов, предназначенных для того, чтобы с холодной расчетливостью смотреть на окружающих его людей. Это не самый идеальный вариант — останавливаться в доме другого солдата, но в силу внезапности миссии и близости к месту, которое они должны разведать, проще довольствоваться тем, что есть, вопреки протоколу. Так что Сан поселяется в квартире Сонхва, вместе с его супругом Хонджуном. И в общем-то, это были не самые плохие месяцы. А вот миссия была не из легких. На память о ней Сану достаются новые шрамы и сломанные кости, но Хонджун был врачом в центральной городской больнице и поэтому у них дома имелся регенератор. Которым им не приходилось пользоваться до приезда Сана, напоминает ему Сонхва каждый раз, когда тот начинает говорить о том, что им не было смысла наблюдать, когда можно было просто и беспощадно снести голову их цели. Он испытывает чувство вины, помня, как Сонхва поднял его дрожащими руками, до смерти перепугавшись, что Сан вот-вот умрет от выстрела из бластера. Если честно, так бы оно и было, если бы не мгновенно сработавшие рефлексы Сонхва и то, что он успел довезти его до квартиры, а не до больницы, но он никогда об этом не узнает, потому что Сан и Хонджун сошлись в том, что Сонхва не стоит знать об этом. Если не считать этого случая, оказавшегося самым смертоносным на Марсе, миссия завершается без серьезных неожиданностей и препятствий, по крайней мере, таких, с которыми им было бы трудно справиться, или таких, которые были бы вне их юрисдикции. Сан отправлялся на Марс с горечью и обидой в груди, думая, что три месяца будет возиться с каким-то болваном, заискивающим перед Высшим Орденом и использующим свою альфа-самцовую маскулинность, чтобы запугивать людей и вынуждать их выдать информацию, при этом бесконечно хвастаясь своими заслугами. Вместо этого он познакомился с человеком с настолько четкими этическими принципами, что он отверг предложение стать наемником, отдав предпочтение заниматься сбором разведданных, поскольку при этом ущерб был значительно меньше. Вместе с Сонхва появился и Хонджун — невысокий мужчина, чей рост говорил о силе, какую Сан никогда не видел даже у своих самых высоких и массивных коллег — он даже принял его за наемника. И то, что Хонджун — врач, стало, пожалуй, самым шокирующим для него моментом в недолгом знакомстве с этим человеком; он узнал об этом благодаря их общей привычке всматриваться в красное небо, в попытках разглядеть галактику за горизонтом, когда наступает ночь. В одну из таких ночей, точнее, в предпоследнюю ночь Сана на Марсе, Хонджун наливает Сану и Сонхва по чашке кофе и мягким, успокаивающим голосом спрашивает о его планах. Сонхва подключается к разговору, их голоса так гармонично сочетаются друг с другом, так естественно, что это заставляет пустоту внутри Сана стать больше, заставляет его тосковать по тому, что он вряд ли когда-нибудь получит в жизни. Это начинается с тихого вздоха и взъерошивания волос, с того, что заставляет все атомы, из которых он состоит, мчаться к двери в коридоре, где в извилистом водовороте реальности покоится фиолетовое обещание с предложением о нежных прикосновениях и преданности. В тот вечер Сан признается, что изголодался по прикосновениям, и он задается вопросом, будут ли их прикосновения так же приятны, как его. Тепло Сонхва пьянит, когда он присаживается рядом, его рука непринужденно обнимает Сана за плечи, но Сан не прижимается к нему. Это место не для него. Хонджун внимательно смотрит на него с противоположной стороны, сидя напротив, прислонившись к стеклянной панели с панорамным видом на раскинувшийся за ней город. — Расслабься, Сан. Я не против, — успокаивающе говорит Хонджун, словно обращаясь к животному в клетке. Сонхва ерзает, прижимаясь к нему еще ближе, и Сан сдается, его плечи уже ломит от того, как долго они были напряжены. Сан благодарно кивает. Он был настолько подавлен в последние дни, работая на износ, а перспектива заслуженного отдыха казалась такой далекой, почти что иллюзией, не перестающей дурманить ему голову. Сан улетит уже через день на гражданском шаттле до Земли, вечерним рейсом. Он до последнего старался не поддаваться грусти, понимая, что, скорее всего, он больше никогда не увидит их. Они стали его друзьями, а у Сана их было не так много, и радость от того, что миссия закончена, была горькой, ведь означало, что ему придется вернуться в эту жестокую реальность. — До твоего отъезда мы хотели поговорить с тобой кое о чем, Сан, — говорит ему Хонджун, опустив кружку с кофе, на которой в тусклом свете верхней лампы переливается радужная наклейка с дракончиком. Сонхва хлопает его по плечу, а потом кладет руку на его колено, пытаясь выразить тем самым свою поддержку, но Сан рефлекторно отстраняется, радуясь, что не опрокинул чашку с кофе при резком движении. Сонхва смотрит на него с широко раскрытыми глазами, на его красивом лице отражается растерянность и извинение. — Сан? — спрашивает он, растерянность сменяется беспокойством, и это весьма заметное проявление эмоций. — Прости. Я просто не ожидал этого, — объясняет Сан, пощипывая переносицу, будто это поможет ему справиться с хроническими головными болями, хотя он знает, что ничего это не даст. Даже таблетки, которые Хонджун дал ему, нисколько не помогли. Но руки Уёна были волшебными. Они сняли боль на несколько часов, но потом он снова проснулся с пульсирующей болью в висках. — Сан, мы понимаем, что мы познакомились совсем недавно и что мы не знаем тебя так хорошо, как тот, кто был с тобой всю жизнь, но ты постоянно пытаешься вести себя так, будто у тебя все в порядке, хотя нам совершенно ясно, что это не так. Тебе нужен кто-то рядом. Эта жизнь… то, что ты делаешь каждый день… Это нелегко и нездорово, и ты страдаешь, признаешь ты это или нет. Тебе нужен кто-то рядом. Есть ли кто-то, кто ждет тебя дома? Кто-то, кому ты доверяешь? — Сонхва спрашивает, его голос дрожит, и похоже, он искренне переживает за Сана. — Кто-то, кто не Минги, — тихо добавляет Хонджун. — Нет, у меня нет… У меня нет никого. Я не думаю, что когда-нибудь наберусь смелости, чтобы быть с кем-то, — негромко признается Сан, сосредоточенно разглядывая клубящиеся в темно-малиновых облаках узоры — все его внимание было приковано к динамичному небу Марса. — Кто такой Уён? Вопрос звучит неожиданно, и Сан понимает, что это ловушка. — Просто знакомый, — отвечает он, снова напрягаясь, когда Сонхва хмыкает. — Ты ведь не будешь искать «просто знакомого» в базе данных совершенно другой планеты, Сан. — Хонджун вздергивает ухоженную бровь. Придумать ложь прямо сейчас, в режиме реального времени, оказывается не так просто, как во время миссии. Особенно когда Хонджун так смотрит на него. Сан действительно должен был догадаться, что лучше не искать Уёна, зная, что его запросы могут регистрироваться, но он рассчитывал, что сможет выдать это за имя, всплывшее во время разведки, если кто-то из его начальства поинтересуется, но он не учел того, что в это могут вмешаться Сонхва и Хонджун, и с огромным огорчением признается себе, что это должен был быть первый из возможных вариантов развития событий, к которому ему стоило подготовиться. Сан старался не искать Уёна на Земле, беспокоясь за его безопасность. Так как он работал на Высший Орден, все его действия отслеживались системой наблюдения вплоть до таких незначительных вещей, как его заказ в кафе, и он очень не хотел, чтобы Уён оказался в поле зрения власти только из-за иррационального любопытства Сана. — Сан? — снова окликает Хонджун. Сан смотрит на врача с таким лицом, которое, как он надеется, показывает, что он действительно не настроен на этот разговор. — Он твой бывший? — спрашивает Хонджун. Сан смеется, качая головой. — Друг? Сан снова качает головой. — Враг? И это Сан тоже отрицает. Он не искал имя Уёна в базе данных, пока был на Земле, но база данных Марса с шифром Сонхва — вполне честная игра, и ему было просто любопытно узнать его, он так давно не заводил новых друзей, и что-то в Уёне вызывало у него интерес. Может быть, это произошло по не совсем правильным причинам, а может и нет. В любом случае, в этом нет ничего более интереса Сана. — Это не важно, — безразлично говорит им Сан, потому что, как бы грубо ни звучали эти слова, этот эскорт не был важен, ни в каком из смыслов. Сонхва и Хонджун вкладывают слишком много в это имя, так как не знают о склонности Сана зацикливаться на новых вещах, переменах, к которым он явно не готовился. И это парадокс, — его работа требует быстрого мышления и способности переворачивать все миры ради того, чтобы всадить нож в чьи-то внутренности, но Уён был случайностью, сбоем в хорошо отлаженной системе, ласкавшей его волосы нежными подушечками пальцев и целовавшей его еще более нежными губами только для того, чтобы спасти ему жизнь. Супруги обмениваются взглядами и быстро меняют тему, проводя остаток ночи в разговорах обо всем на свете и обещая посетить Землю, если у них когда-нибудь появится такая возможность. В глубине души все трое знают, что звонки по голокомму — их единственный возможный вариант, что путешествие на другую планету для представителей Высшего Ордена не будет одобрено просто так, если только это не миссия. Сан считает, что главное — идея и вера в свои слова. Два дня спустя Сан возвращается домой, рассматривает свой рюкзак, к которому Хонджун приделал разные металлические штучки, в то время как его телефон заполнен фотографиями, которые заставляют его чувствовать себя ребенком, которого приютили две самые добрые души на свете. Возможно, они больше не встретятся, но Сан сделает все, чтобы не отдалиться от них. Ему было приятно наконец-то оказаться в окружении людей, которые искренне заботились о нем, несмотря на то, как мало они были знакомы. Имя Уёна отдается в его сознании непрекращающимся эхом.