О вере, кресте, Рождестве.

- я не чувствую божественную любовь, — говорит несменяемый облик Карлайла в зеркале, когда в особенный зимний вечер он отсчитывает сколько лет он бродит по земле. Он не чувствует тепла, но камин должен гореть, когда он сидит в гостиной, он подставляет под него ноги, вспоминая, представляя, каково это — обжечься. — поверь мне, ты скоро обожешься. — фигурально или..? Он не смотрит на Элис, но чувствует её вечно игривый взгляд. Потусторонняя рыжина, чуть ли не ярче камина. Она явно пришла с охоты, кровь ещё ощущается в воздухе рядом с ней. Карлайлу хочется отодвинуться, отринуть ту часть себя, которая тоже хочет пахнуть так. Или заставить все вокруг пахнуть. Но он держится и не смотрит на Элис, пока ее руки стирают маленькое пятнышко крови с блузки. — как пожелаешь. Но она не уходит, наоборот, садится рядом, немного отвлекая от глупого желания вести внутренние монологи с Богом. Как-то Карлайл притащил крест в дом, просто чтобы увериться, что не обожжется, касаясь руками сочетания двух досок. Неосвещенных, конечно, он же не смертник. Но сам факт — желание протащить на спине крест. Не выбрать цель, как было у него после обращения, а получить её, видя как складывается судьба, как меняется мир и его внешность, как меняются люди вокруг, другими словами, как все происходит в человеческой жизни. Метод проб и ошибок, пока не почувствуешь призвание, которое дано свыше. Все ошибки были нужны и прописаны, от них не уйти старанием, волнением и внутренней болью. По крайней мере так говорил отец. Карлайл морщится, Элис как всегда все замечает, начинает щебетать о городе, школе и том, насколько люди сейчас хорошие. Когда получаешь бессмертие, мир одновременно замирает и продолжает двигаться. На второе Карлайлу глубоко плевать, хоть и попадаться на глаза тем, кто тебя знал гиблое дело, опять переезжать, выдавать себя за дальнего потомка, либо просто немного пугающе улыбаться. Спасаться бегством, пока не начнутся подозрения. Спасаться не в том понимании слова, которое он знал раньше. Помнить как в последний раз на него взглянул отец. Паперть церкви, открытые двери, священник произносит молитвы, проходя мимо пустых рядов деревянных скамей. Завидя сына, тот окликнул его, проведя дружелюбным взглядом, но Карлайл предпочёл отвернуться. Убежать. И никогда не вредить людям. Искал ли его отец? Да. Но сейчас рассказывать об этом бессмысленно. Холодно. Отсутвие тепла не спасает ни камин, ни сидящая рядом Элис, болтающая о чем-то своём. — я не чувствую божественного тепла, — говорят его руки, продолжающие делать доброе, необходимое, и работа врача подходила ему и до обращения. Все еще пытаешься удержаться за крест, да? Фраза провожает весь день, случайно отпущенная ещё тогда, в день обращения, скорее подтверждением факта. Криком отчаяния. Странный, особенный холод пронизывает насквозь — воспоминания осязаемы так же, как и то, что он сейчас испытывает. Скальпель разрезает белую поверхность, в голове лишь сосредоточенность и гибс поддаётся легко, освобождая руку ребёнка. Карлайл улыбается коротко на тихое, искрящееся 'спасибо' от маленькой девочки. Такое же «счастливого рождества» режет ухо, но он повторяет эти слова, слишком торопливо, словно от себя отстраняя. Есть ли хоть какая-то привязанная к его жизни нить? Что-то выбирающее, что необходимо ему для спасения? И если бы спасении вообще было бы возможно двухсотлетнему вампиру, разве он не чувствовал бы это, так же как и приближающееся горе, дребежание земли перед дождём, мысли тех, кто проходит мимо? Отлученный от милости, ему бы обозлиться, найти свой особый порок и укорениться в нем, но гадкое, правильное чувство заставляет его желать защиты. Защиты другим. Даже если это яд, передающийся укусом. И быть врачом ему слишком подходит. Обычным врачом, но никак не психологом, и когда Элис подводит его к молодой девушке, остро ей улыбаясь, он ощущает фантомный жар на своих щеках — ощущает какую-то силу. Странную нескладную обречённость их линий судьбы. Какое-то божественное вмешательство. И Элис ощутила это первой, явно уже увидев в одном из видений этот момент. Аннет - двадцать четыре, пишет книгу по клинической психологии, которая давным давно превратилась в дневник ее практики, ведь, как бы странно это не звучало, каждый из ее клиентов был ответвлением от всего, что она учила. Девушка с депрессией, переживающая резкий отъезд парня, которую тянет к осознанному риску, лишь бы ещё раз его увидеть в одной из галлюцинаций. О, и этот парень вернулся и она с ним опять вместе, как Аннет не старалась проработать ее зависимость от него. Их что-то связывает, что ей не рассказывает Белла тихим, немного нервным голосом. Парень, у которого фобия крови, которая переходит в ярость. Совершенно не Странная девушка, которая угадывает будущее и помогает расшифровать сны клиентов. А преподаватель ещё говорил, что в Форксе будет скучно. Предрождественские хлопоты в этом году пустой звук, двадцатое число ознаменовалось лишь таинственным приглашением той самой подруги, и ощущая странное доверие, в намеченное время, Аннет поправляла светлые локоны, пытаясь за пару секунд заколоть их на бок. В конце концов прости перевела их на одну сторону, обнажая плечо и изгиб шеи, которые сразу кольнуло холодом, хоть она и в машине была, собираясь с духом. Синий шарф с собой. Теперь можно идти. Трудно сделать шаг через порог. Глаза элис следуют за каждым ее шагом и одновременно словно знают все наперёд. Тепло дома окутывает, но зачем-то шарф наматывает на шею, словно в защитном жесте. Элис на это лишь хихикает, говоря, что «синий цвет — богоматери, но я знаю лишь одного человека, которого действительно волнует рождество», и подводит мягкими шагами к центру зала, пусть и ноги Аннет ватными становятся от того, что этот высокий красивый человек вырывает взглядом ее из коридора, толпы, обилия белого вокруг, тепла и кажется самой жизни. Пугающее чувство Отсутствия воли — не по-женски крепкие пальцы Элис, но одновременно огромное количество заинтересованности. Красивый мужчина выше неё на полголовы, белые волосы чуть темнее цвета кожи, большой неуклюжий свитер поверх белоснежной рубашки. Большой неуклюжий красный свитер. Карлайл. Знала, через рассказы Беллы о нем. — Элис, ты сегодня исполняешь функции Бога? — я лишь исполняю преднаписанное, увиденное. Я сегодня скорее ангел, чем бес, Карлайл. Замечает немного потупленный взгляд куда-то в пол. Мысли уносят. — а она тебе понравилась, я смотрю. Поднять глаза с лёгкой грустью — когда живёшь с кем-то больше пятидесяти лет очень легко ощутить малейшие перемены. И элис уже танцует на могиле его сломанных понятий любви, потому что за последний век он был слишком занят, чтобы заинтересоваться людьми. А тем более женщиной. — и чем же вы были заняты последние…? — на Аннет самое строгое, что есть в ее гардеробе. Она вспоминала тот взгляд полночи. Касание ладони на своей. Мягкое придерживание талии. Шепот. — собой, пожалуй. Помогал другим, чтобы ощутить свою необходимость миру. — какой выверенный ответ. Но неужели вы не испытывали влечения, заинтересованности в другом поле в то время? — мое влечение — фраза обрывается где-то в горле, чтобы не выговорить глуповатое, но честное 'это вы', но лишь немного понизив голос Карлайкл говорит — не было уместным. Я был погружен в работу и воспитание племянников. — вы любите ставить себе ограничения. Мало кто занимается подобным в наше время. — Но я чувствовал, что со мной что-то не так. — что именно? — я был вынужден стать атеистом… и это сильно ударило по мне. — вынуждены? — я совершил ужасное. Взгляд такой же строгий. — я продал душу. Аннет стоит всех сил на земле, чтобы не поднять брови, совершенно не зная как реагировать. — если я вам скажу, что я верующий человек, вы будете столь же откровены со мной? — да. Конечно, да. — как часто вы вспоминаете этот момент? — я не думаю, что помню его. Но знаю лишь одно — холод. Гнетущее ощущение ужаса. И мысли, что как бы я не убегал от смерти, когда-то все закончится. И я одновременно хочу, и боюсь этого. Первая встреча напомнила мне о кое-чем важном. О любви. Могут ли вампиры влюбляться? Он давно не ощущает человеческого запаха. Словно приучил себя к тому, чтобы даже не вдыхать его — ведь в какой-то степени они дышат по привычке. Но рядом с ней — хочется надышаться. Пахнет забытым, нежным воспоминанием, которое иногда приходит во сне, но различить его в череде сменяющихся картинок невозможно. Лишь очертание. В этом случае запаха. Покупает ей духи. Как подарок. Как странное хобби, и важное отвлечение от крови для его детей. Чательно, искренне, долго, так, чтобы можно было понять сразу, кто в доме. Вербена и чабрец для Розали, немного бьёт в нос ощущением настойки, но надо отдать должное, в ней и правда есть какие-то демонические нотки. Немного английской розы, как благородства. Элис — смесь мускатного ореха как детскости, дружелюбия, немного чёрной смородины, которая всегда казалась ему мистичной и напоминающей венки у статуи Богоматери. Белла и Эдвард смешались в запахе, сейчас — чистый мускус с легким привкусом вербены, лекарства от головной боли. Эмоции перемешиваются и количество проблем от этих двоих совершенно не уменьшается. И, немного корицы, в конце концов первая любовь это сладко. Но если переборщить… Карлайл входит в кабинет, больше напоминающий библиотеку. Ладно, книжную лавку. Запах ведёт его — откровенно странный, но интересный. Лаванда, как успокоение. Апельсин как искра жизни. И много, много розового перца, который заставляет чаще дышать. Солнечный аромат в туманном и влажном Форксе. Майерс улыбается, заметив его смущение когда не удаётся нацепить улыбку приветствия. Надо подобрать ей другие. Хотя лаванда хороша. И как давно он не видел апельсинов? *** — я не ощущаю божественную любовь. Я не чувствую упование на следующий день. И пустота внутри, насыщаемая кровью, все еще полощет холодом все моё нутро. Отсутствие любви и заботы от самой судьбы, самой жизни, самого Бога — это одновременно сковывает и раскрывает руки. Но я не хочу быть один. И твоя любовь — самое близкое, что может даровать мне Бога. — я не понимаю, почему ты не стал священником. — я не вынес бы такой крест. Я со своей душой не смог справиться. — или я твой крест. — ты просто навсего моя душа, Майрс.