***
Энид была обеспокоена. Она была обеспокоена уже сорок три минуты. В начале урока Уэнсдей оглянулась на неё. Она помахала рукой, так как в последнее время они стали лучше ладить, но в ответ на это голова Уэнсдей так резко дернулась вперед, что она была уверена, что услышала треск. С тех пор Уэнсдей сидела, опершись локтями на парту и положив голову на руки. Это был утренний класс, полный скучающих, уставших подростков. Многие их одноклассники сидели в вариациях той же позы. Самое интересное, что Уэнсдей не была похожа на скучающего подростка. Она выглядела так, словно ее голову зажали в тиски. Сухожилия на руке, которую могла видеть Энид, были настолько натянуты, что Энид начала задаваться вопросом, не было ли у Аддамсов проблем с тем, чтобы держать конечности прикрепленными к телу. Это бы объяснило Вещь. А головы - это конечности? — Обычно этим словом обозначают только руки и ноги, — сказала Йоко, которая сидела рядом с ней. — А что? — Просто, почему Уэнсдей выглядит так, будто она буквально пытается удержать свою голову на месте? — Не знаю? Может, потому что она странная? — Да, — сказала Энид, — Может и так. В передней части класса Ксавье посмотрел на свою соседку по парте. — Не то чтобы я был уверен, что хочу это знать, но что ты делаешь? — спросил он. — Учусь, — ответила Уэнсдей. — Мы оба знаем, что это неправда и не то, о чём я спрашивал. — Если я буду держать голову неподвижно, то не смогу её повернуть. — Верно. Неважно. Забудь, что я спрашивал.***
За обедом Энид сидела со своими подругами, собираясь откусить свой первый бутерброд, когда она подняла голову и увидела Уэнсдей, идущую к их столику. В последнее время это не было чем-то необычным: она стала периодически сидеть с ними после Кубка По. Однако, подойдя к столику, провидица, казалось, удивилась, увидев себя там. — Привет! — сказала Энид, стараясь не быть слишком настойчивой. — Привет, — ответила Уэнсдей, переводя взгляд с места рядом с Энид на саму Энид и обратно. Она неловко переступила через свободное место, которое находилось напротив Энид, а не рядом с ней. Её взгляд метнулся к Энид, но задержался на ней всего лишь на одно мгновение. Уголок рта дёрнулся, затем она пробормотала что-то невнятное и обошла стол по кругу, чтобы сесть с другой стороны от Йоко. Вампир посмотрела на Уэнсдей так, словно у неё выросли три лишние головы. Энид облокотилась на свою клыкастую подругу и тоже уставилась на Аддамс с недоумением. Уэнсдей проигнорировала их обеих, казалось, ничуть не обеспокоившись. По крайней мере, это было самое характерное для неё, что они видели за весь день, так что, в конце концов, обе девочки вернулись к обычному разговору за обедом. Разговор перешел на мальчиков — тех, которые им нравились, и тех, которые им не нравились. — ...а потом он сказал, что моя прическа дурацкая и делает меня похожей на подражательницу Харли Квинн. — Он кретин, — сказала Уэнсдей. — Ты куда более смертоносна, чем сумашедшая клоунесса. Энид посмотрела на неё и усмехнулась. — Ты хочешь сказать, что тебе нравятся мои волосы? — спросила она дразняще. Закатив глаза, Уэнсдей насмешливо улыбнулась и попыталась что-то сказать, но ничего не вышло. Выглядя немного озадаченной, она закрыла рот и открыла его снова. И снова. — Давай, скажи хоть раз что-нибудь хорошее, — подразнила её Йоко. Уэнсдей встала, развернулась на пятках и пошла прочь. — Йоко! — заныла Энид. — Что? Я не думала, что вообще уйдёт.***
Ситуация с Уэнсдей становилась всё более и более странной. Однажды вечером Энид попробовала погладить её по плечу, но девочка чуть не выбросилась с балкона из-за этого. В следующий раз днём они сидели рядом в классе, и всё казалось прекрасным, пока Энид не посмотрела вниз и не заметила, что Уэнсдей каким-то образом связала свои собственные запястья верёвочными наручниками. Это было безумием. Её друзей начинало раздражать то, как часто Синклер обращает на это внимание. — Она всегда была странной, — говорили они. — В чём разница? Но Энид не могла выкинуть это из головы. Это так расстраивало и сбивало с толку, что она продолжала отвлекаться на это, даже когда пыталась провести время с Аяксом. В порыве отчаяния волчица расстегнула рубашку. Аякс понял намек и просунул руку под неё, она подумала, что, может быть, ей удастся сосредоточиться на чём-то другом, кроме странного поведения её странной соседки по комнате. И тут их чуть не ослепил фонарик. Мисс Торнхилл не произнесла ни слова всю дорогу до общежития. Только когда рука девушки легла на дверь комнаты, преподаватель сказала: "Я разочарована в тебе, Энид. Я была лучшего мнения о тебе". Женщина открыла дверью. Уэнсдей сидела за своим столом и читала какую-то большую старую книгу, которую она, вероятно, украла откуда-то, где ей не следовало быть. Энид была очень расстроена. — Она все время тайком встречается с мальчиками, — попыталась возмутиться оборотень, показывая на свою соседку. — Почему у неё нет неприятностей из-за этого? — Я никогда не заставала Уэнсдей во время комендантского часа с рукой мальчика под рубашкой. Уэнсдей отложила книгу и повернулась, выражение лица было сердитым. Очевидно, у мисс Торнхилл не хватало терпения на то, что в это время ночи разнимать ссору между двумя девочками-подростками. Она мягко втолкнула Энид за порог и закрыла дверь за собой дверь с обратной стороны. — Похоже, дела у змеиных мозгов идут хорошо, — сказала Уэнсдей. — Поздравляю. — Да, но почему тебя это волнует? — огрызнулась Энид. — Очень даже не волнует. — Точно. Забыла, с кем разговариваю. Тебе на всё наплевать. — Нет, не волнует. А если бы и заботило, то это точно не касалось бы тебя. Энид хотелось кричать. — Я знаю, — сказала она. — Ты ненавидишь меня. Уэнсдей заиграла желваками. — Ты заставляешь мою кожу покрываться мурашками. — И не в хорошем смысле, — с горечью подытожила Энид. Экстрасенс ничего не сказала. В этот момент Энид уже не была уверена, чего желает больше сейчас — ответов или ссоры. — Почему ты всегда ведёшь себя так грубо? — спросила она. — Потому что я не смогу справиться с альтернативой. — Что, черт возьми, это значит? — Ты умная, — огрызнулась Уэнсдей. — Разберись в этом. — О, конечно! Ты всё время оскорбляешь мой интеллект, но как только ты оказываешься в собственной заднице, пытаясь что-то объяснить, я вдруг становлюсь гением. — Ты умная, — резко сказала она. — Просто ты не часто это показываешь. — Я лучше буду вести себя как дура, если это означает, что люди хотят общаться со мной, — фыркнула Энид. Уэнсдей унеслась прочь в шквале мелодраматических движений. Просто для того, чтобы было чем заняться, Энид затопала к своему столу. Она даже не поняла, как долго она бессильно смотрела на своё захламленное рабочее место, пока не услышала несколько скользящих ударов смычка по струнам. Она должна идти. Она должна идти сейчас, потому что, когда её невыносимая соседка играла на виолончели, казалось, что чёрно-белая, не чувствующая себя Уэнсдей Аддамс имеет внутри себя больше цвета и эмоций, чем может выдержать любой человек. Когда Уэнсдей играла на виолончели, казалось, что она высасывает все эмоции в радиусе ста футов и направляет их через свой смычок. Все эмоции, особенно гнев. А Энид этого не хотела — она хотела удержать свой гнев на Уэнсдей. Так что она должна идти. Но потом дрожащие ноты стихли, и Уэнсдей остановилась на песне, которую Энид сразу же узнала. В "Haunted" был эпический струнный инструментал. И она осталась. Никто не пел, но слова всё равно звучали в её голове. Мы с тобой идем по хрупкой грани. Это было слишком. Слишком много. Это не могло означать то, что звучало. Этот выбор песни должен был быть настолько далек от того, о чём они спорили, настолько не связан с этим, что Уэнсдей уничтожила бы её за мысль о том, что они связаны. Так и должно было быть. Уэнсдей Аддамс ни за что не стала бы так откровенно выражать свои чувства. Потому что это была песня о расставании. Очень, очень эмоциональная песня о расставании. Энид посмотрела на линию, разделявшую их комнату. Она вовсе не казалась хрупкой. На самом деле, граница между ними казалась куда более резкой и сильной, чем когда-либо. Однако, она чувствовала, что что-то ломается. Дрожащими руками девушка оставила кровать и стул, просто сев на пол. Уэнсдей дошла до припева, и Энид почувствовала, что её тянет завыть сильнее, чем когда-либо, глядя на луну. Песня закончилась, и Энид поняла, что ей следовало думать о том, что сказать — как все исправить. Уэнсдей вернулась с балкона с Вещью и виолончелью, без музыкальной подставки. — Это самая впечатляющая песня, которую ты выучила наизусть, — слабо сказала Энид. — Я впечатляющий человек. — Это точно. Они встретились взглядами. — Я не знала, — тихо сказала Энид. — Я знаю, — ответила Уэнсдей. В течение одного мучительно долгого момента они обе молчали. Затем Энид медленно встала и сказала: "Всё в порядке. Мы всё ещё можем быть друзьями. Ничего не должно измениться". — Конечно, — сказала Уэнсдей, слишком резко, даже для нее. Она отвернулась, схватила пижаму и пошла в ванную. Очередь в душ на их этаже увеличилась. Энид была уверена в этом.***
Всё не вернулось на круги своя. Уэнсдей избегала её как чумы... или как того, чем Аддамсы не любят заражаться. Видимо, чувств. Уэнсдей избегала Энид, как будто бы избегала собственных чувств. Если она думала, что странное поведение на прошлой неделе — это плохо, то, то как Уэнсдей обходила её стороной, было в сто раз хуже. Её соседка по комнате и так частенько ускользала, но после их ссоры это превратилось в ежевечерний ритуал. Если Энид возвращалась в комнату после ужина, вместо того, чтобы погулять с подругами, Уэнсдей уходила и возвращалась только после того, как оборотень засыпала. К тому времени, как Энид просыпалась утром, Аддамс уже уходила. Энид знала, что её соседка вообще спала в комнате, только потому, что её запах не исчезал.***
Отложив это почти на неделю, волчица назначила свидание с Аяксом. Чувство вины перед Уэнсдей не означало, что она должна была поставить крест на своей личной жизни. И ей оставалось только надеяться, что в этот раз он пройдёт намного лучше, что прошлое. Как только эта мысль пришла ей в голову, она почувствовала себя виноватой. Она хотела увидеть Аякса, потому что он ей нравился, а не потому, что скучала по Уэнсдей. Она пережила это. Она была уверена в этом. Она хотела его, и уж точно не желала, чтобы он был кем-то другим. Это заставило её вспомнить песню. О том, что он попытается унять мою боль. Энид ничего не могла с собой поделать: последние пять дней она соизмеряла каждую грань своего существования с этой песней. Вот только песню исполняла Уэнсдей. Возможно, именно она испытывала больше боли, хотя это казалось невозможным. И это заставляло Энид думать об ином — о том, что эти слова были со смыслом и касались не Аякса и её самой, а Уэнсдей и... и... «Хуже всего», — подумала Синклер, не понимая, что слово "хуже" подразумевает, что всё вокруг плохо. — «Это не знать, что следует за этим "и"». Не потому, что Уэнсдей была настолько невыносима, что у неё не было вариантов. Нет, тошнотворная правда заключалась в том, что на ум приходило слишком много лиц: целая толпа мальчиков, которые не преминули бы воспользоваться возможностью, если бы Уэнсдей Аддамс уделила им время. Энид написала Аяксу сообщение с извинениями и помчалась в сторону Офелия-холл, словно за ней что-то гналось. Она притормозила у последней лестницы и как можно тише подкралась к их комнате. По ту сторону двери был слышен стук пишущей машинки Уэнсдей. Голосов не было. Синклер вздохнула с облегчением. И тут же ужаснулась от осознания того, что преследовало её. От одной мысли о том, что Уэнсдей может быть с кем-то другим, ей захотелось искупаться в серебре.***
В ту ночь Энид незаметно отошла от их двери и завалилась в комнату Йоко. Уэнсдей просто ушла бы, если бы она вошла, а у неё ещё не было достаточно идей, чтобы придумать, как заставить её остаться. Что ей удалось сделать, так это найти Вещь на следующее утро. После долгих уговоров, обещаний и объяснений оборотень убедила Вещь помочь ей. На следующий вечер Энид ушла с ужина не в том направлении и сделала несколько кругов по кампусу, прежде чем отправиться в общежитие. Когда она, наконец-то, добралась до их комнаты, Уэнсдей была там, натягивая через голову толстовку. Провидица замерла, моргнула и пошла за своими ботинками. — Подожди! — отчаянно сказала Энид. — Пожалуйста, просто выслушай меня. Это сработало. Уэнсдей опустила ботинки и злобно посмотрела на свою кровать. Оттуда Вещь что-то прожестикулировал своей хозяйке и скрылся. — Прости за уловку. Мне нужно поговорить с тобой, но ты продолжаешь избегать меня. — Нужно — не самое подходящее слово в данном контексте. — Нужда — определенно подходящее слово. Энид сделала несколько шагов вглубь комнаты. Уэнсдей сделала несколько шагов назад. Хотя это было неприятно, в данный момент это не имело значения, потому что Аддамс не была целью Энид. Её целью была граница, и ей нужно было - да, нужно было — прочно встать на сторону мрачного экстрасенса. Ей нужно было сказать это без черты между ними. — Я очень, очень сожалею о том, как я вела себя той ночью, — сказала волчица. — За то, что была груба с самого начала, и за то, как я отреагировала на... ну, после. — Отлично. Теперь я могу идти? — Я ещё не закончила, — произнесла Энид. — Мне жаль. Я не хотела причинить тебе боль. Я…. — Ты не хотела. — Уэнсдей, — сказала Энид, достаточно твердо, чтобы вызвать легкое видимое удивление собеседницы. — Послушай меня. Девушка сделала ещё один шаг вперед. На этот раз Уэнсдей не отступила. — Последнее, что я хотела сделать, это причинить тебе боль. Всё, что я знала тогда, это то, что я не хочу тебя потерять. Мне нужно было время, чтобы понять, что это значит. — И? — Я покончила с Аяксом. — И? Когда Энид снова начала двигаться, Уэнсдей тоже не осталась на месте. Они оказались лицом к лицу через полминуты. Синклер изучала лицо Уэнсдей. — Можно я тебя поцелую? — спросила она. — Если нет, я... Этого было достаточно. Энид не нужны были угрозы для убеждения. Что касается поцелуев, то Уэнсдей, похоже, не знала, что именно делает, но у неё были хорошие инстинкты. Действительно хорошие инстинкты. Прежде чем Энид успела осознать происходящее, они уже сидели на её кровати. Уэнсдей устроилась у неё на коленях и обхватила её лицо обеими руками, как будто она действительно могла выполнить одну из своих угроз, если Энид перестанет её целовать. Потребовалось мгновение, чтобы всё осознать — Уэнсдей в её руках, на её коленях — и, как только это случилось, в мозгу Энид произошло короткое замыкание. Уэнсдей издала резкий, испуганный звук, прижавшись к губам Энид, и слегка подалась вперед. В этот момент оборотень поняла, что выпустила когти, и быстро втянула их, отстраняясь, чтобы лихорадочно осмотреть поясницу Уэнсдей на предмет повреждений. — Мне так жаль, — повторила она несколько раз. — Такого никогда раньше не случалось. Ты в порядке? Уэнсдей взяла её за подбородок и посмотрела ей в глаза. — Не извиняйся за то, что ты опасна, — сказала она. — Мне это нравится. Энид заскулила, более чем по-волчьи.***
На следующее утро они отвлеклись, целуясь, и чуть не опоздали на занятия, поэтому у них не было возможности поговорить о том, что изменилось в их отношениях и собираются ли они кому-то рассказывать. Поэтому Энид была приятно удивлена за обедом, когда Уэнсдей поймала её взгляд на другом конце двора и направилась прямо к её столику. — О, слава богу, — сказала Йоко, заметив приближение Уэнсдей. — Вы поцеловались и помирились? Энид проигнорировала её. — Привет! — сказала она с самым сияющим видом, когда Уэнсдей поставила свой обед рядом с обедом Энид. — Как проходит твой день? Всё ещё стоя, Уэнсдей провела костяшками пальцев по челюсти Энид, обхватила её лицо и наклонилась, чтобы поцеловать её. — Уже лучше, mio sole, — сказала она, отстранившись, и села так близко, что Энид могла различить каждый запах, который она подхватила с тех пор, как они разошлись в разные стороны в это утро. Йоко боролась с приступом кашля. Во дворе стало намного, намного тише. Энид чувствовала, как её щеки пылают жаром, но она не переставала радоваться, глядя на Уэнсдей. — А ты как? — спросила Уэнсдей. — То же самое, — немного задыхаясь, ответила Энид. — Уже лучше. — Быть отдельно от тебя — всё равно, что читать Макиавелли на английском. — Плохо? — игриво предположила Энид. — Пародия, — очень серьезно сказала Уэнсдей. — Похоже, что не-волк подстриг коготки чокнутой! — громко сказал кто-то. Энид нахмурилась и посмотрела через плечо Уэнсдей, чтобы взглянуть на мальчишку. Но не успела она открыть рот, как через двор пролетел маленький нож и вонзился в банку с газировкой. Рука, бросившая нож, легла на бедро Энид, вернув её внимание к Уэнсдей, которая даже не повернулась. — Еще раз назови меня мягкой, — сказала она, всё ещё не глядя на парня, которому она чуть не сделала бесплатную операцию по удалению аппендицита. — Только дай мне повод. Как оказалось, бессрочные угрозы Уэнсдей были ещё страшнее, чем её же гиперконкретные угрозы. — Ты пугающая, — сказала Энид с широкой ухмылкой. — И тебе это нравится. — О, да. И Уэнсдей снова наклонилась к своей девушке.***
— Вы ничего не собираетесь делать? — спросила мисс Торнхилл. — Что-нибудь делать? — с сомнением повторила директриса Уимс. —Например? — Мы должны одёргивать учеников, когда они становятся слишком... близки. Уимс закатила глаза. — Других учеников — да. Но Аддамс? Забудь об этом. — Что? Почему? — Поверь мне. Не трать своё время на это. Торнхилл перевела взгляд с Уимс на Уэнсдей и Энид, сморщила нос и снова отвела глаза. — Но разве мы не должны хотя бы переселить их в разные комнаты? — спросила она. — Конечно, нет. Мы должны считать, что нам повезло, что всё так хорошо сложилось. — Хорошо? — Мэрилин. Я жила в комнате с матерью Уэнсдей, когда была студенткой Невермора, и я с радостью избавлю любого из этих студентов от такой же душевной травмы.