Что такое Любовь?

Впервые он слышит эти слова от Шоё. Они звучат так легко и тепло, словно весенние лучики солнца вдруг выглянули из-за облаков и ласково погладили по лицу, и хоть смысл их ему непонятен, но маленькая улыбка, не спросив разрешения, сама наползает Гинтоки на лицо. Из чистого упрямства он встряхивает головой и старательно хмурится, всем своим видом пытаясь показать недовольство тем, что Шоё использует незнакомые слова. За последние месяцы под наставничеством учителя словарный запас Гинтоки значительно возрос, чем они оба очень гордились, но время от времени незнкомые слова всё же появлялись. - Что это значит? Шоё смотрит на него озадаченно чуть склонив голову набок, словно не понимая, о чём его спрашивают. Гинтоки закатывает глаза. Что с памятью этого человека? - То, что ты только что сказал. "Люблю", - поясняет. Он старательно перекатывает слово на языке, пробуя на вкус, запоминая. Мягко и сладко. - О. Не знаю. - при этом Шоё улыбается так ярко и так беззастенчиво. - Что значит, не знаешь?! Зачем тогда используешь? - возмущается Гинтоки. - М, я, наверное, не так выразился. Я слышал это слово раньше множество раз, но никогда не понимал, что оно значит, но потом я встретил тебя. - улыбка Шоё была настолько солнцеподобной, что Гинтоки почувствовал, как по лицу его поднимается почти обжигающее тепло. Он отвернулся и пробурчал себе под нос: - Звучит так, будто ты всё же знаешь. Шоё потрепал его по голове, взлохмачивая непослушные волосы ещё больше. - Понимание этого чувства не дало мне знания определения слова, его описывающего. - Гинтоки нахмурился над сложностью формулировки, не уверенный, что понял мысль учителя. Увидев чужое замешательство, Шоё предпринял ещё одну попытку: - Я хочу сказать, что действительно не знаю, как описать это или объяснить, используя только слова, они слишком... плоские, маленькие. Как пытаться объяснить глубину и ширину неба четырьмя буквами. - Гинтоки смотрел на него с сомнением, - Любовь не похожа на солнце, но на его свет, что согревает; она не луна, но освещает путь в темноте, не воздух, но позволяет дышать; не земля, но поддерживает, понимаешь? Гинтоки покачал головой, насупившись и смешно сморщив нос. Что за нелепое слово, думал он, если даже учитель не может его объяснить. Оно постепенно теряло свою первоначальную сладость, но, естественно, он не собирался сдаваться просто так. - Покажи. - Что? - Шоё закусил губу, раздумывая, видимо, какие ещё примеры привести для наглядности и не сразу понял, о чём его попросил Гинтоки. - Если не можешь объяснить словами, покажи действием. Покажи, что значит это твоё "люблю". Учитель застыл на мгновение, растерянный, и Гинтоки подумал, что если нельзя ни разъяснить нормально, ни показать, то он официально заносит дурацкое слово в личный чёрный список, в котором уже находились "зима", "усидчивость" и "перманент", но потом Шоё вдруг опустился перед ним на колени, став с Гинтоки почти одного роста и осторожно обнял, а не почувствовав сопротивления прижал к себе чуть крепче, щекоча волосами и тёплым дыханием шею. Гинтоки оторопело замер, напрягшись, не уверенный, что делать и как реагировать. Когда спустя пару минут ничего плохого не произошло, он позволил себе немного расслабиться и прислушаться к своим ощущениям. Уютно. Безопасно. Неуверенно подняв руки, он попытался скопировать позу и обхватил чужую спину, путаясь в длинных волосах. Сначала ему показалось это неловким, и он чувствовал, как его щёки вновь начинают гореть. Но Шоё был здесь, мягкий и тёплый и его размеренное дыхание и стук сердца, который Гинтоки чувствовал собственным телом, находясь так близко, успокаивал. Ещё через несколько минут он окончательно расслабился, почти обмякнув в чужих руках, и положил голову Шоё на плечо, уткнувшись носом в изгиб шеи. Мягкий шёпот щекотал ухо: - Это значит, Гинтоки, что я тебя люблю. - ...Шоё. - М? - Думаю, я тоже тебя люблю. Тихий смех, похожий на перезвон колокольчиков. - Я действительно рад это слышать. - И ещё. - Да? - Я знаю, что такое любовь. Любовь это тепло. В его голосе отчётливо звучала гордость. Он так легко и быстро нашёл объяснение слову, которое поставило в тупик его учителя! Определённо, оно заслуживало место в его белом списке, наравне с "клубникой" и "летом". Гинтоки точно понимает, что такое любовь. *** В следующий раз, когда он услышал заветные слова из уст Такасуги, это вызвало совершенно другие эмоции. - Конечно, я люблю Шоё-сенсея! - с возмущением кричал Такасуги, продолжая, начатый Гинтоки спор, причину которого никто уже не помнил. Слова пышут жаром возмущения, почти обжигают, пугают своей громкостью и самоуверенностью, но всё же сквозь них просачивается, просвечивает уютное согревающее тепло - искренность. Гинтоки замирает, когда незнакомое чувство прокатывается по нему ледяной волной, заставляя всё тело напрячься, словно оно почувствовало угрозу, словно оно ожидает нападение. И это странно, потому что это совсем не то, что в прошлый раз, это обжигает, это неприятно, больно. Такасуги продолжает что-то возмущённо выкрикивать, отбиваясь от пытающихся успокоить его рук Зуры, но Гинтоки уже не слушает. Что-то тёмное начинает ворочаться в нём, готовится атаковать, и это пугает и будоражит одновременно. Он не смеет - думает Гинтоки. - Ты не смеешь, - говорит Гинтоки. И голос его низкий рычащий. Такасуги замолкает, уловив странные нотки, смотрит настороженно, но во взгляде нет ни тени страха, а на дне глаз пляшет вызов, готовность доказать что бы то ни было. - Что я не смею? - высокомерно, вскинув голову, спрашивает Такасуги - Называть тебя идиотом? Быть, очевидно, правым? Любить Ш- Он не успевает договорить, когда кулак Гинтоки с силой впечатывается в его челюсть. Вскрик Зуры и торопливый топот босых ног по сухой земле теряются где-то на заднем плане. ... После воспитательного элемента в виде подзатыльника, вбивания в землю и короткой лекции о важности товарищества и умениии решать разногласия без использования физической силы Шоё и Гинтоки сидели в энгаве, окутываемые звенящей прохладой позднего вечера, стрёкотом сверчков и шёпотом ветра. - Я не понимаю, Шоё, что за чёрт? - Что я тебе говорил о плохих словах? - Чёрт - не плохое слово, вот если бы я сказал, например, бл... Гинтоки попытался безуспешно увернуться от с особо сильной заботой припечатанного пластыря на разбитую бровь, но только ещё раз ойкнул, получив несильный тычок в набирающий цвет синяк на плече. (Теперь счёт вёл Такасуги, одержав победу без особого труда, и к Гинтоки начало подкрадываться сомнение в том, что гнев хороший помощник в драке.) - Ои! Осторожнее! Ты не лечишь, а только больше калечишь! Сам же говорил о вреде насилия! - Как способе решения споров - да, а как воспитательная мера - бывает полезно. - Как низко, учитель, двойные стандарты! Куда катится этот мир, если даже лучшие из нас предают такое высокое понятие как мораль! - О, теперь я значит учитель? - Падший, но не упавший! - Это даже не имеет смысла. Где ты этого понахватался? Кацура? - Кто же ещё? Озорная улыбка появившаяся на лице Гинтоки, отразилась на лице Шоё, они посмотрели друг на друга как два шаловливых ребёнка, совершивших очередную пакость и теперь пытавшихся сохранять серьёзное лицо, чтобы не попасться. Облака, спешно пробегавшие в небе, освободили лунный свет и он упал на них, серебром запутавшись в волосах Гинтоки. Тёмная тень пролегла между его бровями, когда улыбка спала и он нахмурился. - Но я всё же не понимаю, Шоё. Он.. Такасуги сказал... сказал, что любит тебя и... Это ведь я люблю тебя! Почему он?.. Это неправильно. В смысле, здесь... - Гинтоки приложил руку к своей груди, - ...совсем не тепло, это.. это больно. Почему? Слово ведь то же! Тени за спиной Шоё скрадывали его очертания, заставляя расплываться во тьме, почти сливаясь с ней, но в то же время свет луны резко очерчивал ставшее отрешённым выражение на его лице; он казался потусторонним, словно гость из другого мира, решивший навестить смертных. Тонкая рука Гинтоки вцепилась в чужую, впиваясь короткими ногтями в кожу. - Это называется ревность. Понимаешь, Гинтоки, любовь сложное чувство, и, к сожалению, иногда она порождает нечто тёмное, чёрное, что выжигает, вместо того, чтобы дарить тепло. Ревность это плохое чувство, которое вызывает только боль. Гинтоки не был уверен, что понимает, что такое любовь. *** - Почему, Гин-тян?! Почему ты меня оставляешь?! Ты не любишь меня?! Не любишь!! Слёзы в больших ярко синих глазах похожих на бездонные озёра причиняют почти физическую боль, слова подобно кинжалам вонзаются в самое его сердце и ему кажется, он чувствует горячую кровь стекающую по его телу, липкую неприятную, в горле ком и он не может дышать, не может сделать вдох, как больно, как больно... Чёрт! Кагура красным всполохом, обжигающим глаза, стоит посреди пустой площади, такая маленькая, печальная, потерянная, не понимающая и не знающая, что ей делать. Не воин, не кровожадный ято, способный положить с десяток голыми руками и разрушивший только что пол района при семейных разборках, но просто девочка, которой страшно и больно. Гинтоки не оборачивается, когда уходит. Дома, потирая всё ещё красный после захвата Пацуана нос, он перечитывает письма без адресата, подталкиваемые к нему мокрым носом. Целую стопку писем, написанных корявым малопонятным почерком наглого и дерзкого ребёнка, готовым продать душу своих сожителей за тарелку риса с яйцом; писем, полных множеством нелепых ошибок, бессодержательных рассказов о прошедших днях, повествующих в основном об описании еды и о жалобах на нехватку её же; полных такой яркой и всё же такой хрупкой словно хрусталь переливающийся на солнце надежды; надежды, что прочитают, найдут и прилетят. Гинтоки совсем не понимает, что такое любовь. *** Опутанный, бинтами, тремя одеялами и телами двух детей, Гинтоки делает жалкую попытку высвободить руку, затёкшую и неприятно покалывающую. Он тут же замирает, когда Шинпачи начинает двигаться и переворачивается на другой бок, лишая всякой надежды на высвобождение без того, чтобы побеспокоить чуткий сон двух монстров. Гинтоки обречённо бесшумно вздыхает. Он переживал ситуации и похуже, так что и сейчас вполне может потерпеть. Другая рука, используемая Кагурой в качестве подушки, чувствует себя ничуть не лучше. Он смотрит и ему кажется, что бледное лицо в темноте хмурится. Извернув шею под неестественным углом, Гинтоки подтягивает зубами край одеяла, накрывая чужое тонкое плечо. Недовольство на лице тут же становится гораздо отчётливей, Кагура раскутывается, бормоча под нос что-то неразборчивое и отворачивается, удобнее располагаясь на чужой руке, выворачивая её ещё больше. Через пару минут Гинтоки чувствует на повреждённой от столь негуманного использования конечности слюни и слышит отчётливый шёпот, требующий больше сукнобу королеве суконбу. Шинпачи с другой стороны требует быть потише и пинает то, что по его мнению должно быть Кагурой, но попадает в ногу Гинтоки. Кагура в полусне, отмахивается и очевидно целится в Пацуана, но заезжает вместо этого локтём Гинтоки в челюсть. Белый комок шерсти по ошибке именуемый собакой - Садахару - подходит к ним, обнюхивая головы и ложится поперёк, придавив своим непомерным весом сразу всех, игнорируя жалобные стоны и грязные ругательства. Гинтоки не понимает, что такое любовь, но это не значит, что он её не чувствует.