Счастливого Рождества!

Однажды боги создали небо, землю и всё, что на ней. Горы и моря, пустыни и леса. Драконов, гномов, эльфов, минотавров, людей и великанов. И пусть жить в мире и согласии удавалось не всем, однако это была не самая плохая жизнь. И было это хорошо, ведь могло быть и хуже. А потом боги зачем-то создали кендеров. Вот тогда всё и пошло наперекосяк. Так, по крайней мере, гласила старинная гномья легенда. И в кои-то веки светлый бог Паладайн был с ней согласен. Опуская историю сотворения мира и конкретно кендеров, точным моментом возникновения проблемы можно было считать тот миг, когда магу Белых Одежд и главе Конклава магов Пар-Салиану пришла в голову гениальная в некотором роде мысль вручить Карамону Маджере некий посох, способный перемещать своего обладателя во времени и пространстве. А Тасу примерно в тот же момент на ум пришла идея о том, что путешествия во времени — это же очень, ну очень любопытно! Если перейти ещё ближе к сути, то можно было сказать, что причина проблемы в том, что Тассельхоф получил посох в единоличное и бесконтрольное распоряжение. И принялся скакать по времени и пространству, внося сумятицу в жизни тех, кто не успевал далеко и быстро отбежать и где-нибудь затаиться. А однажды Тас принёс пред светлые очи аватара Паладайна его. Рождество. *** Рождество было маленькое, заморенное и несчастное. Оно лежало, свернувшись пушистым белым комочком, на дне одного из кошелей Таса и очень грустно глядело оттуда, не то печалясь по-летнему жаркой погоде, не то тоскуя о безвременно покинутом доме. — Ты не подумай чего, Фисбен, — в который раз оправдывался Тас, — оно само. Я только взял посмотреть, и тут оно раз, как прыгнет мне в кошель. Рождество лупнуло большими ясными глазами, подтверждая его слова. — Оно — праздник. И его надо праздновать, — пояснил Тас. — Иначе оно заболеет, захиреет, а потом и умрёт. Рождество, почуяв слабину, скорчило грустную мордашку и пустило слезу, давя на жалость. — Ну ладно, — без особой уверенности сказал Фисбен. Вот! Вот примерно с этих слов вся эта история и началась! *** Писем оказалось столько, что они забили половину небесного пространства между алой и белой луной, напрочь закрыв собой чёрную. Боги магии, как ни странно, не возмутились — они не появились вовсе. Видимо опасались, что их припрягут помогать. Письма «доброму дедушке Фисбену» громоздились мешками, возносились ввысь горками, лежали кучками, точно опавшие листья, и даже выстраивались какими-то фантастическими и очень шаткими башенками. Они были на пергаменте, мелованной бумаге, на шелке, сплетенные из ниточек и листиков, нарисованные на камнях, нацарапанные на коже, выведенные ягодным соком на дощечках и отчеканенные на стальных пластинах. Тас и не представлял, что на Кринне живёт такая прорва народа, способная написать столько самых сокровенных своих желаний. С письмами история вышла примерно такая: все варианты празднования Рождества, предложенные самим Рождеством, Фисбен и Тас забраковали. Оно старалось упростить празднование, как умело, и всё равно выходило не самым лучшим образом. — Спасителя у вас не было, — бурчало Рождество. — Был, — вставил свои пять грошей Тас. — Хумой звали. Убивал драконов копьями и даже спас мир! — Ничего себе спаситель. И волхвов не было, — стенало Рождество. — А… А Магиус и рыцари сойдут? — Появление на небосводе чудесной звезды у вас хоть было? — без особой надежды спросило Рождество. Тас поскрёб в затылке и радостно подпрыгнул, кое-что вспомнив: — А летучая огненная гора за звезду считается? — Она сияла на небе и указывала на место рождения чудесного ребёнка? — уточнило Рождество. Кендер чуть смутился. — Нет, боги её в Короля-Жреца кинули. Сгодится? Рождество возвело очи горе и тяжело вздохнуло. — Ладно, — махнуло оно пушистой лапкой, всем своим видом говоря: «Ну что с вас, убогих, взять, а?» — Лишь бы праздновали. В итоге идея славить рождение чудесного младенца Хумы и огненную гору на горизонте показалась не самой удачной. К тому же, могли обидеться маги: в этой истории не было места для Магиуса, что Конклав счёл бы оскорбительным, вроде плевка в суп. Вариант с предрождественским постом после ста лет пост-Катаклизменного голода не оценил старый маг, мудро заметивший, что за предложение поститься их могут поднять на вилы и копья. Вариант с молитвами был не плох, однако следовало определиться, кому именно молиться и о чём конкретно. Тут традицию забраковало Рождество, фыркнувшее что-то про замшелых язычников. В общем, как ни крути, всем троим одновременно понравилась только одна традиция, помимо застольной, за которой и без того не заржавеет: дарить подарки. Рождество поведало про какого-то Санту, который был ну точь-в-точь Фисбен, только в красном, толстый, добрый и весёлый волшебник. А Тас тут же предложил временно побыть рождественским эльфом и вообще помочь в меру собственных умений. Услышь любой житель Кринна подобное предложение от кендера — и пятки этого жителя уже сверкали бы где-то на горизонте. А догнать беглеца было ничуть не проще, чем вознамерившуюся прогуляться по миру Серую Драгоценность. Рождество же ещё не просекло фишку с особенностями кендерского менталитета, потому наивно обрадовалось. И решили они — дарить! Всем сёстрам по серьгам, каждому по потребностям, в меру сил и всё такое прочее. Но для начала следовало узнать самые сокровенные желания обитателей Кринна. Желательно от них самих. Для чего Фисбен и придумал подходящее заклинание, пусть сперва и перепутал его с заклятием огненного шара, которым слегка подкоптил Рождество, отчего оно из белого с красным стало чёрным в мелкую проплешину. Так что теперь они стояли на расчищенном от писем пятачке и думали. — Плохим людям дарить не надо, — подсказало Рождество, оглядывая уходящие вдаль горы писем. — А может действительно не надо? — поддержал его Тас. — О, — обрадовался Фисбен, — сейчас отсортируем! Какое там было заклинание?.. — Не надо! — завопило Рождество. — Давайте лучше исполним некоторые. Но на этот раз оно успело затаиться за горой писем, да и коптиться дальше ему было уже некуда. Второй огненный шар пролетел над кучами писем и ушёл куда-то вдаль. Фисбен подумал и согласился, что все желания исполнять — так желальщики облезут и неровно обрастут. Потому они решили исполнять каждое пятое прошение, независимо от степени хорошести автора. Методом случайного выбора, исключив предварительно из списка письма, содержащие глагол «убивать» и все его производные, включая глубоко нецензурные. Это отсеяло практически все письма от минотавров, хобгоблинов, драконидов и радикально настроенного рыцарства. Отдельно рассматривались просьбы об эмиграции на другой шарик, которых набралось мешка три, не меньше. Таким образом естественная убыль потенциальных «каждых пятых» писем составила едва ли не половину. И всё равно, писем было немало. *** Если бы кто-нибудь взглянул в ту ночь на небо, выискивая взглядом луны Кринна, он мог бы наблюдать, как чёрный диск Нуитари злорадно выглядывает из-за каких-то столбиков. А Солинари и Лунитари, отчаявшись спрятаться и пересидеть всё веселье в тучках, явно ускорили свой бег, словно решили сбежать за горизонт, а то и вовсе отправиться во тьму и одиночество межзвездного пространства. Однако той ночью в тёмное криннское небо вглядывалось не так много существ. Например, Дуган Красный Молот. Он постоял на пороге минут десять, в ужасе глядя вверх, а потом махнул рукой и ушел обратно в кабак, рассудив, что чем бы Паладайн не тешился, лишь бы второго Сота не создал. А остальное вполне можно было пережить. *** Где-то к полуночи, когда Тасу перестали казаться «глянь-какими-классными-супер-интересными» бесчисленные послания на всех возможных материалах для упражнений в правописании, количество писем убыло на четверть. Зато прибыло количество всевозможных мешков с древней соламнийской символикой и наклеенными поверх листочками с указанием адреса получателя и его имени — подарков. Рождество сидело на сотворенном столике рядом с Тасом и помогало. Чуть поодаль расположился Фисбен, временно вышедший из маразма в связи с серьёзностью и ответственностью ситуации. Тас ждал, когда тот обратится Паладайном, но потом понял, что открывать конверты в платиновой рыцарской перчатке и читать, подняв забрало шлема, как-то не особо здорово. Так что не настаивал, как бы ни хотелось. Поначалу Тассельхоф пытался угадывать, от кого письма, по желаниям. Чтобы было, что рассказать миру. Например, он нашёл славное письмо, в котором некто Т.П. (Рождество невнятно захихикало, Тас так и не понял, почему) просил в день светлого Хуминого Рождества подарить ему хороший станок для бритья. Чтобы, когда припрёт быть эльфом, бороду не брить лезвием легендарного меча. Но Тас так и не смог решить, кто же мог быть автором письма. Или вот, в одном из писем некий маг Р.М., так же известный как В.П.И.Н., так же известный как Ф., и так далее, и тому подобное, просил на Хумино Рождество конкретную юную темноволосую девственницу. Чуть ниже шло пожелание засунуть Пар-Салиану в зад это его проклятое зрение колдуньи Раэланы и там периодически поворачивать. — А девицу ему на компоненты зелий или для ритуала? — забеспокоилось Рождество. — Да нет, похоже, для личного пользования, — утешил его оптимист-Тас, дочитав до того места, где в общих чертах рассказывалось о том, что именно автор письма собрался делать с искомой девицей, и покраснев. Вопрос о том, выполнять ли дословно последнее пожелание, тактично замолчали. Было среди корреспонденции и письмо, больше похожее на Меру, свод законов государства Соламния — такое же весомое, устрашающе выглядящее и вообще внушающее почтение на вид, но довольно занудное и неприглядное по содержанию. Тут и гадать было не нужно, выражение коллективного и очень сокровенного желания какого народа в нём было. Стоило вчитаться в первые его строки, где некто слёзно просил подарить ускоритель заряженных частиц на встречных пучках, предназначенный для разгона протонов и ионов свинца, и изучения продуктов их соударений, — и так далее, и тому подобное ещё страниц на четыреста мелким шрифтом,— чтобы без всяких колебаний сказать — то был вопль души жителя горы Небеспокоись. Имя его, должно быть, шло отдельным приложением к основному письму. Вряд ли подшитая к увесистому тому брошюрка могла быть чем-то иным. — А он будет работать, этот ускоритель? А если этой штукой гномы-механики расколют Кринн пополам, чтобы посмотреть, что у него внутри? — заинтересовался Тас. — Хотел бы я на это посмотреть! — Нет, это вряд ли. С подобным любопытством к кендерам. Хотя… — Фисбен, должно быть, вспомнил способы гномов-механиков добираться до верхних этажей лаборатории и засомневался. — Если случайно, то эти могут. Некоторое время письма сортировали молча. В одном мешке Тасу попалось пятьдесят просьб подарить котёнка, тридцать — щенка, двенадцать — дракончика, и один раз — предоставить в единоличное пользование чёрного архимага Рейстлина Маджере, для утех непотребных. Фисбен заглянул Тассельхофу через плечо, прочёл последнее пожелание и отчего-то закашлялся. Интересное письмо нашлось только на самом дне мешка. Некая Т. (пунктом отправления письма скромно значилось одно из самых любопытных с точки зрения Таса мест: Бездна) просила самую малость. Всего-навсего маникюрный набор, что-нибудь почитать, УДО и пилку с алмазным напылением. И даже описывала, почему именно: «ведь грустно в пустоте с одной косметичкой и зеркальцем сидеть. А остальное отобрал этот ваш скотина-Хума, тоже мне, легендарный рыцарь. Нельзя же так поступать с хрупкой женщиной!» Поразмыслив, Фисбен сунул в мешок с подарками набор, а вот пилку поостерёгся, подозревая, что бывшая жена вознамерилась этим нехитрым женским оружием пропилить себе путь к свободе. Упорства и времени у неё на это вполне могло хватить. Хотя бы в связи с тем, что для УДО в мешке места не находилось. Подумав ещё немного, Фисбен отправил в мешок к набору логическую игру «Эрудит» и полезную книжку «Занимательная механика», надеясь, что теперь-то, ближайшие лет сорок, бывшей супруге будет чем заняться. Тем более, при наличии пяти голов. Впрочем, подумав ещё немного, он стал опасаться того, что поскучав в компании "Занимательной механики" лет сорок, на сорок первый год не чуждая всяким оригинальным способам захвата мира госпожа Т. соберёт себе в Бездне из подручных материалов армию машин. И захватит мир, восседая верхом на механическом големе с паровым приводом и ростом с хороший валлин. Однако в очередной раз Фисбен решил рискнуть миром во имя свободы воли. Ну и просто так, веселья ради, всё же заменил «Занимательную механику» на антологию «Зомби». В каком-то ещё письме, попавшемся Рождеству, некто просил мир. Желательно весь. Но в общем был согласен и на половинку. Было ещё одно славное письмо. Корявым почерком, словно писал дракон задней лапой, на замызганном куске пергамента, над которым явно кого-то ели и чем-то запивали, было выведено пожелание выйти замуж за Верховный Блоп, Пфадж Первый, Великий. Закорючку-подпись загадочной просительницы Тас, сколько ни старался, расшифровать не смог. Зато (с очками истинного зрения и подсказками надувшегося от гордости Рождества, расшифровывавшего каракули и похуже) прочёл большую часть пожелания. На фоне некоторых запросов оно казалось достаточно безобидным: безымянная овражная гномиха желала лишь приведения кандидата в супруги в соответствие с хотением и запросами, для чего ей нужно было три, нет, лучше две книги. Кендер сгрёб в кучку всю свою фантазию, силясь представить, зачем таинственной незнакомке понадобились книги. Хотя то, что это было единственное письмо от овражных гномов, делало его автору честь — её сородичей даже божье веление и даже в их фантазиях не способно было одарить способностью к письму. И всё же воображение подбрасывало Тасу картины одна ужасней другой, отчего тщательно выстроенная за годы богатой потрясениями кендерской жизни картина мира трещала по швам и норовила осыпаться, как старая штукатурка. Рождество въедливо дочитало письмо (оно не чувствовало хтонического ужаса от мысли о грамотном овражном гноме, жаждущей знаний) до конца и нашло причину столь необычного требования. — Это затем, — разъяснило оно, слегка поправив Тасу картину мира и явно порушив собственную, — чтобы Верховный Блоп, Пфадж Великий, съел их. Тогда бы они отложились в его брюхе, и он бы стал ещё больше думать. Последнюю фразу оно договорило как-то рассеянно и вперилось взглядом в стену. Тас расслабился. Картина «последний день Истара» перед его мысленным взором скаталась в рулончик и куда-то делась. — И ещё, чтобы Блоп стал похожим на одного красивого золотого с серым мага, — закончило Рождество. — Это нормально? Фисбен, до этого делавший вид, что внимательно читает чьё-то письмо, уткнувшись в него лбом и даже похрапывая от интереса и жажды работы, встрепенулся. — А? Что? — О, — успокоил Тас старого волшебника и Рождество. — Это нормально! Рождество покорно вздохнуло и, за пару минут перерыва подлатав картину мира (бормоча при этом: «И чего я? А ничего я. Раньше вон Бетменами стать просили, а теперь хотят золотого мага. Подумаешь!»), продолжило общее дело. Тем более, ему больше не было нужды пинать и щипать Фисбена, чтобы тот проснулся и занялся своей прямой обязанностью. То бишь несением в мир добра, своего и чужого, ну и чего ещё по ходу получится. Под кучкой писем с пожеланиями хорошего урожая на двадцать лет вперёд, золотых рогов и попутного ветра, было письмо, в котором некий Ч. просил себе женщину, дабы согревала ему постель. К женщине было не так много требований: покладистый нрав, хорошая фигура, минимальное количество мозгов и умение долго молчать. А ещё, чтоб точно не убежала. Фисбен почему-то казался серьёзно озадачен. Он подёргал себя за бороду, походил по залу, три раза ронял и принимался искать свою шляпу. Потом, видимо, понял, что дальше оттягивать работу смысла нет. — У гномов-механиков есть чудесное изобретение, — сказал он после недолгого раздумья. — Резина называется. Так что подарим пле… е-э-э… этому Ч. пока резиновую женщину, на первое время обойдётся ей. А там мы что-нибудь придумаем. Таса несколько заинтересовало это «мы», но лезть с вопросами он не стал. Потому что как раз в кучке пергаментов раскопал шикарное огнеупорное письмо, исполненное в виде чеканки на золотом листе. Письмо изрядно оплавилось, так что треть пожеланий расшифровать не смог бы даже отправитель. Зато остальное было предельно ясно: некий С. просил две бочки гномьей водки для технических целей — протирки чешуи. Две — чтобы уж точно на сами цели досталась хоть одна, ведь вторую однозначно выпьют наглые люди-наёмники. После этого письма Тас примерно понял, куда подевались письма других драконов. И откуда в мешках столько пепла и хлопьев сажи. В ещё одном письме красивым витиеватым почерком кто-то со славными инициалами «А. сын А.» просил какое-нибудь необычное золотое кольцо. Потому что всё остальное он мог взять и сам. Ведь чего ещё желать тому, кто планировал лет через двадцать или двадцать пять, когда перестанет заходить, выпрямившись в полный рост, под стол, непременно завоевать мир? Одно подходящее колечко Тас как раз где-то скендерил, вместе с каким-то странным Оком Дракона, любовно завёрнутым в шляпу, очень напоминавшую принадлежащую Фисбену. Кольцо стало настоящей кендерской семейной реликвией — оно лежало у Таса в кошеле непомерно долго, с начала весны! То есть, конечно, Тассельхоф ничего не крал, это само кольцо забежало ему в кошель, абсолютно случайно, как и половина попавших туда вещей. Иногда в своих сумках Тас встречал даже чью-нибудь незнакомую совесть и смысл жизни. Не то что посторонние кольца, беглые вилки и совершенно ничейные солонки. Тассельхоф вытащил колечко из кошеля, любовно на него подышал, протёр платочком, батистовым, с явно чужими инициалами. Полюбовался на свет. Проглотил некстати рвущееся с языка «моя преееелесть» и сощурил от удивления глаза: — Фисбен, тут написано что-то. Волшебник взял кольцо в руки — то засияло, замерцало, запереливалось, как масляное пятно в луже. Было оно подозрительно знакомо. Правда не Фисбену, а другой, не менее рассеянной аватаре светлого бога — Тому Бомбадилу. А вот чем именно, ни одна из аватар не помнила. — Одно кольцо покорит их, одно соберёт их, одно их притянет и в чёрную цепь скуёт их*, — прочёл Фисбен. И, подумав, всё же вернул колечко Тасу. — Занятная вещица. А что, можно и подарить, думаю, ничего плохого не случится. Кендер ещё раз придирчиво оглядел кольцо и в очках истинного зрения дочитал надпись на нём до конца: «Нашедшему просьба вернуть Тёмному Властелину». Рассудив, что за давностью лет этому Властелину (хотя Тас не помнил, чтобы он когда-то утаскивал у Рейстлина ювелирные изделия, а других Тёмных Властелинов кендер не обносил. То есть, не припоминал) кольцо уже наверняка без надобности, кендер отловил устроившее себе экскурсию кольцо в одном из кошелей и сунул в мешочек с подарками. Рождество тем временем подсунуло кендеру ещё один пергамент — оно решило сменить вид активности и распечатывало конверты. В новом письмеце некий подозрительно знакомый Тасу К.М. просил три вещи: еды, минимизации последствий регулярных «спиритических сеансов» с забористыми гномьими духами в главной роли, и ещё брата в Белые Мантии. Фисбен зафыркал, как гномья пожарная машина на паровом ходу, и забурчал себе под нос, что он, может, и бог, но последняя задачка будет всяко посложнее создания камня, которого он не смог бы поднять. Зато предложил альтернативу: брата отбеливать до белых мантий было поздно, а вот сына, который значился в проекте на ближайшие десять лет супружеской жизни, как раз очень даже вовремя. Чтобы уж наблюдать за будущим магом с момента зачатия и случайно где-нибудь не ошибиться. Тас согласился, что такой вариант тоже не плох, и взялся за следующее письмо. Он подозревал, что сотрёт руки до локтей, открывая конверты, ещё раньше, чем кончатся бесконечные стопки посланий. В следующем письме, как обычно, просили добра. Чужого и побольше. И в после-следующем. И ещё в трёх последующих. В четвёртом, впрочем, была просьба некоего А. вернуть в библиотеку все восемь томов истории эротических похождений Китиары. Их взяли некие Н. и Л. в качестве развлекательного и познавательного чтения, да так и забыли вернуть книги за попытками воплощения в жизнь прочитанного. Ниже воплем души шла жалоба на то, что единственная дочка совсем отбилась от рук — так и норовит без папиного благословения затащить в койку какого-то урода в чёрной мантии. Фисбен забормотал себе под нос, что всё равно исторической ценности эта книжная порнография не представляет, но пообещал разобраться по своим каналам. А вот над абзацем про дочку пригорюнился и обронил нечто невнятное про то, что ситуация знакома и ему, и то, что не надо было о всяких непотребствах думать, тогда бы и дитя уродилось нормальным. Интересное, на первый взгляд, письмо попалось неожиданно. Его нашло Рождество. Прикоснулось мягкой лапкой, икнуло, дрыгнуло ногами и упало со стопки писем в глубокий обморок, приняв на себя основной удар чёрной магии, вложенной в конверт вместе с письмом. Тас всегда знал — на самые интересные вещи почти все народы Кринна именно так и реагируют. Потому недоуменно пожал плечами, удивляясь отсутствию восторга у Рождества, и поднял конверт с витиеватой надписью «Умри» в графе «откуда» и «Лорд Л. С. со товарищи» в графе «от кого». Содержание, впрочем, оказалось вовсе не таким любопытным. В нём размашистым почерком на половину пергамента просили беруши (или сменить «этим заразам» репертуар, который за триста лет ни на слово не изменился), Китиару и романтическое путешествие на какой-нибудь подходящий курорт. И чтобы на последнем было безрадостно, темно, сыро и мрачно в обязательном порядке. Фисбен нешуточно обрадовался. В основном потому, что обнаружил способ переложить хотя бы одну из своих многочисленных проблем на чужие плечи. — Есть у моего знакомца один мирок. Хьёрвард называется. Земля, скажу я тебе, без радости. Или вот Мельин — тоже занятное место. Да и Равенлофт... Так что ему понравится. Тас пару раз обмахнул Рождество конвертиком, надеясь привести в чувство. Оно застонало и перевернулось на другой бок. Стон сменился ровным сопением. Кендер убедился, что его иномирская находка не торопится исполнять пожелание написавшего, и успокоился. Можно было дочитывать письмо до конца. Дальше было чуть любопытней: убористым женским почерком кто-то доводил до сведения светлого бога Паладайна, что ему давно пора прорезать в своей серой шляпе дырки под рога. И присмотреться к своим детям внимательней, а то они что-то на какого-то книгочея похожи. Тассельхоф зачитал послание вслух два раза, но так и не понял, зачем его написали. А вот судя по тому, как выругался Фисбен, обозвавший таинственную сплетницу мохнатой блядью и собакой тряпочной, он-то всё понял. Тас понадоедал аватаре бога, прося объяснить, чего там имели ввиду, но вынужден был в итоге заткнуть своё любопытство подальше. Он как-то неожиданно догадался по глазам Фисбена, что тот припоминает, не завалялась ли где у Реоркса вторая огненная гора. Ещё из любопытных писем Тасу запомнилось послание, в котором некая Т.В. — «В» было перечеркнуто и исправлено на «М», в свою очередь тоже перечёркнутую, потому что: «хрен ему, а не его фамилия, алкоголику проклятому, змею брючному» — в общем, некто, просил набор новых сковородок. Из числа изобретений гномов-механиков — тефлоновых (на них не действовала большая часть заклинаний магов, да и молитвы жрецов в половине случаев давали осечку, не воспринимая выдумку изобретательного народца за угрозу) для метания. Из старых-добрых гномьих — пару чугунных с короткой и длинной ручкой. И ещё ухват с подвывертом. Было насквозь промёрзшее письмо, на нём даже иней не стаял. Тас обжег холодом руку и долго дул на озябшие пальцы. А потом шляпой Фисбена оттирал ледок с письма, чтобы хоть как-то его прочитать. Оказалось, это какой-то владыка Севера просил морозилку побольше — давно хотел, как выяснилось, согреться, при околонулевой температуре. — К морозилке же надо электричество, — заикнулся было Тас. Фисбен сурово сдвинул брови, всем своим видом намекая, что если Тасу случайно в суму прыгнет ещё и электричество… Тассельхоф попытался рассказать очередную баечку про то, как он из общей любознательности натуры пытался выманить хитрое электричество из розетки, используя в качестве приманки гвоздик, которым кендер усиленно ковырял в месте обитания предполагаемой добычи. И оно вроде даже клюнуло. Правда потом Тас как-то скис и историю не закончил, ссылаясь на то, что кроме искр из глаз больше из той охоты ничего не помнит. Было ещё письмо на мелованной бумаге и с тьмой орфографических ошибок. Неизвестно, как именно оно прошло цензуру. Видимо, так же, как и письмо «Лорда Л.С. со товарищи» — случайно. В нём кто-то с инициалами К.у.М. просил «чтоб вы все хором сдохли», а ещё Корону Власти, нормальный поддоспешник («кто сказал, что женщины-воины под доспехами должны быть голые?!»), некоего Даламара и десяток комплектов кружевного белья. Тас подумал и согласился отнести госпоже К. все подарки. И пообещал заодно заскочить в Бездну — полюбопытствовать и занести маникюрный набор давно поджидающей его даме. Ещё были запомнившиеся послания: В одном, порядком раскисшем, некий волшебник со дна Кровавого Истарского моря просил на Хумино Рождество водолазный костюм, потому что «надоело уже пятьдесят лет нагишом на глубине плавать, да и вредно это», и мотивируя последнее тем, что у него артрит, радикулит и вообще. В другом какой-то П.С., педагог пенсионного возраста и по совместительству прожженный интриган со стажем по тому и другому профилю, просил в посмертии перевода на сходную должность в какой-нибудь тихий мирок. Ещё он просил школу волшебства и героя помладше, чтоб воспитывать с пелёнок и вот уж на сей раз гарантированно не получить озлобленного на полсвета тёмного мага в качестве результата воспитательного процесса. К потенциальному герою у него было не так много требований: авантюрный склад характера, определённая степень внушаемости, отсутствие сумасшедших родителей в анамнезе, а так же братьев-сестёр, с которыми П.С. иметь дело наотрез отказывался. Впрочем, этот П.С. ещё не догадывался, что бонусом к школе в тихом мирке шли уже сидящие и в этом мире в печенках: движимый жаждой обрести бессмертие и не слишком уже живой маг, чёрный волшебник в роли предмета обожания (раз уж П.С. так хотел «и больше никакой любви до гроба к одной единственной стерве в чёрной мантии»), да и без подчиненного с тёмной историей, пугающей внешностью, а так же гадским характером, дело тоже не обошлось. Так что П.С.-у ещё предстояло рвать волосы на ягодицах и костерить Паладайна так, что последнему икалось бы до конца его дней без передыху. Особенно в те моменты, когда принималось шевелиться в неназываемом в приличном обществе месте некое проклятое зрение. И только лимонные дольки напоминали бы несчастному волшебнику-переселенцу о белой луне родного мира. В общем, много было интересного. Тас всего и не упомнил. Кроме того, подарки ещё предстояло где-нибудь скендерить и вручить. То есть нет, не так! Их надо было забрать там, где они были не нужны, и отнести туда, где нужны. И тут-то Тас долго не сомневался. *** — С праздничком! — радостно объявил Тассельхоф, вываливаясь из камина в Палантасской Башне Высшего Волшебства в облаке сажи и в тёплой компании увесистого мешка с подарками, одного вороньего гнезда и колпака, красного в мелкую розочку, зимородка и корону. От участи быть мгновенно превращенным в чёрный отпечаток копоти на стене его спасло только то, что Тас почти сразу же вытряхнул из мешка под ноги архимагу Рейстлину Маджере слегка пыльную, несколько растрёпанную и порядком ошарашенную жрицу, завёрнутую в одну только мокрую простыню. Причина неприглядного вида этой достойной особы была в том, что на вежливую просьбу полезать в мешок Праведная дочь Паладайна поступила вовсе не так, как полагается благонравной палантасской девице. То есть, не завизжала на всю округу, точно гномья циркулярная пила, не взмолилась Паладайну и даже не упала в обморок. Вместо этого она метко засветила платиновым медальоном по лбу помощнику дедушки Фисбена и сбежала. Пришлось Тасу пойти на хитрость и с простынёй наперевес подкараулить жрицу во время купания. — Счастливого Хуминого Рождества! Сверху на жрицу, точно из рога изобилия, высыпалось предназначавшееся совсем другой особе бельё. Кендер рассудил, что от Китиары в любом случае не убудет, а вот от него вполне может, особенно если вытаращивший глаза архимаг придёт в себя и зарядит ему молнией промеж ушей. Оттого собирать кружевные тряпочки не стал. И сбежал вниз по лестнице, оставив ошарашенного Рейстлина распаковывать «подарок», отчаянно краснеющий и явно не собирающийся без боя сдавать последний бастион защиты в виде натянутой чуть ли не до кончика носа белой простыни. И надо сказать, впервые в истории Кринна кендер приходил куда-то за тем, чтобы что-то отдать, а не только что-то унести в одном из своих бесчисленных кошельков. Хотя и без унесения дело не обходилось. Тасу ведь ещё предстояло дарить подвальным живчикам тонну шоколадных конфет, компенсируя боль и страдания их суровой гомункульской недо-жизни. Ну и упаковывать в мешок не подозревающего о своей подарочной участи Даламара. *** Под конец, когда Тас оббежал весь Кринн четыре раза (пусть и при помощи волшебного переносящего во времени и пространстве посоха, с которым он ухитрился бессчетное число раз заблудиться и промахнуться, но в итоге всё-таки доставил почти все подарки по адресам) и стоптал ноги чуть ли не до колена, выяснилось, что в укромном уголке завалялся ещё один не врученный подарок. Письмо с обратным адресом куда-то делось, оставив после себя жалкий клочок, на котором можно было прочитать разве что первые буквы (не то «За», не то «Ва»), не проливавшие свет на личность одариваемого. Тас развязал мешок, удивлённо рассмотрел подарок и ойкнул. Кажется, он знал, кому предназначалось содержимое. На то, что этому кому-то один подарок Тас уже вручил, кендер махнул рукой, решив, что просто забыл отдать всё. К тому же, надо же было куда-то пристроить Рождественский дар. Прокравшийся утром на кухню Палантасской Башни Высшего Волшебства Даламар, благополучно бежавший из постели Китиары на третьи сутки, нашёл у камина незнакомый и очень подозрительный мешок. Да-да, в мелкую розу, корону и нечто, напоминающее раздавленного телегой воробья, отчего-то выдаваемого соламнийскими рыцарями за благородного парящего зимородка. Предчувствуя дурное, Даламар развязал узел заклинанием, с превеликой осторожностью открыл мешок и едва не заорал от негодования. На дне мешка спала зарёванная беловолосая человеческая девочка лет трёх или пяти на вид. *** — Фи-и-и-исбе-е-е-ен, — донеслось до ушей аватары светлого бога. — Фи-и-и-исбе-е-е-ен! Аватара светлого бога Паладайна, впавший в маразм волшебник и просто прикольный дед Фисбен, конечно, первые минут пятнадцать пытался сделать вид, что спит, накрывшись шляпой. Вопли сменили тональность. Имя Фисбена орали на все лады, и даже на мотив старой песенки «в Кендерморе ничейная береза стояла, но не долго». Следующие пятнадцать минут старый волшебник делал вид, что оглох, ослеп, сбежал в другую Вселенную, где просил политического убежища, и в принципе не слышит голосов, его призывающих. Однако с кендером и его упорством было почти так же легко сладить, как и с самой любимой из ныне живущих Дочерей Паладайна. В смысле, сложно настолько, что проще было выполнить его просьбу, чем слушать это нытьё. То есть мольбы. Потому Фисбену всё же пришлось явиться, печенкой предчувствуя ужасное, а поджелудочной и вовсе ощущая замаячившие на горизонте Второй Катаклизм и пришествие злорадно ухмыляющегося Папы-Хаоса одновременно. — Ты не представляешь! Они там лежали, такие ненужные и одинокие... — похвастался Тассельхоф, не то предъявляя «их», не то ими же прикрываясь. Фисбен заглянул в открытый кошель и в ужасе вцепился в бороду. Из кошельного нутра на него глядели День независимости, Пасха в облике белого кролика и пьяненький, кругленький Старый Новый Год. *Перевод В. Муравьева и А. Кистяковского