я - душа, потерявшая путь назад, и мой свет путеводный, что раньше светил так ярко, мне кажется, стал, как и я, исчезать. пусть мы вместе с ним уже никогда не вернёмся домой, тот свет - навсегда только мой
Иногда ему всё ещё снилась та ночь. Воспоминания были расплывчаты, и как только он открывал глаза, драгоценные маленькие фрагменты снова поглощались безграничностью его доверия. Но на короткий, мимолетный миг, прежде чем его разум менялся под властью заклинания, которое было создано — как учитель каждый день напоминал ему — исключительно для защиты Мо Жаня, на этот неуловимый миг он осознавал ужасную правду своего текущего положения. Но затем, вместо того чтобы осторожно попытаться склонить чашу весов в свою пользу, разрушить иллюзию, он взвешивал знания и использовал их как наказание за преступление, совершённое им по незнанию почти пять лет назад. Эта реальность, какой бы ужасной она ни была, принадлежала ему точно так же, как и его учителю. Они оказались в ловушке вместе, купаясь в липкой, сладкой взаимной зависимости, и совершенно незачем было вникать в причину, по которой грушевое вино, столь щедро налитое в чашу, оставляло на языке странный металлический привкус. Так было всегда, не так ли? Пик Сышэн всегда был необитаем, с травой, покрывшей все мосты и дворы, и виноградными лозами, взобравшимися по стенам в смертоносных объятиях разрушения. Здесь никогда не было юношей и девушек, спускающихся по лестнице, бегающих между деревьями и следующих по знакомым дорожкам в столовую. Здесь никогда не было других старейшин, кроме его учителя, и других учеников, кроме самого Мо Жаня. Всё было слишком идеально, чтобы быть потревоженным хаосом внешнего мира. И в этой тихой, прекрасной мечте Мо Жаню требовалась вся его выдержка, чтобы не замечать пятен, окрашивающих сочную траву в неестественный тёмно-зелёный оттенок. Каждый раз, когда он открывал глаза и поддавался идиллической, девственной красоте окружающего, все его сомнения неизбежно тонули во всезнающих объятиях учителя, так зорко охранявшего его покой. Сердце Мо Жаня, управляемое невидимыми нитями, которые никогда — упаси небеса — не натягивались слишком сильно и не обвивали его грудную клетку слишком туго, вело его шаг за шагом по знакомой рутине. Каждый день был точно таким, как и предыдущий, и все они, без малейших сомнений, были только приятными и радостными. Посмотри на меня. Этим утром Мо Жань одевался, когда краем глаза заметил собственное отражение в разбитом зеркале. Большая часть осколков стекла уже превратилась в пыль, так как он много раз ходил туда-сюда, но один крошечный кусочек всё ещё висел на раме, словно кривой зуб, маня его ближе. Посмотри, что мы наделали. Он не хотел. Его учитель говорил сопротивляться, и всякий раз, когда соблазны возвращаются, чтобы вгрызаться и терзать его разум и сердце, Мо Жань должен был обратиться за помощью, преклонить колени перед своим учителем и молить — как грешник своего единственного бога — молить, чтобы грехи были очищены, а преступления прощены. ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!! Он беззвучно рухнул на пол. Последнее, что увидел Мо Жань перед тем, как его разум поглотила тьма, был предмет странной формы под кроватью, покрытый пылью, но ещё смутно узнаваемый. Холодок пробежал по спине, напоминая о каком-то тайном значении, но потом его глаза закрылись, и тишина, с которой он был так хорошо знаком, наступила снова. Эта штука, вытекающая, словно смола, из его маленьких рук, была чёрной и наполненной ненавистью ко всему живому, неживому, и тому, что существовало между ними. Оно хотело пустить свои корни в благодатную почву, вцепиться в неё и распространиться, завоёвывая и уничтожая, сжигая дотла сады и поля, превращая их в багряную пустыню, где никакое другое живое существо, кроме него самого, никогда не смогло бы расти. Он огляделся вне себя от ужаса. Ши Мэй, чья голова ударилась о чайный столик, когда тот неуклюже отшатнулся, избегая неожиданную атаку Мо Жаня, теперь лежал на полу без сознания, а его волосы были мокрыми и липкими. И учитель, всё ещё находящийся в состоянии медитации, которого нельзя было тревожить — не то, чтобы такой бесполезный ученик, как он, обладал навыками, необходимыми для преждевременного пробуждения. Его руки слабели с каждой секундой, а это мерзкое существо — каким-то образом Мо Жань знал, что оно живо в своём собственном ужасающем виде — это чудовище извивалось и скручивалось, будто не в силах оставаться на месте, жадно тянулось вперёд, проливая яд на девственно белые одежды учителя. Слёзы текли по лицу Мо Жаня. Он попытался подчинить это нечто, но оно не поддалось, и рядом не было никого, кто мог бы помочь уничтожить его. С закрытыми глазами он прошептал ряд бессвязных, едва слышных извинений, а затем, после ещё одного ужасного мгновения колебания, отпустил. Это были мы, помнишь? Он до сих пор видел тот день во сне. Путь от маленького домика, который он когда-то делил с кем-то — его друзьями?.. — был покрыт островками мха и полевых цветов, обильно распускающихся и пробивающихся через каждую доступную щель, ободряемых бесконечным запасом пропитания. Ему не суждено было сбиться с пути или совершить неожиданный поворот, следуя инструкциям учителя, которые — и Мо Жань выучил их наизусть — были написаны с единственной целью: обеспечить его безопасность. Однако, когда его разум, отвлечённый странными очертаниями на дне ручья, повёл его между старыми деревьями к тихой поляне, глаза Мо Жаня начали слезиться, а нити стали острыми, пронзив его кожу в качестве безжалостного наказания. Мы убили его. Время от времени ученики приходили сюда попрактиковаться, стремясь избежать шумных и многолюдных тренировочных площадок, и подвергали испытанию свои навыки, демонстрируя застенчивую самоуверенность. Два меча плясали в лучах солнца; юноша, едва ли старше его, вытер пот со лба и нанёс новый удар, оказавшийся удачным. Кончик меча прошёлся прямо между ребрами Мо Жаня, прервав его собственную атаку. Конечно, оружие без острых краёв не могло причинить никакого реального вреда, и он беззаботно усмехнулся, готовясь к следующему раунду. Было уже слишком поздно, когда он заметил на земле тень, указывающую на присутствие кого-то третьего. Когда его спарринг-партнёр выпрямился, лихорадочно поправляя растрёпанную одежду, Мо Жань поднял взгляд, сглотнув ком в горле, и повернулся лицом к мужчине, наблюдавшему за ними с холодным выражением лица. — Учитель. Он ожидал, что их глаза встретятся, но взгляд мужчины был прикован к другому ученику, и в нём скрывалось что-то настолько глубоко тревожное — бесконечная пустота за зрачками, — что Мо Жань заговорил, прежде чем успел обдумать последствия. — Учитель, он ничего не сделал. Воспоминания, словно подхваченные бурей, разрывались одно за другим. И тупые лезвия, и синяк на боку, и смех, и свобода, и юность поднимались в воздух, ожидая суда. Лёгким наклоном головы и движением запястья процесс вынесения приговора достиг своего апогея, и виновная сторона с тихим стуком уступила. На лице учителя не дрогнул ни один мускул. Он был в полной гармонии с самим собой, без чувства вины или угрызений совести, которые терзали бы его мысли и отравляли сон. Им двигала очень простая цель, околдовывающая своей элементарной красотой. Мы убили их всех. Они по-прежнему снились ему, чаще, чем хотелось бы. Его воспоминания были неустойчивыми, ненадёжными, словно написанными чужой рукой, они менялись тысячу раз, прежде чем чернила высохли, и он уже не мог уследить за изменениями. Вся эта пьеса вращалась вокруг него, но для кого-то, кто словно бы играл главную роль, он проводил ужасно много времени в стороне, молчаливым зрителем, ослеплённым своей преданностью. Он не уверен, когда иллюзия захватила весь Пик Сышэн. Дыры в реальности сначала были такими маленькими, почти незначительными, и Мо Жань так хотел верить в то, что всё это было сделано ради его благополучия, как терпеливо объяснял учитель. Он создал этот рай, пусть и не своими руками, но тем не менее он был совершенен, не так ли? Целый мир только для них двоих. Вся жизнь с его учителем. И когда он подходит к большому дереву и смотрит на человека в белых одеждах, стоящего под ним в ожидании его прихода, он изо всех сил старается не задавать вопросов о вечном цветении, лепестках, сыплющихся снегом, и невыносимом смраде гниения, который наполняет его легкие с каждым шагом. — Мо Жань. Они смотрят друг на друга, и в глубине этих глаз Мо Жань видит лужу крови и нечто, свернувшееся в ней клубком, которое никогда не насытится до конца, но всё же упивается своим греховным, отвратительным существованием. Мо Жань падает на колени, когда осколки истины, наконец, заполняют его измученный разум. Он ползёт к единственному спасению и зарывается головой в одежду учителя, моля об облегчении. — Тише, тише, — тонкие пальцы пробегают по его волосам — утешая, успокаивая, контролируя — и металлический привкус во рту утихает, несмотря на разбросанные повсюду искажённые остовы. — Теперь ты в безопасности. Никто и никогда больше не причинит тебе вреда. Конечно. Пик Сышэн всегда был необитаем, с пятнами крови, покрывающими мосты и дворы, и амарантовыми лозами винограда, взбирающимися по стенам в смертоносных объятиях разрушения. На лестнице никогда не было разбросанных костей, не было трупов, погребённых под деревьями, и гнилых кусков ткани, очень похожих на одежды Мо Жаня, застрявших между каменными плитами. Здесь никогда не было других старейшин, кроме его учителя, и не было других учеников, кроме самого Мо Жаня. И больше никогда не будет.***
21 февраля 2023 г. в 10:27