Безусловный рефлекс

Прямой разворот плеч, гордая посадка головы, увенчанной копной вьющихся каштановых волос... Гермиона не идет, нет, она скользит через зал министерства. Так, словно плавно перетекает из шага в шаг. Ее кошачья грация сводит с ума, и ему только и остается, что, следя за ней на расстоянии, пялиться на ее соблазнительную фигуру. Узкое платье выгодно подчеркивает аппетитные формы и не оставляет простора для полета фантазии, поэтому неудивительно, что взгляд опускается к крепким, туго обтянутым шелком, ягодицам и приклеивается к ним намертво. От этого волшебного зрелища воображение Люциуса начинает рисовать такие откровенные картинки, что его попеременно бросает то в жар, то в холод. Рот пересыхает, и он с трудом сглатывает. И надо же такому случиться — именно в этот момент, когда сладостные видения достигают апогея, их прерывает чей-то писклявый голос: — Мистер Малфой! Что вы думаете о последних постановлениях, принятых на днях Визенгамотом? Вздрогнув от неожиданности, Люциус с трудом возвращается в реальность. Прочищает горло, переводит взгляд с Гермионы на говорившего и едва удерживается, чтобы не скривиться: Арнольд Калкин, одна из пешек Шеклболта. Какого дьявола ему нужно? Он всеми силами пытается изобразить интерес, но стоит ему только на миг отвлечься, как предмет преследования тут же исчезает из поля зрения. «Куда она могла подеваться? В какую сторону пошла?» — мысли мечутся точно выпущенные на волю пикси, но Калкин задает очередной вопрос, и волей-неволей приходится отвечать. Но вот докучливый собеседник оставляет его в покое, и Люциус снова продолжает погоню. Гермионы нигде не видно, хотя он явственно чует в воздухе разлитый аромат ее духов. Еле уловимое благоухание с легкими цветочными нотами играет с ним злую шутку, потому что, едва оно достигает носа, как в паху начинается недвусмысленное движение. Пока еще слабое, еле ощутимое, но если так пойдет и дальше... Боги, до чего же удобны иногда просторные мантии! Как гончая, вставшая на след, Люциус идет на запах, и тот приводит его в коридор, где Гермиона с кем-то разговаривает. Заслышав шаги, та поворачивает голову, встречается с ним взглядом и сперва недоуменно приподнимает бровь, а потом и вовсе закатывает глаза и перестает обращать на него внимание. Совсем. Словно его здесь нет и никогда не было. Подобное поведение может смутить кого угодно, но только не его. Сдаваться он не собирается. С совершенно невозмутимым видом Люциус останавливается неподалеку от собеседников, демонстративно подпирает стену и снова ловит каждое ее движение. Даже самое незначительное. Со стороны может показаться, что Гермиона не замечает его присутствия, но вскоре до слуха Малфоя доносится, как она прощается с собеседником, и воспаряет духом. Не спуская с нее глаз Люциус облизывает пересохшие губы. Он похож сейчас на хищника, преследующего жертву, и уже готов к атаке. А при мысли, что совсем скоро она станет его добычей по-настоящему, его и вовсе накрывает волна возбуждения. Один Мерлин ведает, чего ему стоит сдерживать себя. По-прежнему не говоря ни слова, Гермиона проходит мимо него, как мимо пустого места, и, ведомый своими тайными желаниями, он завороженно идет вслед за ней. Ему приходит в голову совершенно идиотская мысль, что она околдовала его, наложила какие-то неведомые чары, однако, он тут же ее отбрасывает, потому что ритмично покачивающиеся перед глазами бедра идущей впереди женщины заставляют кровь в его жилах струиться в два раза быстрее. Это зрелище, пожалуй, сильнее любого приворотного будет. Вот она поворачивает за угол и входит в свой отдел. Малфой ускоряет шаг. Догоняет ее почти на пороге кабинета, но Гермиона и не думает закрывать перед ним дверь: войдя к себе, намеренно оставляет ее открытой настежь. Долго упрашивать Люциуса не нужно — один миг, и он уже в комнате. Наблюдает, как она тщательно запирает дверь, накладывая на нее особо мощные чары, оборачивается к нему и... Тут же оказывается в его объятиях: Люциус почти бросается на нее, сминая ее губы своими, заглушая сорвавшийся с них стон. Этот звук окончательно сводит его с ума. Поцелуй становится безжалостным, почти грубым, в то время как его рука нетерпеливо забирается под платье, скользит по гладкой коже бедра все выше и выше, пока он не осознает, что на Гермионе нет нижнего белья. — Ого! Да ты у нас шалунья, оказывается... А с виду такая приличная женщина... — со смехом говорит Малфой, накрывая ладонью ее промежность. Пропустив подкол мимо ушей, Гермиона, все так же молча, с улыбкой касается его паха и, обнаружив стальной стояк, начинает хихикать. Легонько сжимает член сквозь плотную ткань чтобы уже через мгновение усилить хватку, от чего Люциус сдавленно шипит сквозь стиснутые зубы. Да и он тоже в долгу не остается: запускает пальцы между ее бедер, и... влага на пальцах не оставляет ему совершенно никаких иллюзий. — Да ты же вся мокрая, Гермиона, — шепчет он ей на ухо. Она в ответ лишь пожимает плечами. Щеки ее пылают, дыхание сбивается. Эта Гермиона ему больше по душе, чем та особа, что чинно шествовала по коридорам министерства — Похоже, наша игра тебе понравилась, — добавляет он. — Ты же знаешь, что так оно и есть... — с улыбкой отвечает она, но последние слова тонут в очередном жгучем поцелуе, в то время как его нетерпеливые пальцы поглаживают ее киску. — Сильнее, — стонет она ему в рот, и у него не хватает духу отказать ей. Он погружает в нее два пальца, толкает их в тесную глубину ее естества, и под его напором она выгибается. Стоны ее становятся громче и протяжнее. — Ты такая возбужденная... — глухо говорит Люциус, но Гермионе сейчас не до него, она вся во власти своих ощущений. Неутоленное желание захлестывает ее с головой, и она торопливо поднимает его мантию, ловко расстегивает пояс и получает то, к чему так стремилась. Малфой пожирает глазами ее раскрасневшееся лицо, растрепавшиеся волосы и, наслаждаясь минутой триумфа, тянет время. — Пожалуйста, — Гермиона устремляет на него глаза, и Люциус видит в них такую неистовую мольбу, что на мгновение ему кажется, словно его умоляет не только ее тело, но и душа. — Пожалуйста! Не ответить на этот призыв мог бы разве что мраморный истукан, но Люциус всего лишь мужчина, из плоти и крови, и потому решительно задирает на ней платье и быстро разворачивает спиной к себе. — Обопрись о стол, — велит он и одним резким движением входит в изнывающую от нетерпения плоть. Гермиона вскрикивает, подается к нему, чтобы принять его как можно глубже, и когда это происходит, стонет от удовольствия. Ее стенания заводят его еще больше, он начинает двигаться в ней все сильнее и быстрее, и с каждым толчком Гермиона в его руках превращается в желе. Влажное и горячее. Он все утро ждал этого момента, и хотя прекрасно знает, что долго не продержится, старается об этом не думать. Какое это вообще имеет значение, когда в его руках сейчас само совершенство? Он немного меняет угол проникновения, и этот маневр приносит свои плоды: тело Гермионы напрягается, как натянутая струна, дыхание ее учащается, она замирает на мгновение и, содрогаясь в пароксизме наслаждения, кричит. Оргазм лишает ее сил, и Люциус, чувствуя каким податливым и расслабленным стало ее тело, ускоряется. Какое-то время в кабинете слышны только влажные шлепки, пока на покрасневшем от усердия лице Люциуса не появляется странная улыбка. — Хочешь детей от меня? — кивнув каким-то своим мыслям, внезапно шепчет он Гермионе на ухо, лаская сквозь гладкий шелк ее грудь. У той от неожиданности перехватывает дыхание. — Я хочу, чтобы ты всегда оставалась такой, — продолжает он. — Моей девочкой, до отвала накормленной моим же членом, выебанной по полной программе, истекающей моей спермой — и с кругленьким животиком. Представив на мгновение эту картину, Люциус с рыком кончает. Придя в себя, неохотно отстраняется, и Гермиона снова обретает способность дышать, чувствуя, как по ее бедрам медленно стекает теплое семя. Наконец он отпускает ее и одевается, пока она выпрямляется и поворачивается к нему. — Вот интересно, вы когда-нибудь угомонитесь, мистер Малфой? — насмешливо глядя на него, со вздохом качает головой Гермиона. — Никогда, миссис Малфой, — фыркнув, учтиво отвечает Люциус, наблюдая, как она приводит себя в порядок и поправляет платье. — Вы уж мне поверьте. Делает шаг у выходу и, обернувшись, вдруг заявляет: — Кстати, мы давно уже должны были подумать о втором ребенке. Как считаешь? Открывает дверь и многозначительно смотрит ей в глаза. — Значит, подумаем, — с улыбкой отвечает Гермиона. — Только... Дома, ладно? Я, видишь ли, занята сейчас. Вот разберусь с делами и вечером снова вернемся к этой теме, хорошо? Люциус довольно хмыкает и, кивнув, выходит из кабинета. Дверь тихо закрывается.