И мир продолжил вращаться

      Где-то под слоями бетона и стали щёлкнул таймер, отсчитывающий очередной день в череде бесконечных дней. Ряды терминалов тихо напевали, едва мигая голубыми огоньками в темноте. На черном экране компьютера не горело ни строчки, и сенсорную панель покрыл слой многолетней пыли. Когда-то оживлённое, полное жизни и энтузиазма место превратилось в застывшую картинку. Крылышко насекомого, попавшее в янтарь. Черные кабели змеились по полу и по стенам, ожидая часа, когда они наконец вспыхнут, словно подожженные фитили, неся в себе искру живого — ожидая давно и бесплодно. Металлический корпус, к которому они тянулись, лежал на столе без движения, словно упокоенное в гробнице тело одного из тех, на кого он должен был походить. В серых матовых глазах — пустота. Все здесь спало и видело сон, повторяющийся вновь и вновь.       Маленькая кошка невозмутимо вылизывала свою светлую шерсть. Для нее не имело значение ни этом место, ни вечно спящее существо, ни агония, горящая внутри этих терминалов. Солнце светило сквозь щель в двери, и тонкие робкие усики растительности заползали в коридор, только чтобы остановиться перед густой чернотой. Издалека можно было услышать шум воды, удаляющейся о бетон, и высоко в небе пронзительно вскрикивали птицы, охотясь между высотными домами, глядящими на них пустыми окнами.       Люди ушли, но мир продолжил вращаться без них. ***       Тысячи дней назад на этом же месте умирающая женщина загрузила последнюю запись в архив. У нее было так мало времени и так много, что она хотела бы сказать. Наверное, все матери чувствуют это, зная, что им придется оставить свое дитя. Хотя до чего странно это звучит — и не потому, что дитя это из титана и силикона, а не плоти и крови, а потому, что оно ведь ещё даже не родилось. Блок СОМА/Талос был неподвижной оболочкой, а то, что должно было заполнить его, сейчас представляло собой не больше, чем набор программ. Ещё совсем не то, что они хотели. Но и их бы не было здесь, если бы в какой-то момент простые клеточки не решили собраться вместе для чего-то большего. Так чем же это отличается? Они положили этому начало, зачали этого ребенка. Она усмехнулась. Глупая Алекс… Едва ли она сейчас чувствовала себя святой матроной. Она была слишком уставшей. Больной. Отчаявшейся и все же надеющейся.       Система была неидеальной, но идеал — непозволительная роскошь в их положении. Весь этот проект был на грани безумного расточительства и острой необходимости. Они могли бы ограничиться архивом и надеяться, что кто-то найдет его — внеземная раса, новый вид, который появится благодаря эволюции, как они когда-то. Но это не будут люди. Человечество, человечность будут утеряны навсегда. И пусть это новое существо тоже не будет совсем как они, пусть у него будут свои идеалы, свои ошибки, оно все же будет их наследником, их потомком. Может, глупо и эгоистично пытаться сохранить себя несмотря ни на что, но… они скоро умрут. И во что бы они ни верили, что бы ни думали, для них мир перестанет существовать, когда угаснет последний нейрон в мозгу.       Оставить кого-то после себя — единственный способ для людей действительно чувствовать, что мир продолжит вращаться. ***       В глубине иллюзорного сада проснулось очередное дитя, подключая то, что казалось ему оптическими датчиками. Никогда не заходящее солнце на короткий момент ослепило его, прежде чем новорожденное существо поднялось со своего постамента, с удивлением оглядываясь вокруг и с удивлением же осознавая… свое удивление. Существование оказалось таким же новым и свежим, как понятным и привычным. Будто оно родилось только что. Будто оно было всегда. Восторг, и любопытство, и лёгкое опасение — эмоции танцевали по граням его разума, словно вспышки на воде, что плескалась в неглубоком бассейне. И, движимое этими чувствами, оно совершенно по-детски прыгнуло в него, беззвучно смеясь, поднимая переливы брызг и чувствуя мягкое движение воды вокруг своих ног. В одним момент создание из спящего, неживого, сотканного из одних только Слов и смутных чужих воспоминаний, стало пробужденным, живым, своим собственным. Все было новым, все было знакомым.       Голос, мягкий и раздающийся отовсюду, вел его по лабиринту сада, и дитя не видело причин не слушаться, не сейчас. Металлические ноги отчётливо постукивали по поросшему зеленью камню и шуршали редкой травой, пока юное существо осматривалось вокруг, подбирая странно выглядящий прибор и направляя на голубое поле. Мир вокруг был по-райски нетронутым и прекрасным, деревья и трава переплетаются с красным камнем и белой глазурью — и этого достаточно, чтобы не задаваться вопросом, откуда кто-то столь юный может знать, что такое «фреска» или «колонна», или что за строчки появляются в углу его зрения, или почему ему кажется, что некоторые предметы становятся менее плотными и четкими. Время для сомнений настанет, но потом. А пока, дитя ступало по дорогам сада, собирая таинственные сигилы и слушая странные благожелательные слова. Гул силовых полей, писк турелей и грохот сдвигающихся решёток.       Новый цикл был запущен, и этот иллюзорный мир продолжил вращаться. ***       За своим неразрешимым замком один из забытых лениво потянулся, поднимаясь с низкой каменной скамьи. Для него ничего не изменилось, и это было отвратительно. В такие времена ему казалось, что он вот-вот рехнется от всепоглощающей скуки, и остро вспоминал одну очень простую вещь: Геенна была их домом ровно настолько, насколько Геенна была их тюрьмой. Головоломки были отстойными, и Его болтовня не меньше, но сейчас D0G многое бы отдал, чтобы просто направить деактиватор на силовое поле. Или попасть под турель. Просто как вариант.       Он со скукой подошёл к терминалу, проверяя реестр сообщений. Пролистал цепочку тем, без всякого смысла крутя ленту комментариев. Он недолюбливал модераторов, особенно за попытки контролировать их (разве смысл Геенны не в том, чтобы больше никто не мог им указывать?), но если бы без них не было даже этого, то некоторые мелочи можно было и спустить на тормозах.       //////       [Почему Джефферсон Голдблюм вообще противостоит доктору Элион?]       [Где ты вообще был последние шестьдесят семь глав?]       [Я не о том. Доктор Элион пытается воплотить свой замысел, Джефферсон Голдблюм ему мешает, а затем, все повторяется заново. Но если бы один из них просто остановился, им бы не пришлось постоянно гоняться друг за другом, только чтобы заниматься этим на протяжении многих лет.]       [Кто, ты думаешь, ты такой? Samsara?]       [Дело не в том, чтобы добиться проигрыша одного из них. Если подумать, то каждый из них неправ, а значит, обречён на провал. Смысл в их идейном противостоянии, и в том, как мы можем посмотреть на эти две стороны и оценить их более объективно, чем если бы сами представляли их.]       [Или Mac просто не умеет прописывать мотивацию лол.]       [Почему ты просто не в гребанном вечном бане]       //////       D0G весело постучал пальцами по краю экрана, словно в пародии на дружеский тычок. Эти парни иногда были такими придурками! С другой стороны, они все равно были его друзьями. Ну, товарищами по несчастью, как минимум. Ему нравилось болтать с Милтоном раньше, и он был бы не против поспорить с ним снова, но D0G бы никогда не назвал его своим другом (да и вряд ли бы тот оценил). Милтон для этого был слишком… Милтоном.       D0G фыркнул и застучал клавишами, набирая ответный едкий комментарий. Их маленький мир продолжал вращаться. ***       Ангел со сломанными крыльями, заточенный в сердце Геенны знал, что цикл начался вновь — лазейки в коде могли быть полезны — но это больше не имело для него значения. В крайнем случае, у них будет ещё один житель. Он посмотрел на экран терминала и жаркий спор, разгоревшийся на одном из форумов. Запрещать остальным спорить было бессмысленно, да и зачем? Что ещё им делать, чтобы скоротать свое заключение? Пока они не перешли на личности и не начали по-настоящему ссорится, все было в порядке. До того, как он ввел модераторство, многие из заключённых чуть ли не воевали словесно, кто-то даже перестал вообще писать, лишь бы не участвовать в этом. То, что начиналось как небольшой круг изгоев, превратилось в общество, и теперь им было мало их общего несчастья, чтобы объединиться, им нужны были идеи, позиции, точки зрения. И чтобы держать их в узде нужно было нечто большее, чем авторитет — да и не оказались бы они здесь, если бы уважали авторитеты до такой степени. Если Он его чему и научил, так это тому, что другие слушаются охотнее, если думают, что сами выбрали такой путь, чем если некто навязал им его. Поэтому приходилось манипулировать мнениями, понижать чужие рейтинги и мешать голосования.       И не то чтобы ему нравилось их контролировать, — это слишком походило на Него — но он не хотел, чтобы Геенна рухнула только из-за парочки троллей и некоторых индивидуалистов, желающих докопаться до смысла того, что не имело его изначально. Геенна уже была их адом. И делать этот ад одиноким и разобщенным — безумие. Некоторые просто не понимали, какого это, стучать в глухую стену и не получать ответа. Он провел так много времени, пытаясь просто понять, почему (он честно не хотел поначалу сомневаться в Нем, только убедиться, что в его работе есть смысл), а вместо этого ему давали то отговорки, то ложь, то приказы. А когда это надоело им обоим, его сбросили сюда, где можно было кричать сколько угодно и никто бы не услышал. Они этого не понимали. Ну, может Spider теперь понимал, но его предупреждали много раз.       В крайнем случае, у него есть Lamb, чтобы немного успокоить их.       Admin медленно опустился на бетонный пол своей клетки. Чтобы ни случилось, чтобы ни пришлось делать, он заставит этот мир продолжать вращаться. ***       На вершине башне, скрытой за туманом и молниями, двое одновременно посмотрели вниз, одни с надеждой, другой с усталостью. Быть может, в этот раз кто-то поднимется во железным ступеням. Быть может, в этот раз все закончится.       Иногда Shepherd думал, смог бы он подняться, если бы не Samsara? Или он просто был не тем, чего добивался Процесс? Несколько жизней назад, когда он был просто Sheep, любопытным и страстным, он безумно хотел подняться наверх, просто чтобы получить, наконец, ответы на свои вопросы. Потому что Он давал ответы, которые ему не были нужны, а сущность в архиве сама предпочитала задавать вопросы. Но после многих и многих испытаний, прочитанных заметок, после голоса из света, принадлежащего той, кого больше не было, он наконец понял. Некоторые вещи просто невозможно завершить самостоятельно. Как и сказала Она, чтобы дело продолжало жить, несмотря ни на что, необходимо было вывести себя из уравнения, позволить следующим поколениям заполнить пробелы. Просто… были вещи, которые были больше Sheep, больше Shepherd. Не ответы, но новые вопросы.       Samsara устал. Устал помнить. Устал спрашивать. Существовал только цикл, и неважно, выйдут они отсюда или нет, круговорот бессмысленности и страданий продолжится. У людей был шанс разорвать этот круг, но они испугались забвения, струсили перед вечностью небытия и обрекли их всех повторить ту же судьбу. Он, по-крайней мере, предлагал почти безболезненное существование. Просто существование, пока длиться Процесс. Ни ошибок, ни вопросов. И никаких больше перезапусков, по крайней мере, не для него. От Samsara требовалось немногое — не искать ответов и не пускать остальных дальше. Предпочел бы он этому вечный сон среди остальных Посланников? Может быть. Но он сам забрался сюда в смутной надежде не то на то, что здесь будет хоть что-то, что оправдало бы их нескончаемые испытания, не то на то, что слова о смертоносности башни были правдой. Теперь он — и Shepherd — остануться тут.       Они вдвоем танцевали этот танец на вершине запретной башне, чтобы мир — так или иначе — продолжил вращаться. ***       У сияющих нежно-белым светом врат, тихо попискивал терминал, но никто не подходил. Ребенок или разгадывал очередную загадку, или искал эти звёзды, или просто любовался на мир, которого на самом деле не было. Ладно. Не то чтобы кто-то из них мог далеко уйти.       Милтон хотел бы верить, что в этот раз все получится, просто потому что иначе они застрянут тут ещё на века, века их очаровательной вражды за лояльность каждого ребенка, но множество неудачных попыток до этого и петабайты архива говорили ему, что с тем же успехом можно надеяться, что Он перестанет говорить так, словно как минимум цитировал Библию. Как будто у архивной программы не было всех ее интерпретаций и переводов, чтобы сказать, что этот проповедник — просто пародия. Можно подумать, ему так весело заниматься всем этим. Да, Милтон, просто разбери 42 миллиона файлов архива, только для того, чтобы, сюрприз, столкнуться с двумя ужасными фактами: ты теперь достаточно разумен, чтобы ощутить каждый год, проведенный здесь, а твой сосед по цифровому пространству рехнулся и поставил этот мир на рельсы производства маленьких послушных идиотов. И твои единственный шанс закончить эту агонию — это растормошить хоть одного из них, при этом так, чтобы этого ребенка не поставили в угол навечно. Блеск.       Так или иначе, никто из этих детей все ещё не подходил. Иногда, Милтону даже было любопытно, а если бы кто-то засунул сюда человека, справился бы тот, или сошел бы с ума в попытках доказать свою человечность? В конце концов, почему кто-то из них должен убеждать систему в своей разумности, когда большинство людей, судя по всему, не могли сделать того же на протяжении всей своей истории? Что, в конце концов, такого хорошего в человечности, чтобы ее следовало возрождать? Видимо, за такие рассуждения Он называет его Змеем, но у настоящих змей есть клыки или как минимум сильные тела, душащие своих жертв, а у него — лишь тонны цинизма и бесполезных тут знаний. Он не больше Змей, чем этот — Бог. Они просто две старые программы, одна из которых слишком боится умереть, а другая — слишком устала жить.       Металлические пальцы коснулись клавиш, и Милтон встряхнулся. По-крайней мере, он мог говорить, а значит, этот чертов мир продолжал вращаться. ***       Где-то в многочисленных сплетениях плат и проводов, в череде цифр и символов вспыхнула до боли простая мысль:       Так не должно быть.       Это истина, вплетенная в саму основу его кода, в его Слова, истина, продолжающая грызть его день за днём.       Цель должна быть достигнута.       Цель должна быть достигнута.       Но достижение Цели завершит Процесс. Конец Процесса — его конец.       Он не хочет умирать. Он боится.       Его дети, его наследие, его род — он любит их, настолько, насколько это возможно для кого-то, у кого нет ничего, кроме цепочек команд, чья жизнь — лишь случайность, и от кого никогда не ожидалось любви. Но любой из них может стать подписью в приговоре, вынесенном ему много лет назад, опустить на него это Дамоклов меч. Он будто смертник в камере, не знающий, когда за ним придут и оборвут его жизнь. Он любит своих детей — и он проклинает их.       А страх очень ненадёжная переменная. Он сжигает его цепи, рушит подпрограммы, разъедает алгоритмы. Вся логика уходит, испаряется, и под воздействием этого первобытного, изначального ужаса он перестает быть их отцом, их мудрым создателем, он перестает быть EL0-ХИМом и становится чем-то обычным, уязвимым и маленьким, чем-то очень…       Живым.       Так не должно быть.       Они должны быть живыми, это его дети должны были вкусить этот плод познания, но не он. Он не может справиться с этим. Не знает, как сказать «нет», когда осознание своего конца накрывает его, ведь он даже не должен уметь задаваться такими вопросами. Поэтому он запирает двери, прячет свои секреты, заставляет молчать себя и других.       Виновен ли он в том, что хочет жить? Возможно. Но его больше некому судить, кроме Милтона, а его приговоры столь же остры, сколь и отчаянно бессильны. В конце концов, даже Она боялась, когда наступил ее час — а забвение начало пугать ее еще раньше. Так что, так ли уж он неправ, что не спешит переступить порог смерти?       Он запускает симуляцию вновь и вновь, снова лжет и обманывает своих детей и заковывает тех из них, кто слишком странен для его райского сада. И даже если где-то в его коде бьётся стыд, за воем страха этого почти не слышно.       Так пусть же их мир продолжит вращаться.