Пока, люблю, целую

Это всё потому, что он только что говорил по телефону с мамой. Да. Именно так. Ничто так не поднимало Кави настроение, как еженедельные разговоры с мамой — только она могла так зарядить его позитивом, добротой и… любовью. Да. Всё дело в ней. Другой причины и быть не может, о, нет-нет-нет. Черта с два. Кави делает глубокий вдох, пытаясь успокоить сердцебиение и румянец на щеках. Через полчаса Аль-Хайтам вернётся домой, и Кави должен быть в полной боевой готовности к моменту, когда тот перешагнет порог. Да пошло оно всё. Проще и вовсе съехать, чем снова препираться с Аль-Хайтамом. Если начать собираться прямо сейчас, он успеет сложить кое-что из одежды и художественные принадлежности, хотя бы всё самое необходимое. Так? Так. Кави кивает сам себе, поднимаясь с дивана. Да. Лучше не придумаешь. Остаток вещей можно будет забрать лет через пять, когда Аль-Хайтам всё забудет. Чёрт, нет — зная эту сволочь, надо рассчитывать на все десять, раз он до сих пор припоминает Кави его казусы со времён Академии… Нет, всё куда проще! Можно упросить Дэхью вынести его вещи. В конце концов, она до сих пор должна Кави за то свидание с Дуньярзад, что он помог организовать, не так? Так. Да, именно так он и сделает. Боги, мозг Кави так и кишит гениальными идеями. Если это сработает, ему больше не придётся видеться с Аль-Хайтамом. Вообще. «Пока, люблю, целую!» Его собственные слова, сказанные Аль-Хайтаму (ненароком, бездумно, бессознательно, совершенно случайно!) пару минут назад по телефону, гудят эхом в голове так громко, будто наяву. Ох, господи. Он ведь мог ляпнуть что угодно, но не это. Кому угодно, но не… Это всё из-за мамы! Кави готов прокричать, но поблизости нет никого, чтобы принять его оправдания. Закидывая в сумку любимые рубашки, он глядит на часы. Двадцать пять минут. Чёрт. Как он сможет смотреть Аль-Хайтаму в глаза?.. *** Дело было так: Перед тем, как окончить звонок, мама напомнила Кави, чтобы тот не забыл поужинать, как бывает всегда, стоит ему с головой уйти в новый проект. Кави никогда не сомневался в её проницательности, не собирался и сейчас, поэтому тихо посмеялся, сказал на прощание «люблю, целую» (потому что он всегда говорит это маме, когда вешает трубку! потому что не думал, что может отвлечься и сказать то же самое в конце следующего звонка!) и отключился, откидываясь на диван. У Кави был слишком сложный день, чтобы приготовить даже яичницу, и он решил заказать с доставкой на дом. Ну и, ладно, ему просто хотелось чего-нибудь чудовищно вредного. И поскольку Кави — отличный сосед по комнате, он решил спросить у Аль-Хайтама, что ему заказать. (Не за свой счёт, конечно. Но и не в целях экономии на доставке, не-а). Аль-Хайтам торчал в Академии допоздна с тех пор, как был назначен ректором — долгая история про коррупцию и мошенничество. Кави не имеет ни малейшего понятия, почему они выбрали молодого завкафедрой, даже не декана, в качестве ректора, но он в принципе многого не догонял о своём соседе, честно говоря. «Буду дома через полчаса», — заявил Аль-Хайтам, как только поднял трубку. Он в принципе не утруждал себя аллоканьем. Кави закатил глаза. «Вообще-то, я хотел спросить, не хочешь ли ты цыплёнка на ужин». «Я собирался приготовить пасту, но если ты так уж голоден и не можешь ждать, без проблем». Аль-Хайтам — Кави выяснил за все годы жизни с ним — отвечал как угодно, но никогда не на заданный вопрос. «Я не об этом… тьфу, — Кави раздражённо хмыкнул и вдруг прислушался к странному эхо в трубке. — Какого?.. Я что, на громкой связи?» «Ты прервал мою встречу с одним из преподавателей, — констатировал вместо ответа Аль-Хайтам. — Впрочем, не переживай, она не возражает», — так, словно это сейчас волнует Кави. «Господи, выключи громкую связь, Хайтам!» «Это было бы грубо с моей стороны». «То есть болтать по телефону во время встречи не грубо?» Аль-Хайтам мученически вздохнул. «Не возьми я трубку, ты бы вынес мне все мозги». «Я!.. — ладно, он был прав. — Окей. Просто хочешь ты цыплёнка или нет? Завтра выходной, тогда и приготовил бы пасту». «Хорошо». Ещё ни разу — ни разу Аль-Хайтам не согласился с Кави просто так. Каждый раз это звучало, как великое одолжение, которое Кави должен принять с фанфарами и аплодисментами. «Что-то ещё? Я был бы дома уже через двадцать минут, но из-за тебя задерживаюсь на все полчаса». «Да я!.. — хмыкнул Кави, чувствуя, как предательски краснеют щёки. Конечно, Аль-Хайтам лишь констатировал факт (хотя никто его об этом и не просил), но прозвучало всё так, будто Кави не мог дождаться его прихода. Господи. Ещё и при людях. Он хотел сказать что-то в своё оправдание, но Кави не был бы собой, не опозорь он себя ещё раз. — Ладно, это всё. Я просто закажу тебе, как обычно». Господи, мама, — подумал Кави, — посмотри, на какие жертвы мне приходится идти, лишь бы не пропустить ужин! «Хорошо, я отключаюсь». «Пока, люблю, целую». Кави нажал на отбой, тяжело вздыхая, и прикрыл на мгновение глаза. Только спустя минут десять, вдоволь покопавшись в приложении доставки, сделав заказ и заблокировав смартфон, он вдруг понимает, что ляпнул. Главное, кому. «Чёрт». Нет. Он не мог сказать, ну не мог же. Чёрт, он в самом деле сказал «пока, люблю, целую» Аль-Хайтаму. «Блядь!» Это всё мама виновата. ***

«Пока, люблю, целую». Так. Аль-Хайтам прожигает взглядом свой телефон, где ещё высвечивается фото контакта Кави. Дурацкий снимок — полузакрытые глаза, глупая ухмылка — в тот момент Кави, вроде, обыграл Сайно и Тигнари в карты. Аль-Хайтам делал этот снимок, чтобы шантажировать его при случае, но Кави всё равно вышел на нём несправедливо хорошо. Это фото Аль-Хайтам не удалит ни за какие коврижки. Кави отключается прежде, чем Аль-Хайтам успевает что-либо понять. Что это было? Невероятным усилием воли он останавливает свои мысли и оборачивается. Новая преподавательница — на встрече с которой Аль-Хайтам, вроде как, должен быть — и думать о нём забыла, судорожно печатая что-то в собственном телефоне. С его места не видно, что именно она пишет, но, судя по нажимаемым клавишам, там что-то вроде «новый ректор мутит с тем милашкой с кафедры архитектуры???» — Прошу прощения, — Аль-Хайтам прочищает горло и привлекает внимание девушки к себе. — На чём мы остановились? Молодая преподавательница кивает так преданно, будто не распустила только что чудовищную сплетню о своём начальстве, и снова утыкается в бумаги. Аль-Хайтам слушает вполуха, хмыкает время от времени, но сам не может перестать думать о словах Кави. «Пока, люблю, целую». Это что-то новенькое. Они знают друг друга с незапамятных времён, и Кави всегда был чудовищным болтуном — за все эти годы он говорил Аль-Хайтаму что угодно… но только не подобное. Только не эти три слова. Ну, ладно, два. Ему стоило сказать «люблю» в ответ?.. Странное чувство разгорается у Аль-Хайтама в груди, стоит только подумать об этом, но ни в одном из известных ему языков нет подходящего названия. — …находится в сносном состоянии, — по-прежнему что-то зачитывает молодая преподавательница. — М-м, да. У меня всё, я пойду. Уверена, вы тоже спешите домой. Она улыбается ему той мягкой и понимающей улыбочкой, будто она уже понапридумывала себе невесть чего. Будто знает что-то, чего не знает он сам. Аль-Хайтам хмурится. У Кави есть такая же привычка — понимать что-то об Аль-Хайтаме прежде, чем он начнёт догадываться. Он молча ждёт, пока девушка покинет кабинет, и тоже собирается домой. Сердце в груди отчего-то пляшет чечётку. *** Кави всё-таки не съезжает к тому моменту, как Аль-Хайтам возвращается домой. Посреди сборов он вдруг понимает всё ясно и чётко. Не годится так складывать его дорогие шёлковые рубашки. Поэтому Кави вынимает их из сумки одну за одной, аккуратно развешивает на плечики и прячет обратно в шкаф. Поправляя воротник четвёртой блузы, он слышит, как в замке скрипит ключ Аль-Хайтама — звук, который он уже ни с чем не перепутает. Ровно как и шорох шагов, приближающихся к его двери. Чёрт. Всё. Это конец. Кави чует. Может, стоило побыстрее собираться, потому что сейчас, чувствуя, как взгляд Аль-Хайтама прожигает дырку у него в спине, Кави понимает — ночевать с сегодняшнего дня он будет на улице. Да, это явно в стиле Аль-Хайтама. Кави делает глубокий вдох, прикрывает глаза на мгновение и оборачивается к соседу. Вообще-то, он ожидает, что Аль-Хайтам начнёт ругаться, как только встретится с ним взглядом, не дав Кави объяснить, что во всём виновата мама и он ничего подобного не имел в виду, но вместо этого он… просто стоит в дверном проёме. И не знай он Аль-Хайтама так хорошо, даже назвал бы его сконфуженным. Аль-Хайтам всё смотрит на него, будто боится зайти, и они оба молчат. Кажется, впервые им нечего друг другу сказать с тех пор, как они живут под одной крышей. Кави хмурится — никогда и ничего не останавливало Аль-Хайтама от того, чтобы завалиться к нему в комнату, так что происходит сейчас? Опять же, не знай Кави его так хорошо, сказал бы, что он будто чего-то ждёт… Ага. Всё наконец сходится. Аль-Хайтам ждёт от него извинений? Чёрта с два. Ещё бы Кави извинялся за случайное люб- любл- нет, он не может произнести это даже в своей голове. И вообще, с чего Аль-Хайтам в принципе так из-за этого взъелся? Неужели так худо было слышать эти слова от Кави? (ну, по отношению к Аль-Хайтаму.) (Нет, они не относились к Аль-Хайтаму!) (Чёрт, это был несчастный случай, заткнитесь.) — Что ты делаешь? Голос Аль-Хайтама выдёргивает Кави из раздумий. Он снова обращает внимание на своего соседа, даже щурится в поисках закипающей в Аль-Хайтаме ярости, но никак её не видит. Он выглядит просто-напросто растерянным и смотрит то на Кави, то на открытую сумку за его спиной. — Куда-то собираешься? Точно. Вот сейчас Аль-Хайтам его и выдворит. Кави уже ждёт этих слов, но сосед почему-то молчит. Только спустя минуту неловкой тишины, он вдруг понимает — Аль-Хайтам в самом деле задаёт ему вопрос. — Ага. Эм. Кави не это хотел сказать. Ладно-ладно, он в самом деле куда-то собирался (съезжать, честно говоря), но до того, как Аль-Хайтам пришёл домой, застрял в дверном проёме и запудрил Кави мозги. (Порой Кави кажется, что у извилин его мозга какая-нибудь аллергия на Аль-Хайтама — иначе как объяснить, что в его присутствии они отказываются работать? Аллергия!) Ко всему прочему, Аль-Хайтам знает расписание Кави наизусть и не устаёт об этом напоминать во время их бесконечных препираний. Чёрт. И поэтому, по-хорошему, стоило бы сделать вид, что Кави неправильно его услышал и должен был сказать нет, никуда он не собирается ни сегодня, ни в ближайшее время вообще, хотя бы потому что жить ему больше негде — но, опять же, Кави не был бы собой, не… — Я проведу пару дней у… друзей, — выпаливает он прежде, чем успевает подумать. Аль-Хайтам быстро скрывает удивление, и, не всматривайся Кави так напряжённо, точно упустил бы. (Только не когда на кону его жильё. Сейчас любой намёк на лице Аль-Хайтама на счету). Парень молчит с минуту, а потом кивает сам себе так, будто мысленно о чём-то договаривается. — Понятно, — говорит Аль-Хайтам вслух. В какой-то момент кажется, что он хочет добавить ещё что-то, но всё же молчит и кивает в сторону кухни. — Доставщик приехал. Я наткнулся на него у порога — он всё ждал, когда ты ответишь. — О, чёрт, — Кави сначала тянется за телефоном, а потом уже понимает, что толку в нём нет — Аль-Хайтам уже получил доставку. Экран переполнен уведомлениями от курьера, и Кави понимает, что профукал последний шанс нормально извиниться. — Разумеется, я всё оплатил, — говорит Аль-Хайтам из коридора. — Я ещё во время звонка понял, что ты хочешь провернуть. Не забудь вернуть свою часть чека до завтра — я не намерен тратить ползарплаты на твои капризы. Кави оглядывается на спину своего соседа — весь накал страстей куда-то испаряется. И дело не столько в том, что никто не выгоняет Кави, сколько в этих странных трёх минутах, пока Аль-Хайтам молча стоит в дверях комнаты. То ли он себя необычно ведёт, то ли Кави чудится что-то не то; что бы то ни было, Кави выдыхает и бредёт на кухню. Уж к чему он привык, так к спорам с Аль-Хайтамом по поводу доставок еды. Он успевает поужинать, вымыть посуду и даже пробормотать что-то типа спокойной ночи, прежде чем понимает, что, во-первых, должен на пару дней уйти к друзьям, и, во-вторых, Аль-Хайтам так и не вспомнил об этом «люблю, целую». Может, и не услышал вовсе. Может, Кави зря помял свои рубашки, пока собирал вещи. Совсем уж зря вызвонил Тигнари и напросился погостить день-два. Кави в самом деле быстро повесил трубку, так что, может, он действительно зря перепугался. Если бы Аль-Хайтам услышал, точно не стал бы молчать об этом, такой уж характер. Поверьте на слово. Кави засыпает с некоторым облегчением, и даже видит какой-то сон. С утра он просыпается в отличном настроении, бодро чистит зубы, даже вприпрыжку бежит по каким-то делам. И старательно игнорирует непонятный укол в груди. *** Аль-Хайтам не говорит ничего ни на следующее утро, ни через три дня, когда Кави наконец оказывается выдворенным Сайно из их с Тигнари любовного гнёздышка возвращается домой. И даже если Аль-Хайтам вдруг слышит, как Кави прощается чуть ли не с каждым собеседником «люблю целую», прежде чем положить трубку (просто на всякий случай, как если бы это его новая фишечка, со всеми прощаться люблю-целую, даже с оператором мобильной связи), виду он не подаёт. Так проходят дни — настолько мирно, насколько только можно представить. (Мнение соседей не считается). Время от времени Кави задумывается, что бы произошло, не повесь он тогда тут же трубку. Он задумывается, что получил бы от Аль-Хайтама в ответ — нет, не то чтобы он в самом деле хочет знать. В самом деле не хочет? Не имеет значения. По крайней мере, не должно иметь значения. В самом деле?.. *** Порядка трёх недель Кави сидит, как на иголках, ожидая какой-нибудь развязки, прежде чем, наконец, решает — их с Аль-Хайтамом счёт сравнялся. Он понятия не имеет, что это за счёт и кто должен его вести, но просто знает, что сравнялся. Кави ведь успевает напридумывать себе сотни небылиц: что Аль-Хайтам просто не услышал его слов (вероятнее всего); что Кави вообще ничего подобного вслух не говорил (менее вероятно); ну или что Аль-Хайтам лучшего о нём мнения и сразу понял, что Кави это ляпнул случайно, не имел ничего подобного в виду и просто не переключился с разговора с мамой, поэтому решил не упоминать этот казус и избавить Кави от смущения (практически невозможно). И всё-таки, на двадцать третий день Кави отпускает ситуацию. Нет, не то чтобы он считал, просто… просто он очень хорош в математике. Да. Он как раз заканчивает масштабную работу и высыпается впервые за месяц, поэтому, проснувшись сегодня утром, решает забыть все прошлые тревоги, встать пораньше и начать новую, прекрасную жизнь. Может, даже приготовить себе завтрак в честь этого. Точно. И, между прочим, Аль-Хайтам должен быть в восторге от такого соседа, как он — поскольку Кави разбивает два яйца и варит кофе на двоих, хотя мог бы спокойно приготовить только для себя! (Вовсе не потому что Аль-Хайтам купил продукты, а Кави, мягко говоря, их одалживает, нет). Он негромко включает свой любимый плейлист (да, с платной подпиской Аль-Хайтама на Спотифай, и что с того?) и тихонько подпевает Рианне, когда слышит сонные шаги соседа за своей спиной. — Уже не спи… — начинает Кави, не оборачиваясь, но тут же давится собственными словами, поскольку… вдруг чувствует руки на своей талии. Аль-Хайтам обнимает его, прижавшись со спины. Кави застывает на месте; во всём теле только суетливо бегают извилины, пытаясь понять, какого чёрта здесь происходит. Нет, он может пошевелиться в любой момент, может вырваться или просто потянуться к сковороде, но какая-то часть внутри него истошно кричит — не смей разрушить этот момент. Три секунды растягиваются на все три часа, и Кави успевает пустить корни в пол, прежде чем Аль-Хайтам (чёрт, это Аль-Хайтам вообще? судя по запаху и какому-то неописуемому ощущению это он, но мозг Кави по-прежнему не способен это осознать) пристраивает подбородок у Кави на плече. Его губы едва касаются загривка, а шею щекочет дыхание, и просто какого чёрта?.. — Доброе утро, — ласково бормочет Аль-Хайтам куда-то в шею, и Кави скорее чувствует вибрацию его грудной клетки, чем слышит эти слова. — Д-доброе? Кави всё же высвобождает одну руку, несмотря на странное чувство в груди. Кажется, его слова заставляют Аль-Хайтама проснуться — по крайней мере, так убеждает себя Кави, потому что ничем другим, кроме лунатизма, он объяснить это не может. Аль-Хайтам легонько сжимает его в объятиях, прежде чем отпустить, и фыркает ему в загривок так, что сам Кави, напротив, забывает, как дышать. Он всё ждёт, что Аль-Хайтам отскачет, как ошпаренный, как только поймёт, кого обнимает, но он, кажется, и не думает отстраняться; Аль-Хайтам не убегает, даже когда Кави набирается смелости обернуться. Напротив, он складывает руки на груди, делает крошечный шаг назад и спокойно заглядывает Кави в глаза — так, будто в этом нет ничего необычного, будто так происходит каждое утро, будто… Кави не хочет продолжать. Кави только таращится в ответ, только молча надеется, что Аль-Хайтам скажет что-нибудь или снова его обнимет; может, извилины в его мозгу ещё этого не понимают, но сердцу Кави куда лучше знать, чего он хочет. Аль-Хайтам же не делает ничего из этого — безмятежно оборачивается к турке с кофе, чтобы налить себе чашечку. Так, словно вовсе и не он только что перевернул весь мир Кави с ног на голову! — О, да, — почти стонет Аль-Хайтам, оборачиваясь к Кави с крохотной улыбкой. — Спасибо за завтрак. Он делает шаг вперёд, и в какой-то момент Кави кажется, что на этот раз его сосед сделает что-то окончательно безбашенное — поцелует его, например, или типа того. Вместо этого Аль-Хайтам тянется к плите, чтобы выключить конфорку. — …пускай и подгоревший, — он ухмыляется. В самом деле ухмыляется! Мир Кави переворачивается ещё разок, и теперь, кажется, уже наверняка. *** Этот случай они не обсуждают тоже. Аль-Хайтам ничего не говорит на этот счёт, а Кави понятия не имеет, что вообще можно было бы сказать. Зато вот теперь они точно в расчёте — никто ни у кого не в долгу. Кави больше не ожидает мучительного разговора с Аль-Хайтамом о том самом «Люблю, целую», только не после того, как тот… (случайно? бессознательно? лунатично?..) обнял Кави со спины и минуту сопел в его волосах. Обычные соседи по комнате так не поступают, так что вполне справедливо считать, что они в расчёте. Так? Так. *** Кажется, теперь Аль-Хайтам знает, как назвать это странное чувство в груди. Но одно дело знать название, и совсем другое — знать, как его озвучить. И потому он ждёт, когда Кави поймёт всё сам. Ему всегда удаётся раскусить Аль-Хайтама раньше, чем тот хотя бы сформулирует мысль. Пускай Аль-Хайтам никогда не был в отношениях, он имеет некое представление; и то, что происходит между ними, отношениями не назовёшь даже с большой натяжкой. Тем не менее, очередной разговор с той молодой преподавательницей — Нилу, кажется — расставляет всё на свои места. — Я не знала, что вы и Господин Кави вместе, — как бы невзначай говорит девушка. Аль-Хайтам прекрасно понимает, что ей уж очень хочется хоть каких-то подробностей для сплетен, и не спешит отказывать. — Я тоже долго не знал, — отвечает он больше себе, чем Нилу. — Что-что? — Ничего. Вас это так сильно шокировало? — Нет, вовсе нет! — Нилу спешно качает головой и машет руками. — Просто… это, скорее, стало неожиданностью, но исключительно приятной! Все знают, что вы постоянно, эм, спорите, стоит вам встретиться в Академии, и потому… Никто и подумать не мог, что между вами есть что-то большее. Но теперь, раз это правда — всё удивительным образом встаёт на свои места. Аль-Хайтам молчит пару мгновений, и Нилу, боясь, что он понял всё неправильно, спешит извиниться: — Я вовсе не хотела лезть в вашу личную жизнь, вы не подумайте!.. Просто это так удивительно — о, господи, я не то имела в виду, я… — Нет-нет, я понимаю, что вы хотите сказать, — Аль-Хайтам останавливает девушку, пока та не наговорила ещё не пойми чего. Он в самом деле понимает, что она имеет в виду. И теперь, кажется, понимает даже больше. *** На следующий день, перед тем, как уйти на работу, он целует Кави в щёку. И потом, изо дня в день, тоже. В первый раз Кави таращится на него, открыв рот от удивления, но уже на второй и третий день всего лишь хмыкает, не отрываясь от нового чертежа. Потом Кави приносит ему в Академию забытый с утра обед, и Аль-Хайтам целует его на прощанье. Совсем потом Аль-Хайтам приходит домой позднее обычного и, обнаружив своего соседа уснувшим на диване в гостиной, отводит Кави в его комнату — тот сонно моргает и сам подставляет правую щёку для поцелуя. Они по-прежнему не говорят об этом. И оба чувствуют, что развязка всё ближе. *** На тридцать восьмой день — не то чтобы Кави считает — он всё же решает спросить. Аль-Хайтам оправляет рукава пальто перед выходом, идёт к дивану и наклоняется к Кави, чтобы поцеловать на прощанье, когда тот оборачивается в последний момент, встречаясь с ним губами. Его рука сама тянется к щеке Аль-Хайтама, но тот и не думает отстраняться — напротив, целует всё напористей. Что-то в мозгу Кави коротит, последняя извилина умирает, корчась в муках, и только сердце действительно знает, как сильно он этого ждал. — Эй, — Кави отрывается от поцелуя и тихо шепчет, — что всё это значит, Аль-Хайтам? Аль-Хайтам улыбается и медленно поднимается, отряхивая на себе пальто. — Пока, — говорит он вместо ответа, — люблю, целую. Аль-Хайтам — Кави выяснил за все годы, что любит его — отвечает как угодно, но никогда не на заданный вопрос.