Сад всех цветов.

Привиделось, как под кайфом мне В мареве очередного наркоалкоугара, Дима бредёт по паркету. Сквозь разбросанные упаковки, бутылки, пачки, зиплоки, пару шприцов. Вряд ли в них был героин или даже крэк. Скорее, что подешевле. Бредёт Дима по инерции, сам не осознавая, куда. Но тем не менее, среди тел и мусора, он находит такой же мутный взгляд. Размазанный и пьяный, я снова лежу на кафеле Никиту прижало неподъемной тяжестью к полу. И честно, вставать ему и не хотелось. Среди пыли и бардака он сейчас и ощущал своё место. Внезапно, на потолке вместо дурацкой люстры появляется чьë-то лицо, укрытое дредами. — Уау, это же Рокет! Отчего-то, Никиту пробивает на смех, заливистый и такой же дурацкий, как люстра. И говорю красиво, но криво, как каллиграфия Коль что-то не понятно, тогда просто поправь меня — Никита, ты… — Я да, я Никита! Оффми, все меня знают! Отчего-то, теперь Дима тоже смеётся. Никита хихикает с него, после откашливаясь. Так они и остаются, в лучах предрассветного солнца, пока Дима смотрит на Никиту среди хлама, а Никита на Диму под люстрой. — Ты-ы-ы… Ты под люстрой, но ты ведь не только под ней? Да ведь? Никита вновь заливается смехом с собственной реплики, после закашливаясь, увлажняются глаза. Но не от истерики, нет. Лишь от громкого кашля, раздирающего лëгкие. Выдохнув пару раз, Никита вновь возвращается к разглядыванию чужих дред. Всё же, он и не мог никого разбудить на этой хате: из таких снов никто не захочет возвращаться в реальность. Всё это время Дима просто стоял и молча смотрел. Никите казалось, что им интересуются. — Никита… — М? Дима склоняется к Никите, говоря тому на ухо: — Давай сбежим, а? — А чë? — Здесь делать нечего больше. Хозяин и сам нас на утро прогонит. Так давай же… Со мной… — Окей. Но я не хочу вставать… — Хочешь. Дима подхватывает Никиту с пола. В текущем его состоянии труда это не составляло. — Ноги переставляй, уходим мы. — Куда же?... Вопрос остаётся без ответа, да и Никите плевать. Всё-таки одному оставаться не хотелось. А Дима тëплый, Дима рядом. Дима надёжный. Ну или так Никите кажется, пока он судит по себе. Будь, Будь загадкою для кого-то О побочках всё равно прочитаю на обороте Надо признать, Никита восхищался Димой и на трезвую голову. Общаться они стали не так давно, но Никита был свято уверен: вот он, его человек. Их цели по музыке и игре совпадали в тот момент, и вот, они удачно оказываются на общей тусовке. Правда, покидают они её некрасиво, в крысу. Кому же придётся там убираться?... Но это уже неважно. Квартира остаётся позади, вместе с ней этаж, после лифт, подъезд, дом, двор. И уже никто и ничто не заботит Никиту, кроме дред на чужой голове и чужой руки на своём плече. Дима был властным человеком. Он любил, чтобы всё шло, как ему хочется. При этом частенько он от ответственности за свои решения убегал, предпочитая оставлять своих пацанов разбираться. Об этом Никите шептал его знакомый, с недоверием поглядывая в сторону Димы. Но Никита отмахивался всегда, игнорируя чужие предупреждения. Всё же чувства опьяняли, и хотелось лишь проводить время с Димой чаще. Неважно, в каких состояниях. Неважно, в каких ситуациях. Главное— увидеть его. Слепота и смерть, и всё равно, если в Минздраве против Дима жил одним днём. Он жил, согласно своему нику. Прежде, чем ракета достигает своего назначения, ей суждено сгореть. Он не видел себя покорителем совсем уж далëких вершин. Скорее снарядом, который вспышкой проносится на поле боя. Поэтому полагал, что если сгорать, так целиком. А в пучину взрыва всегда можно кого-то утянуть. Чтобы скучно напоследок не было. Если песня про тебя, то это песня про наркотики А Никита смотрит на искры в чужих глазах и дышит тяжело, часто. В крови давление скачет, голова кружится от внезапного прилива кислорода. Диме хоть бы хны, даже идёт по прямой линии, ещё и Никиту успевает направить. — Я такси закажу, оно довезëт нас. — Окей, давай… Дима разбирается с приложением, попутно матеря его создателей и таксистов, что-то выпаливает про то, что отчего-то в 5 утра в этом районе никто не работает. Никита же всё так же смотрит на товарища по объединению пристально, будто боясь что-то упустить. Никита успел с подачи Димы перепробовать множество различных препаратов, но сам Дима превосходил их по всем критериям. От Димы Никита был зависим, без него дни были серыми, в них не было неожиданности, азарта, новизны. Остальные интересовались Никитой поверхностно. Дима же лез прямо в душу, бередил старые раны. Но Никита не отталкивал, наоборот: прижимал к себе крепче, молил остаться. И Дима оставался. Вот он, здесь. Небо из ведра не льёт И бывает, даже тает под ногами лёд — Машина приехала. Идём. — Ура-а-а! Никита в ладоши хлопает, заставляя алкашей на лавочке поблизости обернуться на него. После, они с пониманием кивают головой, возвращаясь к своей незамысловатой беседе. Ведь трезвыми глазами тебе не суждено разглядеть яркие краски в слякоти и грязи московской весны. Не суждено обрадоваться непойми откуда взявшемуся дождю, моросящими каплями оседающему на волосах и лице. Рокета невольно пробивает на улыбку. Всё же, смех Оффми был заразителен. Просто сейчас его льду не растаять от столь мелкого потепления. Двери открываются, заспанный мужик не обращает внимания на то, как Дима ноги своего друга переставляет в салон машины за него. После, Дима садится рядом, диктует адрес, машина трогает с места. Голова Никиты обмякла на чужом плече. Безмятежным сном её обладатель спит, и Диме хочется изучить своими руками все его черты и изгибы, но нельзя. Пока что, приходится довольствоваться тем, что ему сейчас дарит чужое невменяемое состояние. Машина приехала на пункт назначения, после оплаты услуг водитель не говорит ничего, лишь молча кивает и уезжает дальше, развозить тела разной степени свежести. Когда наступаю на ошибки прошлого Никита сонными глазами смотрит на очередной район с новостройками, а сонными ушами слышит: — Приехали, спящая красавица. Вставай. — Зачем… Но это уже не его выбор. Встаёт с помощью чужих рук и плечей, провожает взглядом машину. Даже подъем к двери подъезда даётся тяжело, и спасибо двадцатому веку за изобретение лифта, иначе видит Бог, Никита так и остался бы мëрзнуть на улице. Двери открываются, и Никита даже не помнит, сколько дверей он преодолевает, но он заваливается чужую постель, обессилено, прямо в одежде, еле как разувшись на входе. Сейчас он с трудом вспомнил бы собственное имя, но помнил правила приличия. Как можно аккуратно, но не слишком осторожно Дима облегчённо выдыхает, понимая, что его священная миссия «дотащи Никиту на себе домой» окончена. Потому, оставив верхнюю одежду в прихожей, он бредёт, садится на кровать рядом, кладёт руку на чужую спину, пока Никита всё так же лежит, не говоря ничего. Несомненно, на улице ему приходилось осторожничать, но сейчас он, хоть и аккуратно, но нарушал чужие личные границы всё больше. Если честно? Мы как Читос и как Честер, если честно Никита же разлëгся абсолютно беззаботно. Он был не в том состоянии, чтобы краснеть, смущаться, думать, как именно это всё выглядит. Не думал он и о том, к чему это всё может идти. — Ди-и-им. — Да-а-а? — Я тебя обожаю, знаешь? — Знаю. — Спасибо те… Я щас не вяжу слов, но… Пасиба от души, честно. Мы друг другу… Подходим идеально, честно! Работаем вместе, тусуемся вместе. — Знаешь, ты можешь меня отблагодарить. Никита на секунду выглядит растеряно. — А? — За мою помощь, конечно же. — О, тебе что-то нужно? Проси что хочешь! Всё, что угодно моему лучшему другу! Если честно? Как Паоло и Франческа, если честно — Знаешь. Мне угодно узнать тебя получше. — Ты такой смешной, Дим! Конечно, спрашивай чë хочешь. — Скажи мне… — Что сказать? — Тише, не перебивай. Между ними виснет тишина, тягучая и вязкая. Никите чудилось, что он может разрезать её ножом и попробовать на вкус. А Дима на вкус какой? Дурацкий вопрос в голове тоже не вызывает смущений. Сейчас ему всё можно. Жалеть надо на утро, а сейчас нужно лишь смеяться и дотрагиваться до всего, до чего тянутся руки. Правда, сейчас руки никуда не тянутся. Лишь валяются на матрасе вместе с остальным телом, пока всё плавает и кружится. Лишь Дима ровно сидит, прямо перед ним, позволяя взгляду уцепиться. Если честно, то метафор тут не счесть Отелло, Дездемона, Моника, и всё в таком ключе Но это если честно, конечно — Скажи мне. Ты когда-нибудь спал с парнями? На рефлексе, Никита тут же давит из себя смех, что вылетает из горла вместе с кашлем. — Кто? Я? Да нет конечно! Ты что, такое спрашиваешь… И в мыслях не было! — А по-моему, было. И не раз. Они по-прежнему сидят рядом, однако Никита сдвигается ближе к стене. Заведомо проигрышный ход, ведь Дима лишь придвинулся ближе. Пониженный пульс Никиты отчего-то оживает вновь, играя мелодию на высоких нотах. — Что же, ты мои мысли читаешь? По кирпичикам, по кирпичикам В кромешной темноте ты красива до неприличия Дима не слышит. Он застыл, словно заколдованный. Склоняется над чужим телом, в опасной близости от его лица и шеи. Шепчет: — Нельзя, нельзя быть таким красивым, Никит. Между коробок дом, зажигалкою среди спичек Чужое дыхание обдаëт кожу Никиты жаром. И без того разгорячëнное препаратами тело не выдерживает. Вскоре кровь закономерно приливает не только к венам, но и к содержимому штанов. Никита как будто трезвеет отчасти, уводит взгляд в сторону, будто бы даже пытается встать. Расшатанный, как шуруп, ты прости, но я просто взвинчен Но чужие руки уйти Никите не позволят. Его запястья прислонены к изголовью, Дима нависает сверху, и Никита теперь прекрасно понимает, что же Диме от него всё это время было нужно. — Ты пойми, Дим… Я щас не смогу, я не умею… — Пойми, Никит. Мне плевать. Я сейчас не в том состоянии, чтобы спорить. Просто дай мне то, что нам обоим нужно. Дима спускается к шее Никиты вновь, целует её, чуть ли не кусая, алчностью и жаждой. — Прости. Опять кричу на всю улицу Никита помнит, как они с Рокетом качали залы. Помнит, как врывались в клубы и на тусовки. Делали они это всегда эффектно, с двух ног. Дима умел заявить о себе, и им обоим хватало того, что Никита попросту был рядом. После Никита выскакивает с порога, Дима идёт следом. Никита под впечатлением, он в восторге, треплет друга за плечи. Дима же лишь улыбается снисходительно, словно зная что-то, чего остальным знать было не дано. После они вдвоём оглашают воплями очередной случайный переулок в центре. Возможно, они разбудили парочку жильцов. Возможно, на них вызовут ментов. Возможно, пара тупых пабликов напишут об этом. Насрать. Главное, что сейчас им весело. Сейчас. Здесь и сейчас. Слова не воробей, но на утро они забудутся Дима же помнит эти переулки иначе. С бутылкой в руке, кое-как припрятанной в карман куртки, он пытается поспеть за речью и мыслями Никиты. Они путаются, сплетаются в клубок, подобно этим узким улочкам. Кричит ему что-то вслед, а Никита и рад слышать. Просто слышать что-то, а что именно— неважно. — Никит, ты охуенный! — Я зна-а-аю! — Спасибо, что ты со мной! — Да-а-а… — Я люблю тебя! — Ага-а-а… После, Никита продолжает шагать как ни в чëм ни бывало. Дима же продолжает улыбаться, хотя на уме у него совершенно другое. Я ведь делаю всё ради тебя. Почему я не получаю ничего взамен? Нечестно. И всё то ли прямо в лоб И мой то ли пьяный бред Через полупьяный сброд Снова выводя на свет Руки Димы всегда ледяные до ужаса, но в тот момент, когда Никита прижался к паркету в попытке получить хоть какую-то прохладу в душной квартире, они были как нельзя кстати. Дима вывел его сквозь все препятствия, преодолев их за Никиту. Он был признателен, точно также как и возможности избежать самой неприятной части любой вписки: утра. Но чего он не ожидал, так это того, что происходит сейчас. Может быть, Дима прав? Может быть, это то, чего ему действительно всегда хотелось? Но… Почему? Да пропади всё пропадью — Давай не будем тянуть с этим, а? Дима стаскивает с Никиты одежду, которая благополучно летит по разным углам. Никита не сопротивляется, но и выглядит обеспокоенно. И когда чужие руки тянутся к резинке трусов, всё же Никита их останавливает. — Стой… Мы не можем… Это неправильно… — Что же не так? — Всё, Дима, всё. Никита смотрит на Диму взглядом мутным, хочет что-то ещё сказать, но слова никак не сложатся. Ноги не слушаются, руки тоже. Нужно убедить Диму, но его руки непреклонны. Не проводи мне проповедь Дима злится, в его голосе уже слышны агрессивные нотки. — Скажи-ка, Никит, с чего это ты сейчас в недотрогу играешься? Сколько месяцев липнешь ко мне, провоцируешь, а? — Ты не понял… Не так понял… — Пиздишь многовато, Никит. Вскоре, трусы отправляются следом за остальной одеждой. Никита потерян окончательно, пытается высмотреть подсказки в единственном ориентире, оставшемся перед собой. Но его компас сбился безнадёжно, его стрелки показывают не север или юг, а лишь глубины падения человека. Пускай вредно, но мы всё же рады — Что такое? Неловко? Да уж, в самом деле не особо честно, что я тут твоим телом любуюсь, а сам одет. Не поможешь? Никита медлит, туман в башке мешает сразу осмыслить, что от него требуется. Благо, Дима заботливо направляет его руки на свою же талию. Никита расстëгивает рубашку на своём друге (друге ли теперь?), сильно промахивается по большинству пуговиц, но дело до конца доводит, за что получает одобрительное поглаживание по голове. Никита улыбается невольно, ибо столь простой жест заставляет вспомнить о том, насколько же ему дорога их дружба. Но улыбка затухает сразу, как только тот вспоминает: кажется, сейчас она рушится. — Чего ты медлишь? Тебе нравится, то, что ты видишь? — Ну… — Вижу ведь, что нравится. Если поторопишься, увидишь кое-что, что понравится ещё больше. Никита торопится, но не уверен, как ему стоит реагировать на то, что он видит. Но Диме уже плевать. Он руками по чужому телу блуждает, шепчет что-то, спускается ниже. Оно не важно, важно, чтоб таращило цветами радуги Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый укус отзывается дрожью по телу, расцветает на коже цветком, переливающимся всеми цветами, подвластными человеческому глазу. Наслаждение было неземным, и Никита был готов позволить Диме творить с собой всё, что тому вздумается. В этой постели, среди потных простынь и облезлых стен, расцветал сад. Такой, какой представить себе не мог никто на целой земле, но который стелился своими переливами, похожими на нефтяные разводы с заправки или мыльные пузыри на солнце. Никите уже хочется ответить на прикосновения, руки тянутся к чужому лицу, поцеловать. Но его робкая попытка во взаимность тут же уводится в сторону. — Никит, скажи. — Что? — Тебе бы где хотелось оказаться? — В смысле? — Сверху или снизу? — Сверху. Рокет смеëтся, сгибая ноги Оффми и устраиваясь поудобнее. — Дорогой, слишком долго мы играли по твоим правилам! Во лбу семь пядей Но я сто пудов, как в первый раз, и попадаюсь на плутовки Пути из неисповедимых и сто раз непроходимых Расставленных паутин Никита растерянными глазами смотрит в чужие, и видит отражение себя же. Видит себя среди пляшущих искр. Видит себя, сгорающего медленно и в агонии. С губ вот-вот сорвëтся мольба о помощи, однако ноги оказываются на полу и его лицо прислоняют между чужих ног. — Ты уже знаешь, что делать. К глазам уже подступают слëзы, хотя всё только начинается. Никита не мог понять, как же он мог подумать после всего того, что произошло, что его мнение будет Диме интересно. Тем не менее, чужой член уже оказывается во рту. Сомнений нет, будь у Никиты больше волос на голове, то Дима ухватился бы за них, сжав до боли. Однако разум Никиты сейчас находится в совершенно другом месте, блуждая и осматривая комнату. И всё бросить бы, только вот Я бросаю всё наугад Но выходит наоборот Как Никита вообще до этого докатился? Он и выше, и физически сильнее Димы. Если надо, то он бы попросту отбился… Но цветущие бутоны красок перед глазами тут же напоминают, что к чему. Если бы не они, этого бы не произошло. Раскаяния перед ангелами прерывает требовательный голос сверху: — Поживей. Подобное вовсе не мотивирует, однако делать нечего, приходится проводить языком по головке чужого члена, не особо умело пытаясь заглотить сильнее. Дима стонет, глядя в потолок. Разглядыванием потолка тот был увлечён настолько, что даже не заметил, что кончил мимо чужого лица. Всё же, сглатывать при переполненном разной дрянью желудке было бы отвратительным решением. Время тянется, как сироп Немая сцена: двое мужчин, один стоит перед другим на коленях. Пока один слизывает остатки спермы с чужого члена, другой завис уже конкретно. Дима же видел вокруг не цветы, а бабочек. Одна из них сейчас так забавно села Никите на нос. Дима улыбается, поднимает Никиту с колен, и шепчет ему: — Ты дурак. Никита же не слышит. Не видит, не слышит ничего. Лишь водит рукой по чужим волосам, вплетая в них цветы. Я положил себя на эту музыку Потом тебя в кровать, и будто косточки в арбузе мы Дима заваливается на кровать вместе с Никитой, с улыбкою до ушей. Никита же молчит. — Никит. А помнишь, помнишь наш первый фит? Хорошо же было — Да. — А помнишь нашу первую вечеринку? Это был твой первый опыт с кредиткой, не так ли? — Да. — А помнишь… Нашу первую встречу? — Да. Нам надо так, чтоб как под препаратами Да так, чтобы таращило всеми цветами радуги Никита всегда был красив. Но сейчас, сломанный, бледный, с распахнутыми глазами и без одежды, он идеален. В его глазах крылья бабочек, тонкие мембраны, такие прекрасные и такие хрупкие. Да так, чтобы послаще Да так, чтобы как надо Дима вновь языком по чужому телу проходится, даже не пытаясь бороться со своими желаниями. Он не просто шёл у них на поводу, а бежал, бежал во всю прыть. Какая разница, что будет дальше? Этот день нужно растянуть на подольше. Навечно. Да так, чтобы реальность Нам стала бы вдруг не надобна Они лежат рядом, на всё таких же потных простынях, в окружении бабочек, машущих крыльями, освещающих их вдвоём. Сколько прошло времени? Час? День? Неделя? Год? Диме плевать. Он рядом с Никитой, и это всё, что имеет значение. Кроме Никиты, ему никто и не нужен. Не исправлюсь, и поделом Диме с детства говорили, что ничего путного из него не вырастет. Кто бы мог подумать, что они окажутся настолько правы. Но мог ли Дима быть в этом виноват? Конечно же нет. Ежели об этом талдычат все вокруг, конечно же это сбудется, к гадалке не ходи. И не спрашивай, как дела Едет башней мой Вавилон Дима сходил с ума, срывался на всё и всех, орал, царапал себе руки. Но его друзья и коллеги не замечали. Или же, не хотели замечать? Он рушился на чужих глазах, а все лишь расшатывали его фундамент по шву. Своего они добились. И хватая за хвост идею, Иду, пока не ослепну Поэтому пустые беспокойства Никиты и выбесили его так сильно. Но Никита тоже не виноват. Никита хороший, добрый и отзывчивый. Такой милый и солнечный. Вовсе неудивительно, что к нему так тянутся бабочки. Поэтому Дима в последний момент ухватился за дружбу с Никитой. Никите было не насрать. Он всегда интересовался, как там Дима, что он чувствует. Но в эту ночь привычки окончательно взяли верх. Выпив, скурив и снюхав всё, что плохо лежало на том столе, Рокет полетел вверх. А под утро, как нельзя кстати обнаружил Никиту. — Никита… — М? И песенка снова льёт Электричеством в провода Громче тысячи соловьёв — Скажи… Ты ненавидишь меня? Никита молчит. — Эй. Я у тебя спрашиваю. Никита молчит. — Сволочь, ответь уже что-нибудь. Никита молчит. Дима вновь срывает свой гнев на человеке, который отпор ему не даст. Трясёт с силой за плечи, бьëт по лицу, покуда Никита болтается в его руках, как тряпичная кукла. — Ответь уже что-нибудь! Но, как кажется, всё вода И тут каждый ждёт свой ответ Вдруг, из тишины послышался голос. — Ответь себе сам. — Чего?... Глаза Никиты по-прежнему смотрят в пустоту, сквозь Диму. — Ты сделал это со мной. — Это же был твой выбор. Дима отстраняется от Никиты, позволяя его телу вновь обмякнуть на кровати. — Ты убеждаешь себя в том, что со мной всё в порядке. — А разве нет? Дима нервно смеётся. — Принюхайся. Дима втягивает ноздрями воздух. Гниль. Характерный запах разложения плоти. — Нет… Я не мог… — Ты сделал это со мной. Ты убедил себя в том, что со мной всё в порядке. Ты дотащил меня сюда. — Нет, но как же... — Поздравляю. — Нет же, нет же, нет, что ты несёшь… — Ты убийца. Дима вскакивает с постели, задевая ногой Никиту. Его труп бьётся головой об пол. Раздирающий лëгкие вопль пронзает стены.