Рождение голода

Огромное бескрайнее пространство. Серая, твердая, потрескавшаяся земля, не несущая ни капли жизни. Низкое небо без солнца, луны и звезд. Тоже серое. Никакого движения. Ни дыхания ветерка, ни шелеста травы. Здесь ничего нет. Есть только Стена. Она нелепо торчит из серого камня земли, поднимаясь к серому небу. Она смотрится здесь очень гармонично, если есть какая-то гармония в пустом пространстве, лишенном жизни. Если приглядеться, то можно понять, что кирпичами для Стены служат призрачные тела живых существ. А раствором – мерзкая слизь с сероватым налетом. Этот раствор потихоньку перетекает, засасывая души глубже в толщу Стены. Это и есть единственное движение в этом мире, мире Фугу, мире мертвых. У самой Стены стоят двое. Высокая, мощная фигура в балахоне, неопределенных очертаний, с нечеткими контурами. Она подавляет своей мощью, перед ней хочется упасть ниц и униженно ползать на животе, пачкая одежду о серую пыль. Но находящийся рядом с фигурой человек – стоит. Стоит очень прямо и смотрит в лицо могущественному богу смерти Миркулу, склонившемуся над ним. Они ничего не говорят, бог продолжает распространять волны могущественной силы, а смертный перед ним стоит и не шевелится. Наконец, тишину пустой равнины нарушает громовой голос бога: - Ну, здравствуй, мой бывший слуга, Акачи–Предатель. Вот мы и встретились. Ты не боишься моей мощи и гнева бога, заветы которого ты предал? Вижу, боишься. Но почему-то не ползаешь передо мной, моля о прощении. Может быть, ты знаешь, что прощения этому не может быть… Но я вижу…сожаление? Хм, ты сожалеешь, что не успел, что не смог положить конец мировому порядку? Не смог разрушить стену, посеять в мир хаос? И еще я вижу…радость… Конечно, ты же сумел вырвать душу этой жалкой смертной из Стены. Правда, для этого пришлось стольким…и столькими пожертвовать. Глядя сейчас на всю свою прожитую жизнь, ты не находишь, что это было глупо? Что это все бесполезно и не стоило того? А жрец Акачи все молчит. Какой смысл в словах, если могучий бог видит тебя насквозь? Миркул продолжает: «Нет…ты уверен в обратном, я вижу. Что ж…ты до сих пор тверд в своих убеждениях. …Ты стоишь здесь, поверженный, и ждешь своего наказания. Ты предал меня, Акачи, ты не прошел последнего испытания, ты поставил на первое место в своей душе чувства, а не веру. Это был неправильный выбор. Но каждый из нас останется при своем…у каждого своя точка зрения, правда? Бог смерти еще медлит, наслаждаясь страшным напряжением, сковавшим смертного. Наконец он снова начинает говорить: «Я придумал для тебя кару, - и громовой смех потрясает Стену до основания, - ты будешь служить мне даже после смерти! Я сделаю непокорного жреца своим верным помощником! Какая ирония, правда? Ты будешь гарантией существования моего разума, ты будешь подпитывать меня, если мои силы иссякнут. Боги не так глупы и близоруки, как ты думаешь, Акачи. Что ж…пора. Это было довольно интересно… Миркул чуть шевельнул рукавом балахона, и по равнине пронесся смерч. Он, взметая мельчайшую пыль, понесся к жрецу. Акачи смотрел на него, сжав ладони в кулаки, последний раз глубоко вдыхая спертый воздух серого мира Фугу. Смерч налетел на него и осел наземь. Сначала жрец ничего не почувствовал, но потом ощутил, как по горлу растекается живой огонь. Как он течет дальше, обжигает живот, все внутренности, доходит до конечностей. Акачи закричал и рухнул на землю. Огонь страшно терзал его изнутри. Когда пылающее пламя достигло кончиков пальцев, жар сменился обжигающим холодом. Холод начал обволакивать руки и ноги, Акачи чувствовал, что не может ими пошевелить. Холод дошел до тела. Жрец перестал корчиться и лежал теперь ничком на спине, чувствуя, как лед отвоевывает его тело сантиметр за сантиметром. И тут стена ожила. Акачи почувствовал, как миллионы душ зовут его. Они бесновались в своей тюрьме, силились порвать узы, но не могли. Они ждали. Ждали его. Они хотели освобождения, но оно не пришло, поэтому они готовы ждать еще. Они готовы ждать целую вечность. «Хорошо, что я вытащил ТЕБЯ оттуда» - подумал жрец. Холод доходит до головы и сердца. Серое, серое, равнодушное небо над головой. Вой обреченных душ становится все громче, а небо все чернее. «Постой, или это у меня в глазах…» Вой смолк. Чернота победила. «Что это? Слепота? Я ничего не вижу, но вроде живой. Только…вот только ничем не шевельнуть… Что-то меня держит. Вокруг меня что-то густое. Я не дышу, я забыл, как дышать, но мне это, кажется, и не нужно. А как же Миркул, Стена…где я? Неужели?...» Тут густая жидкость начинает жечь тело жреца. Не настолько сильно, но такой тупой и надоедливой болью, к которой невозможно привыкнуть, от которой невозможно отвлечься, которая всегда напоминает о себе. Сбоку, сверху, снизу, со всех сторон, Акачи чувствовал еще кого-то сквозь густую слизь. Он опять услышал вой, звук все нарастал, становился все громче и громче… И тут Акачи увидел нежное сияние в кромешной темноте. Жрец понял, что это происходит у него в голове, в его воображении. Сияние, мерцая, приближалось и вдруг обрело очертания женщины в красном. Она остановилась, протянула руку, коснулась щеки Акачи, грустно улыбнулась, отвернулась и направилась обратно во тьму. «Не покидай меня! Не бросай! Не оставляй меня здесь…» - тут жрец хотел выкрикнуть имя любимой, но вдруг с ужасом понял, что…не помнит его. Вообще, мысли его мутились, разбегаясь, их было так много, что он не мог поймать нужную. Его голову штурмовало множество чужих мыслей, видимо мыслей остальных душ из стены. Его собственная: «Нет, уйдите, оставьте меня!!!» и тысячи чужих: «Надо было слушаться отца…я раскаиваюсь…вытащите меня отсюда…я больше не могу…как ты прожил свою жизнь… «Нет, сгиньте!!!» …сестренка…она осталась там совсем одна…сколько я уже здесь…а я ведь так молод… «Оставьте меня в покое!!!» …боги, боги, почему вы так жестоки…будь ты проклята… «Оставьте мою голову в покое!!! Нет, волшебное сиянье, не уходи, я обязательно вспомню, как тебя зовут, вот только замолчат эти…» Но свет погас, утонул в темноте. «Кого я звал? Зачем?» - вдруг подумал Акачи. И снова хор: …помогите…зачем все это…пусть все закончится…помогите… «А кто может помочь мне?» Вдруг совсем рядом вспыхнул новый свет, он был ярче, чем предыдущий и более резкий. Он обрел очертания мальчика. Он подошел и спокойно посмотрел на жреца. «Эве…Эвеши, я узнал тебя! Это ты! Прости, за то, что не смог удержать тебя от участия в этом походе! Это моя вина!!!» Мальчик тепло улыбнулся, как бы желая сказать, что не винит никого, но потом развернулся и тоже стал удаляться. «Хоть ты не уходи, не покидай меня, мой брат! Мы же поклялись когда-то друг другу, что всегда будем вместе! Останься в моем гаснущем сознании, стань его хранителем!» …выпусти…почему я не поклонялся ни одному из этих богов…несправедливо… «Уйдите!!! Брат, нет!!!». И этот свет растаял. Стало очень пусто, как может быть пусто в кромешной, глухой, черной темноте. «Я остался один…я, Акачи, бывший жрец Миркула, попытавшийся…что…я…не помню» …выпустите…хоть на минуту вернуться… « Я – Акачи…бывший…жрец…боги…какие боги…где есть место богам в таком мире?…» …хватит…отпустите… « Я – А…,черт!, а ведь имя было, если бы эти назойливые души не жужжали так, я бы вспомнил, я бы обязательно вспомнил…» …как же так…я так мало пожил…несправедливо… «Я…кто я? Что такое я? Что…Заткнитесь, хоть на секунду!...я теряю мысль, она…лови ее…» ...хочу наружу…надоело… «Я…что такое я? Я – это…» Тут, из глубины истерзанной души что-то просыпается. Оно сильно, оно жжет, оно жаждет, это…голод… «Как же хочется есть!» «Нет, стой, это же ты, ты не можешь хотеть есть духов, ты точно знаешь это, это не в твоей природе!» «Да? А что такое «ты»?» «Я…я…существо» «Нет, это не так, ты – никто, и очень хочешь есть» «Значит…тогда я – Пустота…и Голод, да?» «Вот так, это верно. Ну что, отправляемся на охоту? Ты только помалкивай! Доверься мне». «Хорошо, веди меня, Голод! Я хочу есть!».