Холодные страницы

6-е Начала морозов, 4Э 189 После облавы нас осталось всего шестеро — я, Ормульв, Магни, Лысый Тит, Д`Баша и недавно прибившийся новичок, Франциск. Меньше половины. Поверить не могу. Ормульв говорит, надо уходить в Сиродил. С ним все согласны, даже Магни. Как бы ни любил Скайрим, лучше жить на чужбине, чем сдохнуть на родной земле. Если легионеры из Хелгена нас поймают, как пить дать, даже не вздёрнут — на колья посадят. Денег осталось впритык. Никак не пойму, куда они всё время деваются? 20-е Начала морозов, 4Э 189 Надеюсь, сучьему хелгенскому трактирщику, который настучал на нас страже, понравится наш прощальный подарок. В закрытом гробу будет хоронить сыночка. Скайрим позади. Мы идём самыми тайными ущельями, тропами, на которых встречаются только горные козы. На лиги вокруг — снег. Вечерами, на привалах, кажется, что в мире больше и нет ничего. 25-е Начала морозов, 4Э 189 Прошли через Джеролльские горы, сделали крюк и спустились к Бруме. Холодно, как в жопе у снежного тролля, а вдобавок близь города шныряют стражники. Д`Баша охотится на лис, Тит выделывает шкурки, Ормульв с ума сходит от скуки, Магни отсыпается, словно на всю жизнь, а Франциск как обычно — читает. Все бы сейчас отдал за кружку мёда и тёплую постель. 31-е Начала морозов, 4Э 189 Стали лагерем в предгорьях, недалеко от какой-то дороги. К вечеру повезло — проехала телега с крестьянами, парнем и девкой. Добычи немного: хромая лошадь, полсотни монет, пара головок сыра, хлеб и молоко. Хотели отпустить крестьян в ту богами забытую деревушку, в которой они живут, но тут Ормульв говорит: вы что, очумели, девка же! И впрямь, девка нам очень пригодилась — имперка, лет семнадцати, наверное, вся такая гладенькая и мягкая. Ормульв так изголодался по дырке, в которую можно сунуть свою дубинку, что загляделся и на парня. Но тот, только начали сдирать с девки одежду, забрыкался и силён оказался как бычок, хотя с виду сопляк сопляком. Девка визжала как полоумная, парень ухитрился вырваться и, пока Магни глазами хлопал, выхватил у него меч и ухитрился поцарапать Ормульву рожу, несильно, но крови было много. Ормульв озверел, голыми руками отобрал у парня меч и воткнул ему в живот — аж кишки на землю хлынули. Клянусь, у Ормульва в тот момент было такое лицо, будто он засадил лучшей в мире бабе. И как-то нам всем, наверное, разом поверилось, что оно того стоит. Парень оказался живуч без меры, ещё хрипел, пока мы с Магни и Ормульвом оприходовали девку (эх, хороша была, особенно когда извивалась!). Когда подошла очередь Тита и Франциска, она уже не дёргалась, а сдохла то ли из-за Д`Баши, сучьего кота, который вечно норовит воткнуть бабе поглубже и стиснуть шею, то ли сама по себе, с перепугу. Испортила нам второй круг, стерва. Из неё ведь поначалу и кровь-то почти не текла, видать, приходилось кувыркаться — может, с тем парнишкой. Он, кстати, дрыгаться перестал сразу после неё, ну, мы обоих закинули в телегу и скинули в ближнее ущелье. То было узкое, но глубокое — страсть, мы только по поднявшейся туче воронья поняли, что наша парочка упала на самое дно. Вряд ли их найдут, зверьё успеет набить животы. С одной стороны, даже лучше, что наши рожи некому запомнить и с насиженного места сниматься не придётся, с другой — ну чего этим дурням стоило помолчать да потерпеть? От девки бы не убыло, да и парень не переломился бы. Затемно возвратились в лагерь. Здесь, в Сиродиле, странное небо — бледное, даже ночью, далёкое и холодное. Франциск говорит, что ему немного не по себе. От дури всё это, вот что я скажу. Сейчас бы бочку медовухи, живо развеселился бы. 2-е Заката солнца, 4Э 189 Ходили вместе с Магни в Бруму. Купили там выпить и нормальной еды, заодно разведали, о чём болтает народ. Чтобы перебраться в город, не может быть и речи: там кишмя кишат легионеры, поспорить могу, что видел пару знакомых по Скайриму ублюдков. Лучше не рисковать и отсидеться в глуши. Брума больше, чем я думал, хотя и порядком порушена. Жители в основном доходяги-имперцы, но есть и норды. Девки встречаются неплохие, жаль, что у нас не было ни времени, ни денег снять хоть одну. Д`Баша нашёл неподалёку от лагеря давно заброшенную ферму. Судя по надписи на гнилом столбе, она когда-то называлась Эпплвотч. Перебрались туда. Дом выстуженный, но просторный, а главное, крыша и стены хорошо сохранились, и даже кой-какие инструменты в подполе нашлись. Здесь немного теплее. Никогда бы не подумал, что в Сиродиле может быть так холодно. 3-е Заката солнца, 4Э 189 Парни, чтоб им черви кишки проели, разбудили меня воплями. Сперва я подумал, что Ормульв после вчерашней пьянки опять проснулся не в себе и принял Франциска за бабу, но нет. Они стояли возле дырявого амбара и орали, что от хромой клячи надо избавиться. Ормульв упирался, что без лошади, хоть какой, нам не обойтись, а Магни твердил, мол, она слишком приметна и лучше украсть и перекрасить кобылку, у которой все четыре ноги нормальные. Они спросили меня, и я согласился с Магни. Если парень с девкой были местные, лошадь тоже примелькалась. Тем более проку от неё никакого, а кормить чем-то надо. Ормульва аж перекосило, но он смолчал. Сошлись на том, что Д`Баша отведёт её подальше, зарежет и там же отберёт лучшие куски мяса и очистит шкуру. Он это хорошо умеет. Кот повёл клячу прочь, Магни отправился обходить окрестности, Ормульв пошёл точить оружие, а Лысый Тит — точить с ним лясы. Во дворе возле кострища остался Франциск. Был он бледнючий и тихий, я забеспокоился, не устроил ли и впрямь Ормульв ночью чего по пьяни. Франциск ведь малый неплохой и полезный, пускай бретонец и тощий слабак — зато умеет магичить. Но завидев меня, Франциск усмехнулся и протянул бутылку медовухи. Спросил, знаю ли я, что нагромождение булыжников в Бруме возле замковых ворот — всё, что осталось от памятника Защитнику Сиродила. Якобы тот почти двести лет назад вошёл аж в сам Обливион и спас город от даэдра. Я ответил, что мне плевать на имперские статуи, пусть хоть Дагона ставят. Франциск пожал плечами, отвернулся и уставился на сидящего на плетне ворона. Тот был чёрный, как головешка, и здоровущий. Должно быть, наведывался в крестьянские амбары или жрал падаль. Я кинул в него камнем, не попал, и он тяжело снялся с места, сделал над нами круг и улетел. Франциск передёрнулся и ушёл в дом. Я думал немного побродить вокруг, но тут хлынул дождь, ледяной и такой сильный, что под ногами разом раскисла земля. За плетнем было ни зги не видать, да что там, я еле до крыльца дошёл. Чуть не сшиб с ног Франциска, который стоял в дверях и пялился на ливень, будто получше занятия не нашлось. 4-е Заката солнца, 4Э 189 Дождь лил весь прошлый день и всю ночь, утих только под утро. Д`Баша до сих пор не вернулся. Ормульв сперва взбесился, но увидел, что все котовьи вещи, кроме короткого стального меча, на месте, и сказал, что Д`Баша, должно быть, успел зарезать кобылу, а когда пошёл ливень, отволок труп в какую-нибудь пещеру и остался там сторожить мясо. По мне, гаже конины только собачатина, но жрать ведь что-то надо. Пошли искать его втроём — Ормульв, Франциск и я. Далеко он забраться не мог, а поблизости мы видели всего одну пещеру, тесную и сырую, сам же Д`Баша её и нашёл. Однако та оказалась пуста. Ормульв становился всё мрачнее. Даже под дождём и на хромой кобыле Д`Баша мог далеко уйти, а если его поймают стражники и подпалят пятки, он, пожалуй, выдаст нас, чтобы его не пытали. Разболтает и то, что мы служили ярлу Ульфрику, и то, что подались в бандиты, и много чего другого. Хватит на рядок кольев. В общем, нашли мы его по хриплому вороньему карканью. Сначала думали, одна лошадь лежит, а как обошли — оказалось, он там же. Животом к разверзнутому брюху, лбом в перерезанное горло. И сам вспорот, как та кляча. Вчерашние следы копыт и ног на раскисшей земле промёрзли и стали похожи на крошечные ущелья. И в этих ущельях — требуха, вперемежку его и лошадиная. Вороны выковыривали кишки из покрытых ледком лужиц, как червяков из свежевспаханной земли. Франциск прижал руку ко рту и шумно сглотнул. Меня тоже замутило. Вороны успели выклевать Д`Баше оба глаза, но остальную морду не тронули, и, хоть я и не такого насмотрелся, показалось, что он живой, и боль вытекает у него из глазниц, как слёзы. Ормульв с ругательствами разогнал воронов, и мы наконец смогли осмотреться. Меч Д`Баши валялся рядом, измазанный в крови. Как будто кто-то походя выпотрошил каджита, а потом отправился по своим делам. — Это не солдаты, — пробормотал Франциск. — Ясен пень, дурень. — Ормульв сплюнул. — Солдаты поволокли бы его в город, а не убили. — Он и сопротивляться мог, — сказал я. — Херню не неси. Он наткнулся на мародёров, таких же, как мы, а те решили, что он путник с деньгами. — Ослу понятно, что при нём не было ни монеты. Да и не станет путник резать свою лошадь, когда рядом есть дичь. — Значит, его убили ни за что, — оборвал Ормульв. — С сегодняшнего дня выставляем удвоенные дозоры. И при случае уходим отсюда. — Куда? — спросил Франциск. — Найдём, — отмахнулся Ормульв. Земля в окрестностях каменистая и глинистая. Мы кое-как выкопали найденной на ферме ржавой лопатой неглубокую могилу, опустили туда Д`Башу и забросали камнями, чтобы не добрались падальщики. Надгробия или столба, понятное дело, не поставили, да и что на нём было писать? Никто из нас не знал даже настоящего имени кота. 6-е Заката солнца, 4Э 189 Вернулся из дозора, упал и уснул, как убитый. Ни единой живой души не встретили. Похоже, местные сюда не ходят. Наверное, на здешней земле плохо растёт картошка — или что там крестьяне постоянно сажают и выкапывают? Как ни крути, а лучше места, чтобы скрываться, пока не найти. Идти в горы в начале зимы — верная смерть. Не знаю, на кого натолкнулся Д`Баша, но его убийца уже далеко отсюда. Вторую ночь толком не поспать из-за воплей Франциска. То ему пригрезилось, что кто-то на потолочной балке кверху ногами висит и покачивается, то якобы ворон его во сне клюнул. Последний раз Ормульв не сдержался — вломил ему пару раз, а Магни добавил. После того Франциск до утра лежал тихо, но сдаётся мне, так и не заснул. Снова зарядили дожди — мелкие, с жидким снежком, не прекращаются часами. Кажется, Кинарет, или кто там погодой заведует, хочет запереть нас на этой ферме. 7-е Заката солнца, 4Э 189 Ормульв собрался снова отрядить нас с Магни в Бруму. Я спросил — а чего Франциска не пошлёшь, у него хоть рожа поприличнее. Он ответил, что боится, как бы Франциск теперь не сбежал и не сдал нас. Говорил со мной, а смотрел в его сторону… и не понравились мне его глаза. И трезвый ведь. Я настоял на том, чтобы Франциск пошёл со мной, а Ормульв, Магни и Тит остались на ферме. Взяли последние деньги и отправились. В Бруме прибавилось солдат, и я слышал разговоры о том, что дороги между провинциями то ли прикрыть собираются, то ли большие гарнизоны на них поставят. Дохнешь, Империя? Ну дохни, дохни. До города Франциск шагал бодро, а как пришла пора возвращаться — еле ноги переставлял. — Что, — напрямую спросил я, — Ормульва боишься? Не бойся, это у него от скуки в голове неладно, сам знаешь. Кончатся дожди, по дорогам потянутся путники… Говорю так, а сам не то чтобы верю. Когда мы с Ормульвом оба были сопляками — я помладше, он постарше, — он обычным был, ну, может, собак любил камнями забивать, так кто же не любил. А с тех пор, как он несколько лет назад в войсках ярла Ульфрика Маркарт отбивал, его словно напополам разрезали, вывернули и сшили. Ничего не боится… только не сказать, что это так уж хорошо. Говорят, тогда в Маркарте все ручьи были красные от крови. Ну кого в городе резать? В основном баб, стариков и детей. А ручьёв в Маркарте много. — Не Ормульва, — мотнул головой Франциск и как-то неприятно хмыкнул: — Чего я там не видел? Просто… возвращаться не хочу. — Хернёй страдаешь, — сказал я. — Пошли, шевелись давай, нас заждались. Ферма в окутывающих её клубах густого тумана выглядела хуже, чем раньше, по виду и не сказать, что мы её с неделю как обжили. Вошли — а Ормульв с Магни чуть ли не дерутся, Лысый Тит сидит в углу, сжимает бутылку и уже еле языком шевелит. — Какая-то сука за нами следит! — крикнул Ормульв, не успели мы переступить порог. — Вон, Тит его видел. — Тит последнюю нашу выпивку выжрал, он сейчас и Азуру увидит, которая ему голые сиськи показывает, — возразил Магни. — Кого «его» он углядел и где? — спросил я. Ормульв поморщился: — Не знаю. Мужика, говорит, какого-то видел в тумане за плетнём. Пошёл к нему, а мужик как провалился. — А вместо него Азура сиськами замахала, — буркнул Магни. — Д`Башу тоже Азура сиськами придушила? — озлился Ормульв. — Я этого ублюдка выловлю, помяните моё слово. Он вырвал у Тита из рук бутылку, сделал хороший глоток и выскочил во двор. — Спятил, праматерью Кин клянусь, Шеогорат ему яйца откуси, спятил, — сказал Магни. — Франциск, а ты чего такой бледный? — Ничего. Просто жрать охота. С утра ничего не ел. Я не стал говорить, что по дороге мы с ним поели сыра и вяленого мяса, да и то он всё отказывался, якобы не голоден. — Дверь з`кройте, — встрепенулся в углу Тит. — Н-не в`дите — ползёт! Франциск, который стоял ближе всех к двери, с такой силой захлопнул её, что с потолка труха посыпалась. Отрезанные щупальца тумана растаяли не сразу — в доме было сыро. Во дворе ругался последними словами Ормульв. 8-е Заката солнца, 4Э 189 Вечером выпили — наконец помянули Д`Башу, пусть там, где он сейчас, даэдра его не слишком сурово дерут. Брумский мёд неплох, почти как хелгенский. Даже Франциск после него заснул спокойно, пригревшись возле очага. А вот меня около полуночи как дёрнуло. Проснулся — и сам не знаю, с чего, а главное, сна ни в одном глазу. Решил выйти отлить, раз уж так. На улице по-прежнему стоял туман, ни зги не видать, и так тихо, что стук сапог по промёрзлой земле отдавался, должно быть, на лигу вокруг. Сухая седая трава ломалась под ногами. Я прошел к амбару, потянул за завязки штанов и только приготовился, как что-то шибануло в затылок: следят. Вроде знакомое чувство — как будто какой-то поганец натянул тетиву и на той задрожала стрела, — но я бы услышал чужие шаги. Не с вечера же он в засаде сидит? Много чего подумал: и что дозор сегодня зря не выставили, и что сдохну глупее Д`Баши, и что пить надо меньше и нет за спиной никого. Медленно подтянул штаны и обернулся. Пусть меча при себе нет, но получу стрелу — так хоть в лицо. Пусто. Только туман переползает через плетень, заполняет ямки в земле, а ближе к дому истаивает. Я не удержался, подошёл к самой его границе и протянул руку — вдруг захотелось в горсть загрести. Туман отшатнулся, словно испугался тепла моего тела, а меня азарт разобрал поймать его во что бы то ни стало. Ступал за ним до самой калитки, где он загустел, как молоко. — Эвар! От неожиданности я отдёрнул руку. На крыльце стоял Франциск. Отблески очага освещали его со спины, длинная серая тень падала на туман, и казалось, что там тоже кто-то стоит. — Чего тебе? Перебудить всех хочешь? Он мотнул головой. — Я отлить вышел, а ты… — Думал, драпаю? Посреди ночи, в одних штанах и рубахе? Он ничего не ответил и прошел, как я перед тем, к амбару, только по странной дуге, будто обходя туман. Послышалось журчание, и я почему-то терпеливо ждал, пока он закончит. Так вместе и вернулись в дом. Когда закрывали дверь, где-то раскаркались вороны. Разве им не спать полагается? 12-е Заката солнца, 4Э 189 По-моему, все уже смирились с тем, что зиму придётся провести здесь. У нас слишком мало денег, чтобы отправиться в другие места, да и опасно это, не время связываться со стражей или сиродильскими бандитами. За пару ночей насыпало снега, а звери и птицы разукрасили его свежими следами. Человеческих нет вовсе, кроме наших, и Ормульв наконец-то угомонился. Лысый Тит делает из оленьих шкур спальные мешки, Магни законопачивает щели в стенах соломой и промазывает клеем из оленьих хрящей, а ещё латает амбар, мол, пригодится. Ни дать ни взять — скорняк и плотник. Я не сдержался, спросил, чего это они оба не пошли честным ремеслом заниматься. — А того это,— сказал Тит, мерно возя скребком по шкуре, — будто сам не знаешь, что работягу всяк обидеть норовит. Ярл с него дань дерёт, солдат у него в доме задарма столуется, бандит у него золото, на чёрный день припрятанное, отбирает, а сверх того каждый день он от зари до зари горбатится и трясётся, если у него красавица-жена, а пуще того — дочка. Ты сам-то чего в честные наёмники не подашься, Эвар? Я не ответил. К вечеру мы с Франциском пошли на охоту — так мне теперь и боязно было его с Ормульвом оставлять. Дурь дурью, а в голову залезла накрепко. И тут Франциск меня о том же спросил, про честную службу. — Я двадцать лет воюю, десять лет граблю, куда мне в наёмники? Я, пожалуй, по привычке купца, который меня нанял, прирежу и уйду с деньгами, — отшутился я. — А сам? Сейчас волшебника при любом дворе приветят, особенно если не эльф. — Меня настоящий волшебник по стенке размажет. — Краем рта Франциск усмехнулся, но на меня не смотрел, и глаза были невесёлые. — За две недели в Коллегии Винтерхолда я только и успел, что три заклинания выучить и немного отожраться, а потом сам ушёл, когда пришёл срок первый взнос платить. Не хотел, чтобы прокляли и с лестницы спустили. Ну а потом… деньги-то нужны были. Да, я знал, как это бывает. Зарабатываешь честно — дрожишь, что всего лишишься, а отбираешь — золото уходит сквозь пальцы, как снег, только холодок на сердце остаётся. Уже не помнишь, что взял, у кого, сколько — один этот холодок, будто его вдогонку швырнули, забирай, мол, последнее. Я похлопал Франциска по спине, горячей даже через куртку и рубаху, и он благодарно на меня взглянул. — Знаешь, — начал он вдруг, — а ты ночами ничего… не слышишь? — Как Ормульв храпит. Чего тебе опять привиделось, говори. Он весь съёжился. — Да ничего. Плохие сны преследуют. То Д`Баша приснится — как он лежит с лошадью в обнимку, и оба перерезанными глотками ухмыляются, то пепелище, над которым вороны летают и такой, знаешь, запах горелого мяса стоит. Сегодня приснилось ущелье, в которое мы тех двоих сбросили. — Каких двоих? — спросил я, будто не помнил. Франциск как не услышал. — И вот я стою на краю этого ущелья, оно обычное, в глубине, наверное, ручей — туман клубится, на другой стороне деревья с вороньими гнёздами, а мне так страшно, как никогда в жизни не было. — Завязывал бы ты жрать на ночь, а? А сам вспомнил, что Франциск последние дни ест меньше, чем птица, и оттого стал тощий, а кости будто полые изнутри и просвечивают снежной белизной сквозь кожу. 13-е Заката солнца, 4Э 189 Я был у ручья, когда услышал. Набирал воду да прямо там вёдра и бросил, окатил себе ноги и даже не заметил, что в сапогах на бегу хлюпает. Всё равно опоздал. Пламя обволокло амбар целиком, снизу доверху. Почти прозрачное, но так пыхнуло жаром, когда я сунулся ближе, что опалило мне брови. Магни уже не вопил, а хрипел. Сквозь щели в истощённой огнём стене я видел, как он мечется по этому проклятому амбару. Я кричал, мы все кричали — Магни будто не слышал, или, может быть, у него не осталось сил сломать хоть пару досок. Он в отчаянии прильнул к крохотному оконцу, но тут же отшатнулся. Волосы у него сгорели, наверное, сразу, но лицо огонь не трогал до последнего. Таким я его и запомнил — лысым, как младенец, с раззявленным в беззвучном крике ртом, в потоке сметающего плоть с костей жара. Потом амбар сложился внутрь самого себя, и пламя почти сразу угасло. Мы все стояли, замерев, пока что-то не толкнуло подойти. Навстречу полз запах углей и горелого мяса. Тит опустился на одно колено и потянулся к доскам, но тут же с руганью отдернул руку. — Почему он, мать вашу, не выскочил через дверь? — хрипло спросил Ормульв. — Наверное, засов застрял, — сказал Франциск каким-то чужим, отрешённым голосом. Тит так и стоял на коленях, сунув обожжённую руку в снег. Лысая макушка порозовела — то ли от жара, то ли от холода. — А почему этот блядский амбар вообще загорелся?! — взвизгнул он, и не успел я понять, что он вот-вот зарыдает, Ормульв отвесил ему такую оплеуху, что он упал и прокатился кубарем. — Кто был на ферме, кроме Магни? — спросил Ормульв. Мы все переглянулись. Тит и Франциск ушли в лощину нарубить хвороста, я набирал воду, сам Ормульв проверял силки на тетеревов. Все были недалеко — но и недостаточно близко. Ормульв угрюмо смотрел в землю, и я наконец понял, что он ищет. На молодом снегу не было чужих следов, только свежие наши и извилистые цепочки от птичьих лап. — Пойду возьму лопату, — пробормотал я. По счастью, хоть та была не в амбаре. Когда я побрёл к дому, увидел, что на старом дереве возле калитки сидит ворон и косит лукавым чёрным глазом то на меня, то на остатки амбара, под которыми лежат останки Магни. У меня даже не нашлось сил его прогнать. В сапогах уже не хлюпало, а хрустело и царапало ледком. 15-е Заката солнца, 4Э 189 Тит решил, что место здесь дурное, проклятое. Ормульв решил, что по наши души послали охотника за головами и тот вырезает по одному. И то, и другое вроде как похоже на правду, да только идти нам отсюда некуда, а людей возле фермы нет — даже невидимка оставлял бы следы. Всю ночь и весь день просидели в доме и тряслись как дети, разве что под себя не ходили. Я утешаю себя, что видел, как маги детей живьём жарят, что однажды на моих глазах чокнутый Изгой голой рукой вырвал норду сердце и впился в него зубами. Но всё-таки то были люди. Я задремал, и приснился Магни. Будто прошёл в дом, как живой, взял кувшин с мёдом и разом выхлебал половину. Я привстал, хотел толкнуть его, мол, что творишь, а на руку мне дохнуло жаром, и тут я увидел, что одежда на нём чёрная от сажи и мёд сквозь него льётся на пол. Франциск меня растолкал. Ты, говорит, во сне заворочался и чуть в очаг не покатился. — А ты сам-то, — спросил я, — что насчёт этого всего думаешь? Есть на нас проклятие или нет? Ты же волшебник, должен всякую дрянь чувствовать. — Я не знаю. Франциск приподнялся на локте и посмотрел в заиндевевшее, истекающее холодом окошко. Я проследил за его взглядом и тут вдруг подумал, что шепчемся-то мы совсем не потому, что Ормульва и Тита будить не хотим. Я уже решил, что Франциск ничего больше не скажет, и лёг обратно, притворился, что засыпаю, но тут он заговорил: — Не верю, что тут призраки. Я слышал, что там, где открывались Великие Врата Обливиона, призраков быть не может, такая земля духов не привязывает. И живых тоже. Видишь, тут, в окрестностях, даже дичи мало. Он подождал, но я не ответил. Я ведь ни словом не заикался ни о каких призраках. Мы с ним легли спина к спине, головами в сторону исходящего от очага тепла, и не знаю, как Франциску, а мне было как-то не по себе от того, что я ничего не вижу в темноте, там, где мои ноги. — Обязательно постараюсь доучиться, — сказал он через какое-то время сонным голосом и вроде бы отрубился. Потом, за полночь, Ормульва разобрало: он нахлобучил шлем, схватил меч и бросился вон, чуть дверь собой не вышиб. Орал что-то бессвязное, кого-то вызывал на поединок. Еле нагнали и скрутили. От пробежки по морозцу в головах чуть прояснилось. Решили поутру прочесать все окрестности, все пещеры. На худой конец поищем подходящую для жилья. 16-е Заката солнца, 4Э 189 Тит уселся в своём любимом углу и сказал, что никуда не выйдет, а кто его прочь потащит — тот первый топором в череп получит. Едва ли не кричит, а сам трясётся. Ормульв выругал его бабой и трусливым ублюдком и будто от его страха сам стал смелее, хотя куда уж. По-хорошему, надо было Франциска тоже в доме оставить, но он взъерепенился, как сопляк. Да он и есть вчерашний сопляк, если так подумать. — Ты со мной, Эвар один пойдёт, — сказал ему Ормульв. Франциск отступил от него на пару шагов. — Нет. — Эвар, — засмеялся Ормульв, — ты один идти боишься, Франциском прикроешься? — Идём все по отдельности, — сказал Франциск, не успел я ответить. — Или ты, Ормульв, трусишь? Я думал, Ормульв ему сейчас челюсть своротит, и встал между ними. Франциска пришлось оттеснить, а Ормульв сам назад шагнул. — Ладно, — сплюнул он. — Я к северу, Эвар на запад, Франциск на юг. К востоку не пойдём, там одни лощины, где даже зверья не водится. А этот эльфийский выкидыш дом сторожить останется. Тит ничего не ответил. Лицо у него было красное, потное, но топор в руках не дрожал. Хоть за одного можно не бояться: за себя постоит и сломя голову никуда не кинется, да и сбежать не постесняется, если дело совсем плохо. А что мне больше всего не нравилось — ведь так и не ясно, что же творится-то. — Идите, — заржал вслед Тит, когда мы выходили, — высматривайте, он вам глаза-то повыклюеет! До того не хотелось возвращаться в постылый тёмный дом, что даже Ормульв только кулаком погрозил и захлопнул дверь. Разошлись. Не знаю, как остальные, а я своё прочесал честно, как полагается, будто с облавой шпионов искал, совсем как раньше. Прошёл чуть ли не пару лиг и спохватился, что далеко забрался, только когда солнце покатилось к горизонту. И так спокойно было вокруг: тихо, зверьё непуганое бегает, наезженную дорогу перешёл. Под ногами пружинила припорошенная снегом трава, и везде мелкий сухой снег — кружился, сыпался со всех сторон, как пепел на Солстейме. Даже рука соскользнула с рукояти меча, до того мирно. На дороге я стоял долго. Думал, не послать ли и впрямь всё, не пойти, как есть, на юг. Там сейчас тепло. Меч при мне, с остальным придумаю что-нибудь. Может, правда в наёмники подамся. Ведь вот пути, открытые, ничто не держит. Потом снег повалил сильнее, и я повернул назад, словно невидимым крючком подцепило и потянуло. Не дело их троих там бросать. Шёл — и уже знал, что ничего из затеи сбежать не вышло бы. Захотел бы по-настоящему — оставил бы всё ещё лет десять назад. Или и вовсе не начинал. С каждым шагом ветер подталкивал в спину, вдобавок какой-то ворон за мной по деревьям с ветки на ветку перелетал. Многовато их в округе развелось. Этот, должно быть, объедков ждал. Солнце опустилось совсем низко, а я всё брёл и брёл. Даже стал опасаться, что не туда свернул, но стали попадаться заросшие кустарником остовы домишек — значит, всё верно. Живых деревушек в окрестностях раз, два и обчёлся, да и те неблизко и, похоже, тоже постепенно вымирают. Странно, большой город не так уж и далеко, а всё равно ощущение, словно забрёл в медвежью глушь и духи тебя кругами водят. Наверное, из-за бесконечных холмов, перемежающихся пустошами. И ни души, будто крестьяне нарочно эти места стараются объезжать десятой дорогой. До фермы оставалось немного: узнал по плешивым макушкам холмов и покрытым наледью валунам. Сгущались сумерки, тени от деревьев уже не стелились по земле, а сливались с посеревшим снегом. Я невольно ускорил шаг. Ворон так и следовал за мной, не теряя надежды чем-нибудь поживиться. Несколько раз я оборачивался, но рука не поднялась его шугнуть. Хоть какая-то компания. Когда из-за пирамиды грубых камней навстречу завернул Франциск, я чуть не пырнул его мечом. Спасло то, что я задумался и не сразу выхватил оружие, а он успел отшатнуться. Ведь мог бы и не успеть, дурень, подумал я и вздрогнул. — Я тебя ждал, — сказал он. — Тут поблизости пещера есть, пойдём. Я как заколдованный последовал за ним, за волшебным огоньком в его руке. Пещера была небольшая — длинный узкий зал, из пола и потолка росли известковые камни, похожие на оскаленные клыки. Посередине бил горячий источник, совсем как у нас в Истмарке, и почти половина пещеры до колена была залита тепловатой мутной водой. Какое здесь жить? Пока я, задумавшись, оглядывал её, Франциск подошёл ко мне со спины. Он успел раздеться по пояс и смотрел на меня разом и устало, и с вызовом. Я не стал отказываться. У меня давно не было женщины, а последняя, та девчонка… её и женщиной-то было не назвать, и не по своей воле она подо мной была. Волшебный огонёк погас, вместо него светились грибы на стенах пещеры. Тусклый, болезненный, зеленовато-желтый свет. Не сказать, что Франциск был похож на женщину, не сказать, что лучше него я никого не трахал, не сказать, что я старался не сделать ему больно — но я, наверное, не смог бы сдержаться, даже если захотел. Он не кричал, а по-змеиному шипел, когда было нестерпимо, изворачивался, подзадоривал и двинул мне локтём под дых, когда я укусил его в шею, туда, откуда начинают расти волосы. Я будто объезжал чокнутую лошадь, а под конец против воли представил, что если бы сейчас на моём месте был Ормульв? Франциск подо мной будто подумал о том же и сжался — у меня все мысли вымело из головы и в ушах зашумела кровь. Потом мы оба отмывались в горячем источнике. Пока мы трахались, у Франциска то вставал, то падал, он не кончил, и сейчас я подошёл к нему, обхватил бледно-розовый член и задвигал рукой. Франциск уронил голову мне на плечо и так прикусывал шею, что у меня встал снова. Одевались торопливо и молча. Я ухитрился уронить меч в ножнах в горячий источник и теперь шарил руками в воде, искал. И кое о чём подумал. — Лет десять назад, — начал я, глядя в пахнущую серой муть, — я всё-таки попробовал стать честным наёмником. Договорился с одним данмером охранять его от Маркарта до Фолкрита. В самом конце пути он велел свернуть в диколесье, мы обогнули озеро Илиналта и вошли возле затопленной крепости в одну неприметную пещерку. Пришлось расчистить её от всяких тварей, но работа несложная, ты бы тоже справился. Данмер выкопал небольшую яму и положил туда две сумки, одна с чистейшим маркартским серебром, другая с золотыми побрякушками. Вместе мы завалили яму камнями и присыпали землёй и мхом. А потом этот серорожий скампов сын напал на меня — в одной руке магия, в другой лопата. — Ты его убил? — Я бы его в любом случае убил. В сумках было столько денег, что хватило бы на дом в центре Солитьюда. А данмер с самого начала собирался убить меня, чтобы спрятать концы в воду. Вот так оно и бывает. — А мне зачем рассказал? Я наконец-то выудил меч, встал и отряхнул руки. — Те сумки я не трогал и не говорил о них никому. Только наведывался время от времени, проверял. Но пещеру облюбовали спригганы, и охотники с рыбаками обходят её стороной. Найти её просто — идёшь на восток от затопленной крепости и упираешься носом в заросшую орешником лощину, а пещера в конце её. Сумки закопаны под вторым большим камнем справа от входа. — Зачем? — повторил Франциск. — Да так. Хочу, чтобы кто-нибудь знал. Ещё лет пять назад я думал остепениться, жениться, пустить те деньги в дело, а теперь… Пары побрякушек оттуда тебе хватило бы, чтобы заплатить взнос Коллегии, или как там ваша магическая дурь называется. — Я тебе не шлюха, — напряжённо сказал он. — А шлюхе я бы и не предложил. В полной тишине мы вышли из пещеры. Уже стемнело, осеннее небо наконец сменилось зимним, чёрным и холодным; морозец обжёг щёки. Голова у меня чуть кружилась, как после пьянки, но на сердце стало легче. Что бы вокруг ни творилось, у меня появилось предчувствие, что в Скайрим я никогда не вернусь. А Франциск — хороший малый, крови на руках у него почти нет, и, может, у него остался шанс, который я в своё время повертел и выбросил, как мелкую монетку. 17-е Заката солнца, 4Э 189 К ферме мы подошли чуть за полночь. Массер и Секунда поднялись высоко, и в их свете стали видны вороны, сидящие на всех окрестных деревьях. Целая стая. Похоже, они спали, но такое чувство, будто все следили за нами. Когда мы вошли на двор, я почему-то обратил внимание на пять небольших камней сбоку от дома. Раньше мне казалось, что это просто обломки валунов, но теперь я подумал, что они слишком уж смахивают на поваленные надгробия могил, за которыми лет двести никто не ухаживал. Страсть как не хотелось входить; Франциск, по-моему, чувствовал то же самое, но ноги сами несли нас к дому. Я решил, что живого там уже никого не застанем, и странно, но стало немного легче — хоть не видеть такого, как было с Магни. Я всё ещё не верил в привидения или убийцу, я просто знал, что в этом месте неладно и с нами всеми неладно тоже. И не поможет ни уйти на юг, ни спрятаться в храме, ни заплатить лучшим колдунам. Ормульв был жив и с виду цел. В выстуженном, будто не грели его все эти дни, доме стоял крепкий запах крови и дерьма. Тит свисал с потолка, кверху ногами подвешенный к балке, как окорок. Верёвка до кости впилась в тело и почернела от крови. Он был совершенно голый, израненный так, что неясно даже, отчего именно он умер. Надеюсь, когда ему вырвали кишки и набили ими рот, он уже не дышал. Ормульв, покачиваясь, стоял перед ним, так близко, будто собирался взять в рот сморщенный сине-багровый член, и бормотал себе под нос. Франциск попятился и схватился за меч. Ормульв очень медленно повернулся: не как обычно поворачиваются люди, а всем напрягшимся телом, словно кто-то насадил его на кол и двигал им. — Ты, — сказал он. — Я тебя видел. Франциск отступил ещё дальше, и я вновь стал между ними. На одежде Ормульва не было крови. Вымыться он не успел бы, значит, вернулся сюда, нашёл Тита мёртвым и совсем свихнулся. — Кого ты видел? — спросил я. — Его, — он кивнул на Франциска. — Он кормил воронов Титовыми кишками. Когда взошла Секунда. Он вышел из дома весь в крови. Я его видел. Он говорил медленно, как ребёнок, и так убеждённо, что на какое-то мгновение мне показалось, что это правда. — Ты путаешь, — мягко сказал я. — Когда взошла Секунда, Франциск был со мной. Совсем, мать его, не в крови. Не надо было нам с утра расходиться, вот и всё. Успокойся. Сейчас мы похороним Тита и уйдём отсюда. — Я его видел. Я потянулся хлопнуть его по плечу, но рука замерла. — Тебе показалось. Кто бы ни убил парней, нас троих разом ему не одолеть. Ормульв, послушай меня. Ты же всегда меня слушал, верно? Он, тяжело дыша, опустил голову, и сперва я подумал, что убедил его. Но он сжал зубы, лицо исказилось — и это было страшно, страшнее, чем изуродованный Тит, потому что у Ормульва будто треснул рассудок и изнутри полезло что-то безумное и злобное, какого даже я не видел в нём прежде. Он выхватил меч и, сжимая рукоять обеими руками, бросился. Не на меня — на Франциска. Тот спиной вперёд выскочил через распахнутую дверь, но оступился на крыльце и покатился вниз. Ормульв с рёвом догнал его и занёс меч, но я ухватил его за руку и дёрнул на себя. Мне не хотелось с ним драться, когда-то он был мне как брат; он тоже остановился, остолбенело глядя мне в лицо, но опомнился первым и попытался пырнуть меня в живот. Пришлось выхватить клинок и защищаться. Ормульв был силён как дремора, я еле успевал блокировать его беспорядочные удары. Он оттеснил меня к плетню и за это время не раз невольно подставился под меч, но я медлил — надо было обезоружить его, а не ранить. В этом я ошибся — потому что он-то меня щадить не собирался. Он подставил мне подножку и опрокинул на землю. Я треснулся головой о булыжник-надгробие и выронил клинок. Ормульв ударил, я успел увернуться, и лезвие не вонзилось в грудь, а со скрежетом скользнуло по рёбрам и воткнулось в землю. Ормульв рывком вытащил его и снова занёс надо мной. Сил у меня совсем не осталось, бок горел болью, в глазах двоилось. И тут Ормульв пошатнулся и недоумённо вытаращился на меня. Из горла у него вырвался булькающий, похожий на карканье хрип. Сзади него стоял Франциск, между ладоней у него искрило, переливаясь, боевое заклинание. Я такое раньше видел — действенное, пусть и не слишком сильное, чтобы свалить такого, как Ормульв, нужна пара-тройка, но уже первое лишает сил и почти парализует. Даже не знал, что Франциск на такое способен, а он смог! Я облегченно уронил голову на камень, наплевав даже на боль в затылке. Франциск улыбнулся мне, и тут заклинание в его руках моргнуло и погасло. Ормульв повернулся, как был, с рукой, поднятой для широкого замаха, и самым кончиком меча перечертил ему горло. Франциск упал, но кровь хлынула не сразу. Ормульв, словно сомневаясь, нанёс ему ещё один удар, между ключиц, и с хрустом выдернул меч. Он так и не увидел, как я убил его: со спины, обхватив одной рукой за шею, чтобы не вырвался. Он вскрикнул, харкнул мне на руку кровью и упал рядом с Франциском, а я упал рядом с ними. Вороны на деревьях сидели тихо и неподвижно, воздух тоже стоял стылый и неподвижный, и даже луны в небе замерли и замёрзли. Я знал, что скоро умру. Тогда из темноты вышел он. Тот парнишка, которого убил Ормульв — нет, которого мы все убили. Он был одет как в тот день, когда умер, через распахнутую рубашку на бело-синем животе виднелся уродливый узловатый шрам. Пустые глаза смотрели на меня и сквозь меня, и в них было немного от парня и девчонки, которые собирались пожениться в месяц Вечерней звезды, немного от Франциска, немного от Д`Баши, немного от Тита, немного от Магни и немного от меня с Ормульвом тех лет, когда мы сопляками носились по пыльной дороге близь Рощи Кин и гоняли кур. В них были все несбывшиеся мечты, и они обжигали таким холодом, что куда там снегу. Я задрожал, но не смог отвести глаз, а он шёл ко мне. Ворон у него на плече покачивался в такт шагам. Не было сил даже зажмуриться, и я только задумался, будет ли мне больно, как остальным. Больно не было. Он коснулся моего лба самыми кончиками пальцев. Перестала кровоточить рана в боку, исчезла муть в голове, и я снова почувствовал холод снега. Больше он меня не трогал. Развернулся и пошёл прочь — в темноту, куда мне пока пути не было. Я стиснул труп Франциска и завыл.