Ребёнок на мою голову

       Снег медленно ложился на землю, покрывая её собой всю, словно заботливая мать ребёнка одеялом, в холодную зимнюю ночь. Небо было чистым, открывая взору всякого множество звёзд, кружащихся вокруг луны в прекрасном танце, на исполнение которого могли уходить тысячелетия. Снежный покров, точно горы драгоценностей, отложенные излишне бережливым энутрофом, блестели, нежась в холодном, слабом лунном свете, что и в сравнение не шёл с дневным, ибо разнились они столь, что и сравнивать было невежливо и глупо. Иней покрыл голые деревья, одевая их в хрупкие, но великолепные наряды, подстать всему окружающему.        Небольшая деревушка медленно засыпала. В доме за домом гас свет, погружая деревню в спокойную тьму.        Юго уткнулся носом в собственные ладони, коротко, тихо простонав от бессилия. Перед ним на столе лежало множество карт и книг. Около стола стояла корзина, заполненная скомканными листами бумаги. С губ парня сорвался протяженный выдох. Чьи-то тёплые, большие, относительно рук короля, ладони легли на оголенные плечи, массируя их, жажда помочь расслабиться и отпустить гнетущие мысли хотя-бы на одну ночь. Руки Юго покорно рухнули на стол, вслед за ними к груди начала кланяться голова, но чья-то ладонь чутко взяла элиатропа за подбородок.        — Не понимаю, — Посетовал парень, чуть качнув головой, словно пытаясь что-то отбросить, забыть, потерять, не портить момент, но в то же время понимая, что уже начал делать это.        — Слушай, тебе нужно отдохнуть, и это не совет, а приказ, ваше величество, — горячее дыхание опаляло кожу, идя в разрез с холодной шеей юноши.        Юго усмехнулся, медленно поднимаясь со стула, представая пред собеседником. Высокий брюнет с яркими, точно все леса Садида, собранные в одном месте, не тронутые чей либо рукой, зелёными глазами, которые, пожалуй, в равной степени можно было сравнить с самыми прекрасными камнями, тщательно оберегаемые излишне скупым энутрофом от глаза людского. На вид он был юношей лет семнадцати, хотя король знал, что уж кому, а ему уже далеко не семнадцать. Точный возраст он не сообщал, лишь отшучиваясь, мол, неважно это, не для них, живущих столько столетий. Стоял парень статно, ровно, точно благородные особы, из-за всех сил пытавшиеся выглядеть выше в глазах окружающих, что, в прочем, делали точно так же. Карие глаза внимательно, не отрывая взора, рассматривали парня, точно впервые, что заставляло того лишь усмехнуться, по доброму, без злых помыслов и ехидных мыслей. Вскоре смотреть Юго начал сквозь стоящего перед ним, погрузившись в свои мысли, что заставило умилиться такой детской рассеянности у взрослого парня, короля, вынужденного однажды повести целый народ. Юноша скользнул за спину, ложа свои ладони на плечи короля, заставляя того вздрогнуть, обернуться с некой опаской в глаза, тщательно скрываемой желанием не упасть в чьих-либо глазах. Юго тут же выдохнул, облокачиваясь на своего стражника, которого, порой, в шутку, он нарекал надзирателем, на что последний, так же в шутку, отзывался, поправляя своего короля, напоминая, что он не надзиратель, а нянечка для маленького несмышленого дитя, оставленного без должного присмотра на достаточно долгий срок. На такие заявления король лишь хмурил брови, обиженно надувая губки, вызывая ещё большую волну смеха, но на сей раз у обоих. Длинные руки заключили парня в объятья, в районе плеч, сжимая те крепко, настолько, что запросто отрывая от пола, чуть покачивая в воздухе, словно малого ребёнка. Старший элиатроп подошёл к кровати, аккуратно ложа на ту своего короля, чуть колеблясь, резко, но так не вовремя, вспоминая о воспитании, данном ему, но тут же отбрасывая все нормы приличия, стоило младшему охотно отодвинуться к стене, освобождая место для своего телохранителя. Последний покорно лёг, прижав Юго к себе, утыкаясь носом в его шапку, а после ухмыляясь, цепляя её пальцами, но тут же замирая, безмолвно спрашивая разрешение. Младший остался лежать спокойно, тем самым давая добро на столь, в некой степени, интимное действие. Длинные, тонкие, слегка бледные пальцы, еле освещаемые неуверенным светом, большая часть которого канула во тьме, подцепили шапку, а после медленно, аккуратно, наслаждаясь моментом неги, снимая ту с русой головы. Парень щёлкнул пальцами и свечи тут же потухли, оставляя единственным светом лишь одно, что было способно осветить эту тьму – элиатропа, глубоко лежащего в объятьях собственного стражника.        — Зачем? — тихий, словно шелест листвы голос, с нотками некой дрёмы, медленно затягивающей его, проговорил Юго, неохотно поднимая глаза, чуть отодвигаясь, чтобы заглянуть парню в лицо.        — Не знаю как вам, ваши величество, а мне и одного источника в кромешной тьме хватает, — он попытался притлынуть к его губам, чуть красным, отчего-то манящим, искусанным, с небольшими ранками.        Юго прижал подбородок к груди, подставляя макушку.        — Ой, как мило, Сейрим. Услыша это я начал задумываться о том, а не пора ли тебе на пенсию, — хмыкнул мелкий засранец, поднимая глаза, чтобы воочию лицезреть реакцию собеседника.        Парень недовольно цокнул, закатывая глаза, а мгновение спустя, ухмыляясь. Он одним движением навис над своим королём. Последний же лишь затаил дыхание, ожидая чего угодно, но не того, что сделал Сейрим. Парень расслабил руки и ноги, падая на Юго, прижимая его к кровати своим весом.        — Бворк!        — А? Кто-то что-то пропищал? Нет? Ну ладно, — посмеиваясь слез с бедного элиатропа его телохранитель.       Юноша недовольно вскочил с кровати, что-то зло себе шепча под нос, на что Сейрим мысленно начал вспоминать знакомые ему молитвы, опасаясь, что, мало ли, говорили как-то, в детстве его, мол, и проклятья творить перворожденные могут. Достоверно он не знал слухи это, а может явь, но проверять особо не хотел. Юго резко замолчал, ошарашенно взглянув на стражника, а после, чуть качнув головой, бросился к столу, к карте. Он развернул недовольно бурчащего Груфона, что-то прошептав себе под нос, так, что только шу-шу его и понял.        — Зря ты это, — Грустно отозвался младший шу-шу, покорно показывая элиатропу то, что он просил, но не то, что хотел.        Сейрим подошёл к Юго, вновь ложа свои руки ему на плечи, снова чуть массируя их, но на сей раз настойчиво, давая понять, что происходящие ему не по душе. Король лишь содрогнулся, а после и вовсе сделал шаг вперёд, сбрасывая руки парня. Он тяжко вздохнул, кротко ступая к кровати. Перворожденный поднял глаза, сжав алые губы в тонкую полоску. Вслед за этим последовал тяжёлый, прерывистый вдох, а после раздался звук тихих, лёгкий шагов, сопровождаемый лёгким скрипом уже не нового здания. Он аккуратно лёг рядом с парнем, обвивая его шею своими тонкими, холодными, словно снег на улице, руками, сжимающими робко, но сильно, словно боясь потерять, что, впрочем, так и было. Сейрим тяжко выдохнул, сбрасывая руки короля со своей шеи, на мгновение застывая, прислушываясь, улавливая его тяжёлое дыхание, что прекрасно сообщало о волнении и страхе, сопровождаемом толинкой ненависти, но не к старшему элиатропу, а к себе самому, что не могло ни заставить ужаснуться, жадно прижимая его к себе, безмолвно твердя уже знакомую песнь. Стражник развернулся лицом к своему Королю, кротко поцеловав его в губы, а после мгновений внутренних противоборств, прижимая к себе, настырно, эгоистично, показывая своё желание быть единственным, кто способен на такое. Сильные, горячие руки легли на хрупкую, на первый взгляд, спину, почти полностью покрывая её собой. Сейрим отпрянул от алых губ, переключая своё внимание на шею, холодную, словно сам Фригост, если верить рассказам Юго об этом месте и здешних жителей. Он медленно начал покрывать её поцелуями, таким своеобразным образом пытаясь согреть его в холодную зимнюю пору. Юноша прижал свои лодыжки к горячим ногам телохранителя, заставляя последнего резко подскочить, разрывая момент неги, и судорожно начать что-то искать в шкафу. Не успел Юго опомниться, как перед глазами мелькнула тёмная макушку, а после наступила темнота, за которой последовало шуршание. Он точно не знал, что задумал Сейрим, но все же решил предоставить тому полную свободу действий. Открыв глаза он вновь увидел потолок. Попытавшись дёрнуться Юго обнаружил, что словно младенец, был запеленован в одеяло.        — Так теплее, да и тебе, деточка, не привыкать, — коротко, но насмешливо, бросил Сейрим, разворачивая своего маленького ребёнка, верянного ему в воспитание, лицом к себе.        — Как скажешь, бабушка, — Элиатроп закрыл глаза, широко зевая.        Сейрим прижал парня к себе как можно ближе. Несколько минут он молча смотрел, как тот засыпает, а после начал целовать его, жадно, настырно, словно последний раз в жизни.        — Сделал меня беспомощным, а теперь упиваешься этим? — сонный голос хоть и нёс в себе усмешку, но в должной мере выразить её не мог.        Звучал он тихо, спокойно, маняще, побуждая и дальше упиваться его ликом до опьянения. Стражник обвил руками ком его личного счастья и услады, сжимая крепко, боясь отпустить то-ли его, то-ли момент. Сейрим потянулся к губам, но тут услышал тихое сопение, за котором последовал его тихий, наполненный радостью и умилением, смешок. Он, наконец вспомнив про совесть, отпрянул, но видимо совесть он обрёл не полностью, поэтому просто молча взял второе одеяло, укрывая им себя и без того закутанного Юго, прижимая его к себе. Зелёные глаза прикованным взглядом смотрели на крылья из вакфу, что сияли ярко, подрагивали робко, дурманили крепко, спаивали, заставляя упиваться своим видом, надёжно. Руки легли совсем рядом с ними, постепенно, медленно, словно тягучий мёд, направляясь к ним. Наконец, уже у самых крыльев, он запнулся, но отбросив сомнения и всяк сожаление, оставляя их на утро вместо завтрака, аккуратно взялся за них. Горячие, идущие в резон с остальным телом, что было холодно как лёд до того, как Сейрим соизволил укрыть своего ребёнка. Юго, словно слыша мысли любимого, чуть простонал, а после лбом уткнулся в его грудь, заставляя возыметь совесть и наконец уснуть.