dog`s heart

жизнь до безобразия нелепа. чтобы понять самые простые и нужные вещи, требуется больше всего времени, усилий, терпения. и всегда озарение сваливается на тебя внезапно, будто добивая, доказывая, какой ты все-таки идиот, раз не понял раньше. Когами понадобилось без малого шесть лет, чтобы понять, что его работа – это не то, что ему на самом деле нужно делать, чем нравится заниматься. ну какой из него инспектор? просчитывать ходы, вычислять шаги преступника прежде, чем тот о них подумает – конечно, он это умел. но стоять в стороне, раздавать приказы и ждать результата? от этого в руках разгорается нестерпимый зуд, будто подтверждающий, что реальную работу делают за него. Когами абсолютно плевать, насколько почётен и опасен род его занятий. он делает своё дело с блеском – и одновременно с отвращением, но он не в состоянии объяснить себе, в чём причина. это бесит особенно сильно, ведь он всегда думал, что себя-то он знает лучше прочих. ответ находится случайно – в очень внимательном взгляде зелёных глаз прямо в лицо. - ты похож на слепого щенка, Когами, - Гиноза бросает эти слова вскользь, с надломанной улыбкой, в которой, однако, скользят нотки тепла, - хотя считаешь себя настоящим вольным псом. он кивает на доминатор в руке Когами и снова вцепляется в его лицо взглядом. - какой смысл иметь такие зубы, если не можешь кусаться? Гиноза отступает на шаг, поправляя очки на переносице. Когами отрешенно смотрит на него, будто ему только что поведали самый невероятный секрет, рассказали, в чём смысл жизни. - вот поэтому твой оттенок темнеет. потому что ты по-другому просто не сможешь, Когами. неужели ты сам ещё не понял этого? зачем ты сопротивляешься сам себе? нет, это не провокация. малыш Гиноза, всегда такой хрупкий и кажущийся слабым, оказался единственным, кто смог в нём это разглядеть. и это не было сказано с отвращением – Гиноза гордился им? радовался за него? что это вообще на его лице? Когами шумно выдыхает, доставая пачку сигарет. - может ты и прав. и стоит перестать бороться с собой и стать настоящим псом. он на секунду представляет себе это. свои развязанные руки, свой нюх, который обострится в сотни раз, когда ему ослабят поводок на шее и дадут бежать по следу. затяжка распаляет его фантазию, окутывая сцены в голове дымом, окрашивая фантазии налётом театрального действа. вот она, его роль в этой огромной пьесе без сюжета под названием жизнь. Гиноза неубедительно случайно касается его руки. - я знаю, что я прав. он сжимает его пальцы чуть сильнее, чем нужно для дружеского жеста. и только отпустившая волна прозрения накатывает на Когами снова, но теперь это цунами, в котором он утонет. их взгляды встречаются, и Когами видит, как зеленые глаза напротив смотрят на него с нежностью. это не сочувствие к слепому щенку, это настоящая горделивая любовь к самому сильному псу в стае. Когами сжимает руку Гинозы в ответ, не отдавая себе отчета в том, что делает – слишком ярым стало для него это новое откровение. малыш Гиноза и здесь всё понял раньше него. сколько он ждал? с момента их первой встречи? хранил этот маленький секрет вдалеке от всего мира и даже самого себя, но почему-то сейчас решил поделиться. увидел прозрение Когами и решил выложить все карты на стол. Гиноза бережно забирает из его губ сигарету и вдыхает дым. Когами никогда не видел, чтобы он курил, и любому будет очевидно, что эта затяжка для Гинозы первая в жизни. но он, давясь кашлем, выдыхает дым в свои ладони, сжимая их в замок. будто хочет запечатать запах, сохранить его, носить с собой куда бы ни пошёл. Когами неожиданно вздрагивает, его тело, привыкшее к невозможным физическим нагрузкам, оказывается совершенно неспособным выдержать напор эмоциональных откровений. он хватает Гинозу за руку и тянет к себе. - что ты ещё знаешь? он говорит это прямо ему в ухо и чувствует, как Гиноза покрывается мурашками. - не все секреты за раз. Когами в мгновение вскипает. он всегда получает, что хочет, почему сейчас это не работает? - если пса кормить до отвала, он разленится и перестанет быть полезным на охоте, - Гиноза удивительно быстро берет себя в руки, хотя мгновение назад был готов развалиться в его нескладных объятиях, - но вечером я могу дать тебе ещё одну косточку. Когами жмурится, пытаясь совладать с резко подступившим желанием схватить Гинозу в охапку и унести куда-нибудь, где темно и тихо, чтобы довести его до стонов, которые услышит только он сам. теперь эта косточка станет его личным наркотиком, и он будет приходить за ней каждый вечер, туда, куда скажут, тогда, когда разрешат, к тому, кого он теперь осознанно выбирает своим единственным хозяином. собачья преданность – удивительная вещь. после понижения в должности Когами не раз докажет, что Гиноза был прав, когда разглядел в нём охотничьего пса, для которого все радости жизни – это погоня и похвала хозяина. охоты ему с лихвой будет хватать на работе, а вот за похвалой он так и будет приходить к нему одному, то ли потому что должен, то ли потому что хочет. и только Гиноза будет знать – что всё и сразу, что только он сможет найти, где нужно почесать, чтобы Когами открыл все свои немногочисленные слабые места. нет, не для удара, Гиноза хитрее и считает пряник действеннее кнута. впрочем, будем честны, никаких корыстных побуждений в нем нет и не будет, и пусть Гиноза задворками сознания понимает истинную природу своего поведения, когда хватает Когами за волосы и тянет к себе, взгрызаясь в его губы поцелуем, признается он сам себе далеко нескоро.   \\\ она испортила всё. стала бельмом на глазу, кляксой на идеально написанном письме. чёртова Аканэ, почему ты существуешь? Гиноза никогда не показывает своих истинных чувств, это не для мира – только для него самого. но непрекращающаяся тошнота сводит его с ума, накатывая дикими волнами при каждом разговоре с ней. она отняла его. забрала верного пса, хотя он и сделал вид, что отдал его сам. Гиноза обладает удивительной способностью сохранять голову в рабочих вопросах, ставя первой целью исполнение приказов. рядом с Когами вся его сосредоточенность превращается в пыль, он не может прекратить представлять, что эти длинные грубые пальцы сжимают не рукоять доминатора, а его собственную шею, что закусанная почти до крови губа – это не от сосредоточения на цели, а от невозможности сдержать по-другому желание застонать во весь голос, когда Гиноза берёт его член настолько глубоко в глотку, насколько может. с таким настроем любое расследование, любой цвет психопаспорта – все становится до смешного неважным. но Гиноза не может отказаться от своей слабости добровольно, наркоман никогда полюбовно не откажется от новой дозы, особенно когда она так близко, особенно когда она так пахнет – мокрыми от пота волосами, дымом и перцем. и поэтому он решает сам выстроить эту границу – ради работы, ради будущих побед, которые останутся их общими. и сам же скулит, видя, как его верный пёс уходит с этой девчонкой на очередное задание, пока он сам вынужден зарываться в бумажной работе. так правильно, так нужно. и, сука, так – просто невыносимо. Гиноза сам удивляется, что умеет ревновать. его захлёстывает эта зелёная ненависть, незнакомая ему до сих пор. он искусывает губы в кровь, пока заполняет отчёты, но в мыслях он считает минуты до возвращения Когами, хотя не знает точно, сколько осталось ждать. бумаги не кончаются, и ему кажется, что он посадил себя в эту тюрьму пожизненно, сам превратился в цепного пса, скулящего от отсутствия очередной подачки. наверное, следующим приёмом у психотерапевта пренебрегать не стоит. конечно, Гиноза ничего не расскажет о своих терзаниях, но эти сессии хотя бы немного помогают отвлечься, направить мысли на работу, на без конца меняющий цвет психопаспорт, который сверкает всеми оттенками радуги от бури эмоций внутри. если он научится контролировать себя, то сможет ослабить и этот поводок. только проблема в том, что ему нравится, как вокруг его собственной шеи затягивается эта петля. - Гино. его плечо сжимает сильная рука, сохраняя невозможный баланс между грубой хваткой и нежным движением. Когами медленно отпускает его, тут же зарывая пальцы в длинные черные волосы и слегка сжимая руку, и Гиноза, задремавший за рабочим столом, не может сдержать стона, расслабившись в полузабытье. - пойдем домой? Гиноза открывает глаза и откидывает голову на спинку стула, смотря снизу вверх в серые глаза. ему нравится так смотреть на Когами – в безмолвном подчинении, расписываться в своей беспомощности перед единственным, кто смог его сломать и подарил этим настоящую жизнь. - я безнадежен. не представляешь, насколько. Когами наклоняется ниже и касается губами его правой щеки. - да мне наплевать. от него пахнет мятой и дымом, от этого запаха голова идет кругом, колени дрожат, а ниже пояса всё начинает ныть. Гиноза жмурится, пытаясь сохранить остатки разума: - как у тебя с Аканэ, сработались? он слышит хриплый смех Когами – невозможно подделать, настолько он настоящий. если Когами смеётся (а он делает это редко) – значит он услышал что-то действительно настолько тупое, что не смог сдержаться. Гиноза стыдливо вжимается в стул, осознавая, насколько глупым был его вопрос. видимо, чтобы это понять, нужно было обязательно произнести его вслух. - ты идиот, Гино. тёплые губы легко касаются худой щеки, пролетая призрачным касанием по нежной коже до самого уха. шёпот напоминает прибой – ласковый и оглушительный одновременно. - у пса только один хозяин. а я – твой пёс. Гиноза шумно выдыхает, едва сдерживая стон. - скажи это ещё раз. острые зубы кусают его шею, снова и снова, оставляя рубиновые пятна на бледной как снег коже. - я твой пёс, Гино. всегда был и буду. Гиноза со стоном открывает глаза и рывком тянет Когами на себя. тот криво усмехается, но всё же целует его, едва касаясь губ. - ревность? это что-то новое. не могу сказать, что мне не нравится. заставляет чувствовать себя особенным. инспектор закусывает губу. эти слова странно действуют на него – как приговор в беспомощности и как похвала. низ живота снова сводит судорогой. - пойдем домой, Гино. я докажу тебе свою верность, так глубоко, что ты забудешь все слова, кроме моего имени. Когами легко тянет его за галстук, заставляя встать, и прижимает к себе. - ты можешь ревновать сколько вздумается, но во мне сомневаться не смей.   \\\ почему так дрожат руки? это ведь не страх, не волнение. он делал это сотни раз – наводил доминатор на цель, нажимал на курок спустя милисекунду после анализа и одобрения Сивиллы. ничего ведь не изменилось. кроме цели. Гиноза внезапно понял, что он совершенно не годится для этой работы. и, выходит, никогда не годился. все эти годы он уверял сам себя, что никакие чувства не позволят ему сойти с курса, и даже испорченные отношения с отцом были тому подтверждением. долг – выше всего. а сейчас он стоит как идиот, смотря на Когами, который едва шелохнулся под прицелом, и не может нажать на курок. и более того – Гиноза осознаёт, что не сможет, никогда не сможет. раздается оглушительный выстрел. Аканэ, опуская оружие, что-то говорит про сломанный доминатор в его руке, и поэтому она применила собственный, Сивилла смеряет её обычным безэмоциональным взглядом, а Гиноза смотрит на Когами не в силах отвести глаз от изломанной анимации его падения на землю в паралитической судороге. его с головой поглощает водоворот эмоций – отчаянье, стыд, гнев, жалость, всё искажается под жутким налётом щенячьей радости, что Когами всё ещё жив. он не замечает, как все расходятся, как уносят Когами, как проходит какое-то время, которое для него давным-давно стало ничего не значащей условностью. Гиноза, наконец, принимает факт, что время идёт вперед только когда рядом этот несносный сероглазый исполнитель, взгляд которого выворачивает наизнанку, видит глубже самой Сивиллы. разве это правильно? а что вообще правильно? гарант всех действий – это Сивилла. но вряд ли Гиноза может даже задуматься о том, чтобы подойти к ней с подобным вопросом. и вообще к кому-либо. он всегда самонадеянно считал себя неглупым, познавшим жизнь и её смысл. смешно до остервенения. чем старше становишься, тем глупее ощущаешь себя – вот что правильно. в следующий осознанный момент Гиноза находит себя в своей квартире с бутылкой виски в руке. горло горячо саднит – значит, он уже успел выпить и немало. его пробирает дрожь, противно разливаясь по телу и взрываясь залпами фейерверков где-то в районе живота. лучше бы его просто тошнило – такое гораздо проще стерпеть. на нетвёрдых ногах он подходит к окну и прислоняется лбом к холодному стеклу. город внизу кишит своей жизнью, равнодушный к его терзаниям, как и всегда. Гиноза никогда не чувствовал себя настолько одиноким, алчущим близости и вполне конкретной. ему кажется, что он сошёл с ума. или что всегда был не в себе, просто сегодня выстрелил не он. пусть Аканэ попала в Когами, все это видели. Гиноза знал, что выстрелила она в него самого – прямо в его всегда холодную и рассудительную голову. и вместо того, чтобы взорвать пулей его мозги, Аканэ позволила чему-то неуловимому, всегда хранимому в подсознании, выплеснуться наружу и заставить заискриться каждый нейрон болезненными разрядами электричества. в каком-то извращенном смысле Гиноза начал жить только после этого момента. просто потому что осознал, в чём смысл. конечно, он и раньше понимал, он всегда понимал. но сегодня изменилось что-то ещё – он понял, что стыд ему больше ни к чему. все эти прятки, соблюдение каких-то глупых правил субординации, отстраненность при других поблизости. всё - такая шелуха. жизнь может лопнуть как мыльный пузырь и оставить тебе только полное сердце сожалений. и сегодня это было как никогда близко. план очень прост: не допустить такого больше. и больше не притворяться и не жаться по углам. ему мерещится взгляд серых глаз, молчаливый и внимательный, и Гиноза отворачивается, приваливаясь спиной к окну, и сползает на пол. дрожащим пальцем он касается часов на своей руке, вызывая номер. на звонок никто не отвечает, но он и не ждёт этого. зеленые глаза не отрываясь смотрят на голографический портрет вызываемого абонента, и Гинозе кажется, что он видит это лицо впервые – видит так хорошо, во всех деталях, замечает каждую мелочь – этот неповторимый излёт бровей, этот прищуренный взгляд, эти серые ломанные линии, составляющие узор радужки. он видел это лицо сотни раз, и гораздо ближе, чем на голограмме, он знает каждую его черту. так почему ему кажется, что сейчас он видит его впервые? потому что только что чуть не потерял его и поэтому снова прозрел с новой силой? он снова отхлёбывает виски, чтобы унять дрожь внутри, и наконец, волнение сменяется самой обычной тошнотой, которой он сейчас даже рад. Гиноза засыпает, свернувшись в клубок, падая в кружащуюся тьму. он уже не слышит, как ему поступает входящее сообщение. «я знаю. я тоже.» эти четыре слова можно интерпретировать как угодно. но у Гинозы не будет шанса – через буквально пару минут сообщение исчезает, стёртое из его телефона. под утро входная дверь неслышно открывается, и Гинозу обнимают со спины, прижимая к себе так крепко, что он просыпается под напором чужих рук. - как ты здесь.. - неважно. всё неважно, Гино. мне нужно было обнять тебя. дать тебе и себе понять, что я всё ещё жив. что я всё ещё твой пёс. Гиноза жмурится. блестящая хрусталём маленькая слеза теряется в растрепанных волосах. он шумно выдыхает, накрывая чужие пальцы на груди своими ладонями. - ты не сможешь сделать что-то такое, Когами, чтобы у меня хватило сил выстрелить. за спиной слышится смешок. - почему ты так уверен? инспектор резко переворачивается на другой бок и смотрит прямо в серые глаза. - потому что я абсурдно люблю тебя. я прощу тебе всё. это я – твой пес. Когами медленно моргает и молча целует его, обдавая запахом дыма. всё в мире встаёт на свои места, пусть и ненадолго.