Friends with benefits

Что значит дружба? Николай никогда не думал, что в свои 29 лет будет воспринимать это слово с усмешкой и странной колкой болью в области сердца, в самом деле пора к врачу . Для него, как и для многих в прочем, друг и тем более дружба это нечто светлое и привычное, в том самом плане, что за этими словами ничего более и не скрывается , кроме того единственного значения , что когда-то им дали люди. Однако, теперь "дружба" для него и вовсе потеряла свою суть или обрела слишком размытые границы. Нет, у него есть друзья со студенческих годов и даже самый близкий - Арсений, только вот есть и тот , что эти самые рамки дружбы и размыл. Интересно получается, такими вещами обычно занимаются его ученики (он раньше так думал) , а теперь глядя тупо в полупроверенную тетрадь, Николай с ужасом осознает - докатился. Он точно не помнил сам, когда все пошло не по плану (и был ли он вообще), когда и без того рыхлая дорожка свернула в пугающую сторону "дружбы без обязательств". Ручка падает со стола, издавая гулкий звук удара об пол, словно пытаясь вывести мужчину если не из экзистенциального кризиса, то хотя бы из этих раздумий. С недовольным вздохом, будто бы и правда очнувшись, Николай потирает лицо и прежде, чем поднять красную ручку, смотрит на наручные часы: - Почти четыре, - тихо выговаривает он. Уроки давно закончились, только вот домой не отпускает достаточно внушительная стопка непроверенных тетрадей и совсем маленькая - самостоятельных работ. И может быть что-то ещё или кто-то... Тихий стук по двери, а затем её же скрип, заставляет математика отвлечься от бесцельного сверления взглядом работ. - Снова проклинаешь все и вся? - слышится мягкий, слегка тихий голос, стоило двери открыться. В кабинет зашёл парень лет 25 с неумело завязанными волосами в пучок, хотя скорее всего это просто от усталости и дрожащих рук (Николай не раз замечал, как у того они чуть ли не ходуном ходят от простого перенапрежения и не умения заботится о себе) и столь же мягкой, как и голос, улыбкой. - Петр Степанович, Вы прям солнце какое-то, - отклонившись на свое кресло и , кажется, наконец немного расслабившись, выдаёт Ставрогин,- В моей конуре стало светлее с Вашим приходом. - Прекрати поясничать, - легонько шлепая Николая по лбу кипой бумаг, что принёс с собой, усмехнулся Петр Степанович, - И называть свой кабинет конурой. - Будто бы я не прав, - придвигаясь ближе к столу и опираясь о него руками, Николай переводит взгляд на бумаги,- Боже, я надеюсь это записка о моем увольнении, а не очередной план, - осторожно коснувшись чужого запястья, мужчина впротивовес грубовато дёргает коллегу к себе, успев снова отъехать немного назад, чтобы было удобнее усадить Петра на себя, - Не разочаровывай меня, - уже как-то по-собственнически обнимая "друга" за талию, математик мягко целует его в подбородок. - Бог тебе не поможет, - прикладывая ладонь к чужим губам, улыбается Верховенский, - Ты между прочим собрание пропустил, так что это, - он указывает за свою спину на стол, где разложились те самые бумаги, с которыми только что пришёл учитель, - Нужная тебе информация. Скажи спасибо, что я отмазал тебя перед Евгением Викторовичем , - Он смотрит на Николая все с той же лёгкой улыбкой и чуть поудобнее устраивается на его коленях. - Мой спаситель, -убирая от своих губ ладонь литератора, пару раз поцеловав её перед этим, и наконец устраивает свои руки на полюбившихся бёдрах Петра, - Даже не знаю как поблагодарить тебя, - в ответ на чужое лёгкое сопротивление и усмешку, Николай лишь целует парня в шею и продолжает, - Знаешь, наш директор хоть и друг мне старый, но такой зануда становится на этих собраниях, - переходя поцелуями к чужому уху, чуть тише произносит он, - Так что ты меня просто выручил, выслушав эту часовую нервотрепку и за меня, - чуть продвинув руки выше - к ягодицам, Николай Всеволодович слишком довольно улыбнулся, заглядывая в чужие глаза. - Не за что , Ставрогин, - недовольно выдаёт учитель литературы, приобнимая мужчину за плечи, - Тебе же совсем не стыдно, - слегка сощурив глаза, констатирует факт Петр. - Очень стыдно, - в противовес словам совсем бессовестно улыбаясь, даже до слегка видных дёсен , Николай так же бессовестно сжимает чужие ягодицы в своих руках, а затем резко встаёт, держа Петра все так же на руках, на что литератор тихо смеётся, запрокинув голову назад. - Ты демон,Николай, - произносит он чуть вскинув светлые брови вверх и добавляет после, - Что ты делаешь ? - Извиняться собираюсь, - абсолютно серьёзно отвечает математик, закрывая дверь на ключ и отходя к доске, к которой тут же прижимает Петра. - Ты не умеешь извиняться, - тихо шепчет в ответ Пётр Степанович , почти касаясь чужих губ своими и обвивая ногами таз мужчины. - Ну - ну, - цокает он, перекладывая одну руку на щеку преподавателя, подушечкой большого пальца проводя по его нижней губе, - Я не настолько бессовестный, лисёнок, - от этого прозвища , которое он придумал литератору ещё в первый день знакомства после недлительного наблюдения за его поведением, и уже какого-то интимного шёпота , сердце сжимается слишком сильно, норовя и вовсе разорваться. Да, к врачу точно пора бы записаться. Хуже лишь оттого , что в ответ на эти слова , парень лишь проводит кончиком языка по подушечке большого пальца, который Николай так и не убрал с его губ, затем плавно забирая в рот до первой фаланги, смотрит в глаза напротив и медленно выпускает, проходясь языком напоследок ещё раз. - Кто из нас ещё демон, - как-то резковато поставив Петра на ноги,Николай одной рукой прижимает его к себе за талию, а второй - приподнимает подбородок, заставляя смотреть только на себя. - Скажи мне кто твой друг, я скажу кто ты, - усмехнулся Пётр. Улыбаясь как-то хитро. Ставрогину по сердцу режет это слово "друг", он даже прикрывает глаза ненадолго и тихо выдохнув, решает выкинуть это из головы, сам же когда-то поставил эту установку "дружбы без обязательств", так что жаловаться теперь было тупо. А тупым Николай ощущал себя все чаще . В попытке выбросить ненужные сейчас мысли, Николай грубовато впивается в чужие губы своими, целуя пошло, мокро, сильнее прижимая к себе уже слегка подрагивающего литератора. - Как же мне нравятся твои дрожащие колени, - переместив руку на горло Петра и указательным пальцем снова чуть приподнимая его лицо, шепчет Николай. И шёпот этот до того томный и самодовольный, что у Петра и правда подкашиваются колени. У них двоих словно за всю жизнь именно сейчас все в новинку, ни одного нельзя было назвать праведником, но только лишь встретившись друг с другом , кажется, только тогда их внутренним демонам наконец стало достаточно воздуха и порой они забирали себе все бразды правления. Вновь оторвавшись от чужих губ, Николай лишь немного помедлил, рассматривая лицо преподавателя: раскрасневшиеся щеки, даже кончики ушей, слегка подрагивающие светлые ресницы и вскинутые вверх в каком-то умилительном жесте брови, до ужаса томные, красивые голубые глаза и чёртова ухмылочка на искусанных, припухших губах. Волосы сбились из без того неряшливого пучка и теперь красивыми кудрями спадали на лицо. Осторожно пригладив за ухо парочку кудряшек , Николай поглубже вдохнул, силясь не навредить Петру Степановичу своим грубым напором. С ним всегда хотелось нежнее, как бы в мыслях он не раскладывал литератора на столе, грубо вбиваясь в податливое тело без особой подготовки. Нет, с ним нельзя. Петр казался таким хрупким в сексуальном плане, что под рёбрами Ставрогина что-то отчаянно ныло все время, заставляя математика вести себя нежнее, чем обычно со всеми. Петр другой, Пётр вызывал в нем жгучее желание обладать им, каждый раз эгоистично присваивая себе, затем одаривать не растраченной за всю жизнь заботой и снова задаваться одним и тем же тупым вопросом "Почему?". Даже сейчас, руки грубо сжимают тонкую талию Верховенского и все равно старательно осторожно поворачивают лицом к доске. Ставрогин старается, но пересилить свою натуру труднее , чем можно себе представить, потому уже через секунду он хватает учителя литературы за волосы и чуть тянет на себя, заставляя прогнуться в спине сильнее, и в приказном тоне шепчет: - Снимай свои чёртовы облигающие брюки, - прикусывает за ушко, проходясь затем языком по ушному ободку и как бы в добавок к словам , звонко шлепает Петра по заднице. - Я думал они тебе нравятся, - наигранно обиженно протянул Пётр, чуть поворачивая голову на Ставрогина и тут же ,в ответ , математик вжимается пахом в этот слегка виляющий зад, - Вопросов больше не осталось, - чуть посмеиваясь, прошептал он в ответ, чувствуя твёрдую реакцию мужчины на свои штаны и не только. Верховенский руками спустился к пуговице на своих брюках, прижимаясь теперь грудью к холодной и , кажется, исписаной какими-то уравнениями доске. Пальцы дрожали, отчего труднее было справляться с этими ужасно большими пуговицами и молнией, кажется, педагог даже пару раз высказал свое недовольство на чистом пушкинском языке, что немного позабавило Николая. Нет, Пётр Степанович не был занудной училкой литературы, которая придерживается исключительно "высокого", литературного языка, но в такие моменты, как этот, Ставрогину становилось очень забавно наблюдать именно эту разницу между клише и Верховенским. Этот литератор никогда не вписывался ни в какие рамки. Наконец расправившись с застёжками, Верховенский очень нетерпеливо стащил штаны вниз до колен , снова чувствуя уже на оголившейся ягодице грубый шлепок. - Какой же все-таки классный зад я себе отхватил, - довольно облизнувшись, проговорил математик, сжимая до красных отметин ягодицы парня и чуть разводя их в сторону, снова затем отпуская , чтобы с силой ударить по ним ладонями и снова сжать , явно наслаждаясь чужой дрожью и тихими всхлипами. - Коль, - жалобно скулит светловолосый , чуть сползая по доске вниз и упираясь в неё теперь локтями , оттопыривая зад сильнее. В ответ грубый шлепок и недовольный вздох. Петр понимает к чему это и тут же исправляется: - Папочка, возьми меня, - Ставрогин шумно втягивает воздух носом на эту просьбу и несмотря на собственное уже давящее возбуждение, медленно растегивает свой ремень, будто бы намерено задевая массивной бляшкой и без того уже красные ягодицы, лишь после нового всхлипа наскоро сбрасывает с себя брюки и нижнее белье, словно для приличия оставаясь в белоснежной рубашке. Хотя в самом деле было все равно. Математик проходится членом меж ягодиц Петра, то ли пытаясь удержаться в здравом смысле, то ли раздразнивая парня ещё больше. Первое выходит туго, потому уже через мгновение, Ставрогин сплевывает на пальцы (про себя ругаясь, что забыл смазку дома) и ,отодвинув красивое нижнее белье литератора, что было ещё одним доказательством его отличия от стереотипов, подставляет их к сфинктеру, входя пока только двумя пальцами чуть дальше первой фаланги. - Расслабься, малыш, - просит Николай с нежностью проводя рукой по чужой спине к самой шее и обратно, фиксируясь на время на тазовой косточке парня, чуть сильнее сжимая её. Верховенский тихо всхлипывает, старается расслабиться и почти выходит, стоит Николаю начать зацеловывать его плечи, словно считая на них веснушки. Вообще, это было его любимым занятием - считать веснушки, водя по ним пальцами, словно соединяя в отрезки или целовать, смотря за тем , как чуть позже некоторые спрячутся за багровыми засосами. Пальцы входят свободнее чем раньше и Николай осторожно добавляет третий , снова входя почти на всю длину, чуть разводя их и сгибая, улавливая каждую мелкую дрожь учителя. - Прошу, - стоило пальцам начать задевать простату и входить быстрее прежнего, Пётр заскулил, опять виляя задом. - Не торопись, - шепнул темноволосый, шлепнув затем Петра по ягодице, чтобы тот перестал извиваться, - Помнишь? - уточняет он, вытаскивая пальцы и поудобнее взявшись за чужие бедра , медленно вошёл, - Будет больно - говори, - закончил он, в ответ услышав одобрительный стон и резко продвинулся до конца, подхватывая Петра поперёк живота, чтобы тот совсем не сполз по доске, стирая собой логарифмы. - Папочка, пожалуйста, еще, - простонал Петр, найдя в себе силы оторваться от доски и прижаться к груди математика, одну руку оставляя все же на ещё целом уравнении , а вторую заводя за голову мужчины. Ставрогин в который раз прикрывает глаза в попытках совладать с собой, выходит скверно, Пётр окончательно и бесповоротно срывает все ещё существующие рамки. Ему даже кажется, что литератор невыносимый, но более невозможный, таких как он - не встречал никогда. Мужчина обхватывает одной рукой, отчего сердце снова пропускает пару ударов, светловолосого литератора вокруг талии, пальцами касаясь тазовой косточки, впиваясь даже ими в светлую кожу и посильнее прижал к себе, а вторую переместил на шею. За два месяца их странного общения Николай как мантру выучил петровских демонов и слабости, очень радуясь, что многие у них сходились. - Как же я люблю твой голос, - в ответ на разливающиеся где-то под ухом стоны, прорычал Ставрогин на своих чёртовых грудных полутонах и чуть сильнее сжал руку на горле, утыкаясь носом в чужое плечо, - Только будь потише, лисёнок, его хочу слышать только я, - и здесь действительно лишь эгоистичное желание, а вовсе не конспирация. Шатов, например, физик, чей кабинет был почти соседним от Ставрогинского, давно знает об их маленьком секрете, вернее, может и не хотел бы знать, но когда-то услышал, а теперь вынужден покрывать старого (во всех смыслах) друга в лице Николая. В ответ на такое сладкое и до дрожи в пальцах любимое прозвище, Пётр снова несдержано стонет, опуская из-за головы математика свою руку и осторожно кладёт сверху на чужую на своём бедре. - Папочка, быстрее, - умоляет Пётр, закатывая глаза от удовольствие , стоит мужчине чуть сильнее сжать руку на горле и совсем сбиться с ритма, входя теперь размашисто , с пошлыми шлепками тела об тело и сохраняя прежнюю грубость, - Да, ещё, - шёпотом добавил он, собираясь снова простонать на весь кабинет, но Ставрогин вовремя повернул эту беспокойную голову на себя, впиваясь в губы Верховенского, превращая поцелуи в укусы. - Какой же ты громкий, mon cher, - довольно усмехнулся мужчина, проводя затем языком по припухшей нижней губе Петруши. К концу толчки стали совсем разными: то медленные и глубокие, то быстрые и грубые, выбивающие плаксивые стоны из уже еле держащегося на ногах литератора. Сменив все таки позу (теперь Пётр лежал расхристанный на первой парте и отчаянно цеплялся руками то за рубашку Ставрогина, то за саму парту), Николай поудобнее сжал любимые бедра, закинув перед этим ноги себе на плече, и совсем перестал следить за скоростью, оставляя лишь точность толчков, из-за чего старенькая парта наровила все таки сломаться. Чувствуя, что разрядка близка, математик наклонился к парню (они уже не раз испытывали хорошую гибкость Петра), целуя его губы вдруг с нежностью, словно уверяя в чем-то, к чему сам ещё боялся прийти. Верховенский с громким стоном в чужие губы, кончает первый, отрываясь затем на секунду от лица математика, чтобы вдохнуть побольше воздуха и из-за простого желания взглянуть на него, когда тот будет кончать. - Давай, Папочка, - тихо шепчет литератор, обхватив руками лицо мужчины и снова чуть приблизившись к губам, но так и не дав поцеловать собственные. Ставрогин выглядел красиво, Петру (впрочем как и многим) он и в обычной жизни казался слишком уж красивым, словно должен не математику преподавать , а сниматься к примеру в фильмах, но в такие моменты близости, когда они остаются один на один, лицо Николая казалось парню ещё более прекрасным: вдруг потемневшие ярко-голубые глаза, смотрящие все с той же надменностью, с которой кажется тот родился, но и в то же время нежностью, чуть приоткрывшиеся алые от поцелуев губы, вбирающие в лёгкие как можно больше воздуха и безбожно крушащие все маски мужчины, выдавая несдержанные вздохи. И даже бледноватое лицо покрывалось румянцем от простого возбуждения. Смотреть на это литератору хотелось вечно, зная, что именно такое выражение лица - для него одного. Ставрогин кончает через несколько уже рванных толчков, не желая выходить из Петра, и снова все таки целует его в губы. - Хорошо, - выдыхает Петр, вытирая последствия "извинений" математика и наконец одеваясь, пока ноги совсем не ослабли, - Извинения приняты, - он с усмешкой смотрит на Николая, что уже сидел в своём кресле , натянув штаны и даже не потрудившись застегнуть их, ремень и даже рубашку. - Какая ты сука, - в шутку отвечает математик и лишь после того как ноги перестают гудеть, встаёт, чтобы окончательно одеться и подойти к Петру вновь, - Какие планы на вечер? - спрашивает он , заправляя светлые волосы за ухо парня. - М, я пока не знаю, - протягивает он, снова опираясь задом о ту самую парту, - А что ? У тебя же вроде свидание, - усмехается Верховенский, чувствуя правда неприятное жжение в груди от этого знания. - Да к черту его, - невесомо поцеловав Петра в нос, Николай снова отошёл к столу и сложив в небольшую сумку еще непроверенные тетради, продолжил, - Позвоню ей и отменю все. Все равно у неё нос кривой. Верховенский в ответ звонко смеется: - Тебе говорили, что ты жуткий лукист? - Бывало.