Колыбельная

В одной из заброшенных комнат в башне Предательства стоял рояль. Инструмент стоял посередине абсолютно пустой комнаты, стены которой были обделаны панелями из темного, практически черного дерева. С потолка спускалась люстра-кандилябр из черного металла. Тот был причудливо изогнут и казалось, что огарки свечей из черного воска были бутонами шипастых роз. По полу толстым ковром стелился слой пыли, а с углов, у самого потолка, вились длинные витиеватые коконы паутин, в которых иногда мелькали черные тельца пауков. Одну из стен занимало широкое панорамное окно с грязными стеклами, обрамленное с двух сторон тяжелыми пыльными бордовыми портьерами, открывающее прекрасный вид на собственную невольную белоснежную соседку — Школу Добра. Уже «Школу для девочек», если быть точнее. И эта комната, и рояль в ней были настолько чуждыми в этом оплоте зла, что не было ничего странного, что Тедрос нашел в ней свой приют. В бывшей Школе Добра, в башне Милосердия тоже была музыкальная комната. Чистая, светлая, под прозрачным хрустальным потолком, отчего по выложенному паркетом из розового дерева полу растекались радужные капли. И она была наполнена инструментами: там и возвышенные изящные золотые арфы, и флейты, способные посоперничать с голосистыми соловьями, и нежные одиночки-скрипки, проливающие свои слезы в умелых нежных ручках будущих принцесс. И конечно же, там было пианино — белое, с золотой резьбой и идеальным звучанием. Но музыка это для принцесс, для чувственных и нежных девушек. Куда уж грубиянам-принцам, не способным понять всю красоту такого глубокого искусства как музыка! Их удел фехтование да верховая езда — низменные увлечение, вся суть которых строится на демонстрации своих физических умений. Ведь от принцев и не требуется ничего больше — лишь хорошие физические данные да красивая мордашка. Поэтому вход в музыкальную комнату в башне Милосердия парням был закрыт. А уж Зло тем более не про музыку. Едва ли история знала хотя бы одного злодея, который между пытками и устраиванием террора любил бы музицировать. Кроме того, все никогдашники же жуткие нонконформисты в вопросах эстетики и искусства, что можно было сказать по их форме. Из этого списка выбивалась лишь Софи, но та уподоблялась принцессам и жила по их установкам. Хотя, на самом деле, рояль не выглядел настолько уж выбивающимся из общей обстановки процветающего декаданса, наоборот он словно был создан для этого места — массивный, абсолютно черный, с серебристым узором в виде резных перьев на крышке и золотыми грифонами на ножках. Да и сама комната разительно отличалась от всего архитектурного стиля оплота Зла и больше походила на будуар какой-нибудь злой королевы. Наткнулся на инструмент Тедрос совершенно случайно. В одну из ночей проснувшись от очередного кошмара и не сумев уснуть снова, он отправился бродить по бывшим владениям зла. Просто прогуливался по пустынным коридорам, совершенно один и даже без оружия — словно наивно надеясь, что кто-то глубокой ночью наконец-то решит облегчить его страдания и прирезать. И в одном из неприметных коридорчиков принц заметил приоткрытую дверь, что словно приглашала его. За этой дверью и прятался рояль. Сев на банкетку, он на пробу легонько пробежался пальцами по клавишам, ожидая, что инструмент будет ужасно расстроен. Но в комнате в ответ зазвучали переливы абсолютно чистых нот. Никто из его окружения в еще тогда Школе Добра, не знал об умении Тедроса играть. Да он и не распространялся особо. Нет, не из-за страха что его кто-то осудит за столь не мужское занятие. Проблема была в той, кто когда-то научил его играть. Сейчас даже и не верилось, что когда-то у него было счастливое детство. Была полная и любящая семья. Была мама, что читала сказки, пророча ему прекрасную, добрую и самую-самую лучшую принцессу, и учила играть на пианино. Оно стояло в гостиной и порой они сидели там вдвоем на широкой длинной банкетке и наигрывали разные мелодии в четыре руки. Едва ли Гвиневра была настолько музыкально одаренной — её навыки колебались где-то между «неплохо» и «средне», но и королева не особо стремилась к умению исполнять самые сложные композиции. Ей было достаточного такого домашнего уровня, когда можно было порадовать мужа и сына какой-нибудь незатейливой композицией, сыгранной в дождливый день под треск поленьев к камине. Но исчезла Гвиневра — и замолкло пианино в гостиной. Тедрос не мог прикасаться к нему, ни физически ни морально. Против воли он вспоминал о том, что когда-то всё было хорошо и еще сильнее осознавал, что вновь хорошо уже не будет. В итоге, у него появилась привычка приходить в эту комнату каждую ночь. Первое время Тедрос просто сидел и смотрел на белоснежные клавиши, боясь к ним прикоснуться. Те словно сияли в серебристом свете луны, проникающем сквозь панорамное окно, и выглядели как что-то величественное и прекрасное, созданное для великих и совершенных симфоний, а не для безобразных потуг принца-неудачника. Но спустя пару дней, он всё же смог преодолеть этот иррациональный страх и коснуться клавиш. Сначала Тедрос лишь перебирал клавиши, вспоминая хоть что-то из разученного в детстве — всё же длительное отсутствие практики плохо сказалось на навыках. Потом перешел на простенькие мелодии и в итоге уже несколько ночей подряд играл одну и ту же колыбельную, которую когда-то играла ему Гвиневра. Едва ли Тедрос мог ответить себе, почему именно эта колыбельная. Может потому что любил её настолько же сильно как ненавидел — ровно как и ту, из-под чьи пальцев лилась нежная мелодия и около чьего бока он засыпал околдованный музыкой, теплом и родным запахом. *** Бывший замок Школы Зла, а нынче Школы для мальчиков, всегда был крепостью, лишенной всяких изысков. Главное — практичность, а всё остальное — глупая мишура и бессмысленное пускание пыли в глаза, свойственное только всегдашникам. Ситуация усугубилась с углублением гендерного разделения — едва ли парней должно было интересовать искусство, красота и всё тому подобное, особенно в условиях постоянной борьбы за жизнь. Оттого нежные, трепетные звуки фортепиано сначала ввели Арика в ступор. Музыка была какой-то изысканно-нежной, и оттого — абсолютно чужеродной для этого места. Нечто такое должно звучать в роскошных уютных гостиных домов всегдашников, этих приторно-сладких гнёздышках основанных на «любви». Он медленно двинулся на звук, крепко сжимая рукоять остро заточенного меча и думая о том, что это может быть. Магия? Иллюзия? А может девчонки прислали кого-то, чтобы таким образом отвлечь их внимание и напасть исподтишка? По дороге до комнаты из которой звучала музыка, Арик, будучи пессимистом и циником по натуре, придумал себе более сотни мрачных теории и предположений, а потому был совершенно не готов к реальности. И растерянно замер в проходе, уставившись на спину сидящего за роялем Тедроса. Арик осоловело моргнул и потер глаза, греша на недосып, но ничего не изменилась — всё та же трепетная нежная мелодия, рождающаяся из-под чужих пальцев и строго прямая спина в черной рубашке. Арик всегда относился к мальчишкам-всегдашникам, этим глупым будущим принцам и рыцарям, с нескрываемым презрением. Глупые высокомерные пустышки, не имеющие в себе ничего, кроме смазливого личика и гонора лишь из-за своего статуса «добрых». Едва ли Тедрос как-то отличался от общего правила — наоборот, тот словно был эталонным «прекрасным принцем». Смазливый, гордый, самоуверенный и пустой по своей сути. По крайней мере именно так казалось Арику до того, как он не обнаружил его играющим на рояле. Не то, чтобы это делало особенным, но почему то сейчас, этот глупый принц казался ему каким-то другим. Может всё дело было в музыке, заполняющей комнату, или лунном свете, путающемся в золотистых кудрях и ласкавшем обнаженную шею, ладони и скользящие по клавишам пальцы. А может всё дело в том, что от фигуры за роялем сквозило неприкрытым одиночеством. Нежная, ласковая мелодия словно должна быть посвящена кому-то, но за невозможностью достигнуть адресата, ноты рассыпались по пыльной комнате. Тонкие переливы нот были наполнены болью и разносились тихим испуганным криком о помощи. Тедрос был чужд этому миру зла, пыльных забытых всеми комнат, и процветающей жестокости. Он все равно оставался этим глупым прекрасным принцем, которому положенно жить в сказке и в объятьях своей принцессы. Это было даже иронично — в по его воле созданном жестоком мире грубости и насилия, сам принц казался маленьким котенком в клетке с злобными волками. А может всё дело в том, что в отличие ото всех он так и не смог возненавидеть бросившую его принцессу. Добро ведь любит, да? Вся эта ситуация была какой-то неправильно интимной и личной, что Арик невольно устыдился и поспешил ретироваться. Тедрос его не заметил — по крайней мере потом, уже утром ничего не сказал, что позволило Арику думать о том, что тот не знал о его присутствии в комнате ночью. Следующие несколько ночей, во время своих обходов, он старался держаться подальше от той комнаты и башни Предательства в принципе, но в итоге не смог устоять и вновь пришел к ней. Арик до последнего хотел думать о том, что это была минутная слабость и что комната будет пуста. Но нет. Всё та же тихая нежная мелодия и одинокая фигура за роялем, погруженная в собственные мысли. Арик прекрасно понимал, что нужно было уйти и не тревожить чужое уединение, но не мог пошевелится. Поэтому он лишь прислонился плечом к дверному косяку и прожигал внимательным взглядом парня за роялем. Единственное, на что у него хваталось сил — тихо и незаметно уходить чуть раньше, чем Тедрос заканчивал играть. А останавливался тот только с рассветом и порой еще несколько минут неподвижно глядел на медленно светлеющее небо и яркое зарево на горизонте. Глядел даже не на лес, окружающий школы, а куда-то дальше на зыбкую эфемерную полоску горизонта, словно пытаясь увидеть родной дом своей принцессы из-за Дальнего леса. Приходить в ту комнату в итоге Арик стал каждую ночь, чтобы послушать чужую игру. Мелодия почему-то была ему словно знакома, словно что-то давно забытое из детства. Какое-то хорошее, трепетное воспоминание, задевающее что-то в душе — она дарила покой и какое-то необъяснимое чувство умиротворения — но что это, он понять не мог. Кроме того, эта музыка порождала какое-то необъяснимое чувство жадности: Арику не хотелось, чтобы кто-то еще слышал, как Тедрос играет. Чтобы еще кто-нибудь видел принца таким хрупким и беззащитным. Он жадно следил за движениями чужих пальцев, подмечая малейшие осечки — принц порой неловко застывал над клавишами, словно ожидая, что кто-то сидящий рядом подхватит, но тут же опоминался и продолжал играть. А порой он останавливался и задумчиво глядел на клавиши, мелко перебирая пальцами в воздухе, словно вспоминая как нужно играть тот или иной отрывок. В такие моменты Тедрос склонял голову к плечу, отчего в расстегнутом вороте было прекрасно видно изгиб шеи, в которую так и тянуло впиться зубами. А иногда расстегнутая, словно впопыхах надетая рубашка соскальзывала, обнажая плечи. Порой Арик думал о том, чтобы сделал Тедрос, обнаружив его. Как бы принц отреагировал, если бы он подошел к нему и крепко обнял, зарывшись носом в светлые кудри… Арик помотал головой, отгоняя странные мысли. Не то, чтобы он резко воспылал к Тедросу нежными чувствами, ему просто стало его жалко. Верно. Это была всего лишь жалость. *** Скользя пальцами по клавишам, медленными, въевшимися в мышцы и кости движениями, Тедрос думал о том, что всё это была ошибка. Каждое сказаное слово, каждое действие — ошибка за ошибкой, приведшая его сюда, в эту пыльную комнату в чужой школе. Само его рождение — ошибка. Ошибка, порожденная союзом двух эгоистов, не способных поговорить между собой и теперь он расплачивался за их грехи. Ему хотелось бы иной жизни, не отягощенной историей об Артуре и Гвиневре, но едва ли это было возможно. Он сместил ладони в сторону, заставляя мелодию взвиться высокими нотами. Тедрос всю жизнь клялся, что не будет таким же как отец, но теперь шел по протоптанной им дороге. Ведь если «долго и счастливо» Агаты предполагает спокойную жизнь вместе с любимой Софи, без какого-либо принца, то разве Тедрос не неволил её, не позволяя Сториану дописать «конец» в их сказке? Так, как когда-то неволил Гвиневру Артур, не давая ей быть с тем, кого она любит на самом деле. А любовь не терпит эгоизма. Да и возможно любил только он, раз Агата так легко и практически не задумываясь сделала свой выбор. Но разве он не заслужил хоть немного счастья? Не заслужил тоже иметь рядом человека, которому был бы важен просто потому что существует на этом свете? Вот только все попытки довериться и открыться кому-то приводили лишь к тому, что его бросали. И Тедрос совершенно не понимал, что ему делать. И ведь он даже никому рассказать не мог о своих чувствах, о своих кошмарах, что каждую ночь не дают спать и о своих страхах. У него не было никого. Мелодия стала чуть тише и тяжелее, прорезавшимися низкими нотами, а затем вновь вернулась к нежным переливам. Подушечки пальцев горели а запястья слегка сводило судорогой, но Тедрос упрямо продолжал играть, находясь в ожидании чего-то. Но время тянулось, луна ползла к горизонту, а на востоке слегка затеплился восход, но ничего так и не происходило. Тедрос тихо вздохнул и прикрыл глаза. Вечно всё приходится делать самому. —Ну и долго ты будешь на меня смотреть? Арик невольно вздрогнул, сначала не поняв, что Тедрос обращается к нему. На мгновение по позвоночнику скользнул холодок паники — чем он мог себя выдать? Но подняв голову, столкнулся взглядом с насмешливым отражением голубых глаз в тусклом зеркале на стене, напротив входа и соответственно рояля. — Ну и как давно ты меня обнаружил? — иронично парировал Арик, скрестив руки на груди. Тедрос пожал плечами, опуская взгляд к клавишам. —Дня три-четыре назад. Понравилось? Любой другой на его бы месте устыдился и поспешно ретировался, но чувство стыда у Арика отсутствовало в базовых настройках. Поэтому он лишь прошел вглубь комнаты и встал у него за спиной. Что ж, всего четыре дня это даже неплохо, считая, что он приходит послушать его игру уже около двух недель. —Да, — немного помолчав, отозвался Арик и, даже не пытаясь бороться с странным желанием, опустил ладони на чужие плечи, — играй. И Тедрос подчинился, вновь зажимая клавиши и позволяя музыке вновь заполнить комнату. Он не играл для кого-то с тех пор как сбежала Гвиневра и раньше думал о том, что вновь сядет за инструмент только для своей принцессы, находя нечто подобное слишком личным. И ведь какая ирония — в итоге он играл не для возлюбленной, а для… Для кого? Кто они друг другу? Пальцы дрогнули и он сбился. Тедрос закусил губу и нервно постучал ногтем по клавише, делая вид, что пытается вспомнить как играть дальше. Он ждал от Арика какого-нибудь ехидного замечания, и не смог сдержать нервной дрожи, когда чужие ладони скользнули по плечам, поглаживая в успокаивающем жесте. —Что это за мелодия? —А? — растеряно отозвался Тедрос. Чужие легкие прикосновения к обнаженной коже вызывали мелкие мурашки и странное чувство, заставляющее сердце на мгновение сбиться с ритма, — м, не скажу точно, что это. Просто колыбельная, которую мне в детстве… —Пела мама, — тихо продолжил Арик, коротко облизнув пересохшие губы. —Иронично, — хмыкнул Тедрос, искренне надеясь что его голос не дрожал, предательски выдавая смущение хозяина. Он редко кому позволял себя касаться в принципе, но, казалось, что Арика и вовсе не интересовало его мнение. — при всех различиях…одинаковые колыбельные? Это звучит даже мило. — А может это значит, что мы предназначены друг другу судьбой? — усмехнулся Арик, перемещая ладонь на шею сидящего перед ним парня и кончиками пальцев поглаживая нежную кожу. Тедрос рассеяно моргнул, осознавая сказанное, а следом тихо засмеялся. — Что-то ты мало похож на прекрасную принцессу, — все еще посмеиваясь, заметил Тедрос. —А то есть дело во мне? — Арик наклонился вперед, осторожно, но крепко сжимая его плечи ладонями, словно имитируя объятья, и горячо выдохнул на ухо, — ну и чего ты остановился? Поиграй мне еще, котенок. Даже в темной комнате, единственным источником света в которой было едва поднявшееся солнце и последние серебристые отблески луны, ему не составило труда разглядеть как покраснели щеки принца. Тедрос издал какой-то судорожный вздох и вернул подрагивающие пальцы на клавиши. Обычно ему всегда удавалось сохранять холоднокровие, но сейчас мысли путались и он не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме невесомых движений чужих пальцев и горячего дыхания, щекотавшего нежную кожу. Хотя, может всё дело было в том, что раньше подобных ситуаций у него не возникало. Первые ноты вышли жалобно дрожащими, словно в тон состоянию своего невольного пианиста. — А чего не спишь-то? — отвлеченно поинтересовался Тедрос, пытаясь разрушить эту странную интимную атмосферу. —Я патрулировал, — с легкой заминкой отозвался Арик. —И зачем? — в какой-то степени этот глупый разговор всё же помогал ему придти в себя. По крайней мере, пальцы уже практически не дрожали и мелодия вновь полилась по комнате тихими убаюкивающими звуками. —Ну мало ли, что может случится, — пожал плечами Арик и усмехнулся, — вдруг враги проберутся в школу, а некоторые идиоты сидят тут совершенное беззащитные. Укол был слишком явным чтобы его не заметить, но Тедрос лишь тихо хмыкнул. —Волнуешься обо мне? —Да, волнуюсь, — отозвался Арик и Тедрос тяжело сглотнул — чужой голос звучал уверенно и без какого-либо намека на ехидство или насмешку, присущую его обычному тону, — а сам чего вдруг решил помузицировать? Да еще и глубокой ночью? — Неспокойно, — немного помолчав отозвался Тедрос, низко наклоняя голову, — это место какое-то…некомфортное. Он сбился, отчего мелодия фальшиво хрипнула, и оторвал пальцы от клавиш. Тедрос терпеть не мог говорить о своих чувствах и о своих проблемах, находя это проявлением слабости. И в любой другой ситуации он бы ушел от разговора или перевел тему, но почему-то сейчас не мог промолчать. Никто из его «друзей» не знал о кошмарах и проблемах со сном, а уж Арик ему и вовсе казался последним человеком, которому бы стоило говорить о чем-то подобном. — А музыка…— он замолк, пытаясь правильно подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства стоящему за его спиной Арику, и коротко облизнул губы. Почему-то ему невыносимо хотелось, чтобы парень его понял, — успокаивает. Тедрос ждал насмешки с чужой стороны или ехидного замечания о разнеженных всегдашниках, но Арик молчал. —Понимаю, — спустя некоторое время тихо отозвался Арик, — здесь как-то холодно и… —Одиноко. — выдохнул Тедрос. А ведь Судьба шутит порой так изощерённо и неожиданно — меньше всего Тедрос рассчитывал, что кто-то сможет понять его состояние. Но как оказалось, все всегда случалось не так как он хотел. Хотя, может быть в этот раз это к лучшему? Солнце показалось из-за леса и по темному пыльному полу поползли первые яркие лучи. Тедрос опустил крышку, закрывая клавиши. Немного поколебавшись, Арик убрал руки и отступил, позволяя Тедросу подняться. Принц ощутил странную иррациональную грусть от разрыва контакта. Он поднялся с банкетки и они молча пошли на выход. —Так, — протянул Арик, когда они оказались в темном захламленном коридоре, — завтра ночью ты опять будешь играть? —Думаю да, — пожал плечами Тедрос, поправляя рубашку. —И…я могу придти послушать? — А что, понравилось? — иронично поинтересовался Тедрос, нервно сглатывая. —Да, — тихо отозвался Арик, — очень понравилось. Тедрос тихо фыркнул, отводя взгляд и рассеяно потирая горящие от смущения щеки. Почему-то он не мог спокойно реагировать на комплименты от него, тут же смущаясь и теряя маски, за которыми он привык прятать собственные чувства. Еще не хватала замурлыкать, слово приласканный котенок! —Проходи, если хочешь, — выдохнул Тедрос, пытаясь успокоиться и унять охватившее его смущение. И невольно вздрогнул, когда его ладонь осторожно сжала чужая. —Тогда я приду, — пообещал Арик и Тедросу ничего не оставалось кроме как кивнуть, все еще отчаянно отводя от него взгляд. Арик отпустил его руку, развернулся и ушел. Тедрос рассеяно поднес ладонь к груди, пытаясь понять, почему так сильно стучит сердце. —Да, — едва слышно отозвался Тедрос, смотря ему в след, — я буду ждать.