стань моим шрамом на теле.

Ксавье не отрицает, что тронулся умом. Его укромный уголок, любезно выделенный директрисой Уимс, превратился в алтарь Тайлера Галпина в двух обличиях. Первом, невыносимо красивом, прекрасном, завораживающим своим всегда грустным взглядом, словно в чëм-то провинившимся, заранее извиняющимся. Видом скованным, стесняющимся, будто испуганным, оттого чертовски милым. Буквально заставляющим успокоить, поддержать, обнять, оберегать или защищать. Только защищаться стоит от Тайлера Галпина. Остерегаться, присматриваться, не выпускать из вида, ведь другая часть мастерской Торпа пестрит полотнами второго обличия Тайлера Галпина. Ужасающего, опасного, неконтролируемого монстра, сжирающего заживо. Заставляющего стынуть кровь, пробирающего до дрожи, потому и пишет Ксавье такого Тайлера с экспрессией, словно в забытье, мажет красками, пачкает себя и не помнит, как создавал эти шедевры. Лишь три рваных раны на шее и испачканные в краске ладони служат напоминанием тому, что рисовал его Торп, что снился ему Галпин. Ксавье не хочет верить, что такой, как Тайлер, может быть тем, кто изображëн на полотне. Он сидит на стуле, опираясь локтями в колени, смотрит в пол и держит тряпку, напитывающуюся кровью, у шеи. Порезы саднят, напоминая о себе. Пока всë внимание не переключается на Тайлера, взъерошенного, дышащего тяжело, словно бежавшего сюда. Торп смотрит на Галпина, стоящего в дверях, удивлëнно, с толикой испуга и волнения. — Что, что с твоей шеей?.. Тайлер замечает окровавленную тряпку, а затем три широких пореза, когда Ксавье убирает ладонь и встаëт со стула. Весь какой-то обеспокоенный, взволнованный, словно это по шее Галпина течëт кровь, пачкая футболку. Тайлер медленно подходит, держа руки впереди, перебирает своими пальцами, не понимая, почему Торп молчит. — Твой портрет оказался слишком агрессивным, — стараясь не испугать Тайлера, шутит Ксавье. Галпин обращает внимание на картины и удивляется. Торп ловит его каждую эмоцию в желании тут же запечатлеть их на полотнах. Он видит, как широко открываются глаза, немного приподнимаются брови и губы дëргаются, приоткрывшись от изумления. Ксавье зарисовал бы пару кудрявых прядей, упавших на лоб, покрасневшую от бега кожу лица и шеи, и передал бы гамму эмоций в мелких деталях: от удивления до восхищения и неожиданного беспокойства. — Давай я помогу, — Тайлер отмирает и фокусирует взгляд на Ксавье, когда вспоминает о ранах, — у тебя есть аптечка? Отчего-то Галпин стесняется, если не всегда находится в таком робко-неловком состоянии. Торп достаëт небольшую белую пластиковую коробку с красным крестом, садится на стул и придвигает к себе ещë один. Тайлер мнëтся, чувствуя себя раскрывшим чужой секрет, который не должен был знать. Ксавье отдаëт ему вату и спирт, отворачиваясь и наклоняя голову вбок. Галпин садится рядом и, прежде чем начать обрабатывать, рассматривает порезы. Он аккуратно касается кожи ватой, ведëт вдоль раны, едва дотрагиваясь, чтобы не причинить ещë больше боли, ведь обвиняет себя, но всë же слышит тихое шипение. Тайлер хмурится и поджимает губы, сдавливая в ладони вату. Совсем не хочется делать больно снова. — Прости, я не хотел, — Тайлер опускает ладонь на колено и размышляет над произошедшим. — Прекрати, это сделал не ты, — не поворачиваясь, произносит Ксавье. Галпин не согласен с Торпом. Косвенно, но навредил ему именно он. И до жути хочется помочь, а не вызывать ещë больше страданий. Тайлер поднимает голову и смотрит на Ксавье, который отвернулся, чтобы легче было обработать раны. Идея приходит мгновенно, и Галпин не успевает еë проанализировать, бросая вату в спирте на стол. Он аккуратно касается губами выше порезов, оставляя едва уловимый нежный поцелуй, в который вкладывает свои извинения. Отстраняется немного и, ожидая реакции, спрашивает: — Так меньше болит? Ксавье вздрагивает от неожиданности, когда слышит вопрос. Аккуратный поцелуй остаётся следом на его шее, печëт сильнее трëх красных полос, заставляя вовсе забыть о них, сосредотачиваясь только на нежном и робком, так подходящем его владельцу касании. Торп разворачивается и ловит взгляд зелëных глаз, за что-то снова извиняющихся, но смотрящих с толикой нахальности и смущения. Ксавье не понимает, как настолько разное может совмещать в себе Галпин. Жуткого монстра и кроткого парня, портрет первого причиняет вред, оставляет шрамы, затем второй целует нежно и извиняется. В голове быстро, словно стеной беспроглядного ливня смывается образ кровожадного чудовища, и Торп задаëт искренний вопрос: — Тай, разве такой, как ты, может быть монстром? Ладонь Ксавье, испачканная в красках, лежит на коже горячей щеки Галпина, и Торп его целует.

Я тебя нарисую, чтобы потом повесить.

Близко, почти вплотную, стань моим шрамом на теле.