На что готов ради меня ?

Ночь была спокойной, небо озаряли прекрасные в своем свечении звезды, ветер слегка перебирал пряди черных кудрей. Люцерис Веларион стоял около развалин замка “Камнепляс”. После возвращения в состав королевских земель замок на протяжении десяти лет так и остался одиноко доживать свой век в одиночестве, дряхлея от безжалостного натиска времени. Пираты уплыли с острова “Крюк Масси” оставив полную разруху. Люк уже второй час наблюдал, как волны омывали развалины бывшего замка, с каждым новым всплеском, становясь все настойчивей. По всем признакам тела можно было угадать настроение Велариона. Пустой взгляд в никуда, бесконтрольное перебирание пальцев, закушенная губа — все это выдавало в нем волнение и предвкушение перед такой интересной встречей. Вчера Люк получил очень интересное письмо. Оно было немногословным, всего несколько слов в одну строку: “Завтра ночью у Камнепляса”. Без подписи, без печати. Ничего. Простое приглашение. Но адресант был Велариону известен, писмо далеко не первое. Они были редкими и короткими. Иногда это были строчки из книг, или истории жизни уже простившихся с людским миром бастардов, сопровождаемые язвительными комментариями. Иногда вопросы, чаще риторические, не требующие ответов. Люк и не хотел на них отвечать. Лишь раз отправитель - отравитель дождался ответа. Люцерис просил больше не писать ему столь однообразных шуток, ведь читать их стало “не интересно”. Люк тоже не подписывался, адресат и так знал имя своих насмешек. После этого Веларион не получил ни одного ворона. До вчерашнего дня. Приглашение Люцерис получил впервые. Любопытно, Веларион не мог не приехать. Чтоб сбежать ему пришлось всем нагло и бессовестно врать. Мама, Деймон, братья — все они были уверены, что Люк улетел навестить бабушку с дедом, а заодно и кузин на Дрифтмарк. И никто не заметит, что его полет был немного дольше положенного. Никто не заметит его отсутствия в обоих местах. Никто ничего не узнает и не поймет. Из мыслей Велариона вытянуло содрогание земли, с которым всегда приземлялась Вхагар. Ее беловолосый всадник величественно восседал на ней, не собираясь слезать пока дракон не встанет в более выгодное для него положение. После чего, цепляясь за веревки, он спрыгнет на землю. Эймонд Таргариен нисколько не изменился. Все тот же высокий и стройный парень, но регулярные тренировки явно изменили его тело в лучшую сторону. Под одеждами виднелись очертания крепких мышц, а его широкой груди мог позавидовать любой боец. Его валирийские белоснежные волосы собраны в незаурядную прическу. Немного заостренное лицо, как всегда выражало полное безразличие ко всему мирскому. Он носил всю туже повязку, скрывающую отсутствие глаза, но она была не способна спрятать уродливый шрам, виднеющийся из под нее. Но он скрывал не только отсутствие глаза, Веларион знал, что сейчас в глазнице Таргариена покоится сверкающий сапфир. Его движения резки и быстры, походка агрессивная, он шел немного покачиваясь из стороны в сторону, от чего его волосы красиво качались из стороны в сторону. Он не отводил свой гипнотический взгляд с Люка, он изучал, запоминал. Люцерис не стал держать долгий зрительный контакт, потому вернул свой взгляд на пейзаж, развлекавший его до прихода Таргариена. Их плечи поравнялись. Люк не смотрел на него, но чувствовал его внимательный, жгучий взгляд. Он молчал, продолжая терзать Велариона своим глазом. Люк прервал тишину: — Вы опоздали, дядя, — сказал он, не смотря на собеседника. — я жду Вас уже несколько часов, и уже собирался улетать назад. — соврал он. Веларион сегодня не стыдится своих грязных слов, но только сегодня. А дяде не должно знать, что задержись он еще больше и приедь к утру, то Люцерис все равно бы его дождался. — Ночь еще не закончилась, милорд Стронг, я прибыл вовремя. — безразлично бросил Эймонд. Он больше не смотрел на Люцериса, устремив свой взгляд на летающего в небесах Арракса. Эймонд видел, как повлияло на племянника его любимое обращение. “Стронг” лишь нахмурил брови и сильнее сжал челюсти. Стерпел обидное прозвище. Его реакция разбудила легкую улыбочку на губах Таргариена. — Вы позвали меня сюда чтоб еще раз повторить свои старые и уже не такие остроумные шутки. — холодно пробубнил Люк. — Я разочарован, дядя, я думал, что Вы придумали что-нибудь новенькое. Мне скучно. — Веларион одарил собеседника нахальной улыбочкой. — Цель твоего прибытия – уплата долга. — Эймонд был серьезен, улыбка больше не украшала его губ. — Я хочу чтоб сегодня все решилось. — Он повернулся всем корпусом и качнул головой, как бы разрешая Люку приступать к делу. Веларион повторил его поворот. Теперь они стоят друг к другу лицом, на расстоянии вытянутой руки и почти на одном уровне в росте. Таргариен заметил ,что с последней встречи на семейном ужине в племяннике многое изменилось. Люцерис стал выше, он был худ, но ему это шло. Его лицо, своей смазливостью, походило на девчачье. Ушла детская опухлость, появились скулы, придававшие ему более взрослый вид. Темно-карие глаза, обрамленные пушистыми черными ресницами, как и раньше горели, с вызовом поглядывая на собеседника. А губы, постоянно покусанные, немного обветренные, отливали глубоким красным оттенком. Его волосы, кудрявыми вихрами, еле дотягиваясь до подбородка, ненавязчиво обрамляли лицо. Бастард был красив, “женская красота” гаденько подметил Эймонд. Люк не отличался мышцами, сестрица уж слишком печется о своих бастардах и не напрягает тренировками. Таргариен неприлично долго изучал Люцериса своим нахальным взглядом, подмечая для себя все новые изменения. Люк не замечал интереса Таргариена. Веларион был занят другим. Достав из ножен свой кинжал, он покрутил его в руках, будто видел впервые. Сталь легонько полоснула нежную кожу руки Велариона, как бы проверяя свою остроту. Он изучал свое оружие до тех пор, пока не приставил его острый конец сначала к правому, а после к левому глазу. Люк, продолжая играться с кинжалом проговорил: — Какой глаз Вы хотите, дядя, правый? — он передвинул острие. — Или левый? — под кинжалом оказался второй глаз. — Или, быть может, Вы будете жадным и заберете оба? Мне все равно какой глаз приглянулся Вам, но я не стану делать это сам и не хочу пачкать свою сталь, калеча себя, — Люк опустил лезвие. — потому я предлагаю Вам, дядя, самому забрать свою плату, а этот нож, — он приподнял руку, демонстрируя оружие во всей красе. — я хочу использовать в попытке защитить свой глаз. — теперь Люк стоял в боевой позе, наставив кинжал на Таргариена. — Ты правильно сказал, Люцерис, я буду жаден. — Эймонд совсем не испугался направленного на него кинжала, скорее он считал выпад мальчишки смешным, чем устрашающим. — Оставь свои глаза на месте. Мне нужно от тебя нечто большее, чем твое искалеченное миловидное личико. — он говорил медленно, растягивая гласные, одновременно с этим приближаясь к оружию все ближе. — Вы не боитесь лишится и второго глаза? Или Вам нравится боль, причиненная от моей руки? — Люцерис настойчиво приблизил нож. — Или Вы думаете, что я не знаю каким концом и куда бить? — Веларион чуть наклонил голову и вопросительно поднял бровь. — Не беспокойтесь, дядя. Я всегда помнил и никогда не забывал. Я помню как забрал Ваш глаз. Поэтому не стоит меня искушать. — к концу он перешел на свирепый шепот, с особой злостью договаривая угрозу. — “Сильному мальчику” стоит научится выбирать выражения, иначе у его матери станет на одного ребенка меньше. — не страшно. Эймонд умел навевать страх, если хотел. Но что скрывалось в его словах сейчас? — Вы правы, дядя, мама расстроится, но и ваша не обрадуется, увидев окончательно ослепшего сына. — без угроз, просто факт. — Если Вы хотите забрать не только глаз, но и мою жизнь, то я хочу забрать Ваш второй глаз с собой, в качестве оплаты уже Вашего долга. Таргариен не прятал свой оскал, продолжая яростно калечить племянника своим глазом. Веларион не знал, что твориться в голове у этого сумасшедшего, но дядя никак не реагировал на его дерзкие выпады. Эймонд никогда не упускал возможность надрать зад детям своей “любимой” старшей сестры. Но что стало с ним за столь долгий промежуток времени с их последней встречи? Люк не хотел понимать. — Я не хочу забирать твою жизнь. Мне нужно от тебя гораздо больше. — Хрипло произнес Таргариен. — Ты не сможешь отдать долг умерев, все мучения, которые ты принес в мою жизнь, не будут забыты после твоей смерти. Я хочу видеть тебя, хочу чувствовать тебя, я хочу чтоб ты был полностью моим. — белокурый принц будто репетировал. Слова слетали с языка четко и быстро. Взгляд полон решимости и безумства. Его внутренний огонь обжигал и подчинял. — Вы многого желаете. — с усмешкой. — Признаться честно, Вам впервые удалось меня удивить. Все те жалкие попытки привлечь мое внимание никогда не вызывали во мне огня. Вы были всегда ясны и предсказуемы, как день с ночью. Эймонд Таргариен – дикий дракон, готовый растерзать свою добычу при любом удобном случае, он вспыльчив, завистлив, злопамятен, он не мой тип. — подвел итог Веларион. Его голос выражал спокойствие и глубокую задумчивость хозяина. Люцерис говорил медленно, взвешивая каждое слово, будто проверяя на правдивость. Его глаза походили на глубокое темное дно, где нет ничего кроме смертной тоски и скуки, но что-то в них резко изменилось, глаза словно ожили, и он продолжил. — Но я не знал, что Эймонд Таргариен всегда остается с собой честен, даже если правда ему неприятна. Он умеет говорить о своих чувствах, он смел и настойчив, хочет меняться, он все - таки способен удивить. А это завораживает. Может я был слишком скор в своих суждениях и сделал неправильный вывод. Я не знаю. — теперь безумие плескалось в оках Велариона, он как завороженный, не мигая смотрел на Эймода. — Я и не хочу думать над этим. Вы весьма самоуверенны, не боитесь. что мой ответ вас не устроит. Может я выберу лишиться зрения, чтоб больше никогда Вас не видеть. Или я выберу смерть, чтоб больше не существовать с вами в одном мире. Может мне не нужна Ваша любовь. — резко и жестко отрезал Люк. По реакции Эймонда, которая была одним словом “никакой”, могло показаться,что он оглох и ничего не услышал, но от слова “любовь” его слегка передернуло. Тело Таргариена будто отвергало испытываемые им чувства. Но его настрой был все тем же. Эймонд не собирался отступать. Горло до сих пор было уязвимо пред острой сверкающей сталью бастарда, но никто не хотел его убирать. Зачем? Они стоят так близко, почти обнимаются, дышат друг другом. Если Люцерису больше нравиться с ножом, пусть оставит, Таргариен согласен потерпеть. Веларион ждет ответ. Он желает услышать ответ сильнее всего на свете. Может он свихнулся, а может всегда был таким, кто знает. Люк не хочет думать над этим, ему все равно. Ему не важно, влияет ли на него наследство матери, что теперь он повторяет ее путь, или это в нем было воспитано отцом. Не важно. Веларион истинно мучился от долгого молчанья, что уже собирался ускорить собеседника, но не успел, тот сам заговорил: — В каком из моих слов ты нашел просьбу? Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты или не хочешь быть моим. Ñuhor līr gūrēnna! — как ребенку разъяснил Эймонд, удивленно поднимая бровь. — Мне не нужно спрашивать, отдашь ли ты мне свою любовь, ведь я знаю, что она и так уже моя, твое присутствие здесь говорит красноречивее любых слов. Естественно, это было ожидаемо. Избалованный принц не просит, а забирает. Берет все до последней крошки. Это в породе Таргариенов, они по другому не умеют. Но Люцерис знает, что за все надо платить. У всего есть своя цена. Цена их отношений - секреты, осуждение людей, даже самых близких. Они никогда не смогут принадлежать только друг другу, их всегда будут преследовать косые взгляды, а семьи отвернуться или хуже - разлучат их. Готов ли Веларион платить, нужно ли ему это? Он не знает, но готов подумать. Он задаст лишь один вопрос, который расставит все по местам: — На что готов ради меня? —прошептал Люцерис, глядя почти в душу Эймонда. — За дракона ты отдал глаз. Что готов сделать для меня? Таргариен не был удивлен вопросом, наверно он даже ждал его и ответ у него был: — Я отдам тебе всего себя. Одно твое слово и я отрекусь от своей жизни, брошу все, что меня связывает с ней, я оставлю семью, сменю имя, оставлю дракона и уеду с тобой в “Вольные города” где никто не встанет между нами, не будет ни осуждения и ограничений. Только мы вдвоем. Люк знает, что они не отмоются от слов, брошенных друг другу, он знает, что Таргариен говорит правду, его слова как клятва - нерушимы. Теперь он знает, что готов платить. Теперь он знает, что должен сказать: —Ao ynoma dīnilūks? Ответ последовал незамедлительно: — Kessa…