"Я хочу осмотреть тебя сам."

      — Зачем тебе трость, ты что хромаешь? — Шинра внимательно рассматривал изящный силует, возникший перед ним. Медленно переводя взгляд сначала с бледного лица, на неприкрытую шею, потом на непривычно напряжённые плечи, снова на лицо. Небрежно накинутый на плечи пиджак будто бы дополнял образ этого лирического беспорядка. Фигура почти налегала на простенькую, металлическую трость, что слегка поблескивала от холодного света настольной лампы.       — Простите мне мою неаккуратность, господин президент. — Ценг поднял измученный взгляд на сидящего за столом мужчину. — На одной из недавних боевых операций я получил пулевое ранение в ногу. Ничего страшного, для полного восстановления понадобится некоторое время, но я всегда к вашим услугам.       Брюнет закончил свой мини-рапорт и попытался встать ровно, будто не зависимо от трости, в ожидании ответа.       — Я хочу сам тебя осмотреть. — Без раздумий выдал Шинра, вставая из-за стола.       Ценг изменился в лице: «Простите, господин президе— " — Я говорю, садись, я хочу тебя осмотреть. — Перебивает его на полуслове блондин, как ему это свойственно. — Это нормально, ты мой подчиненённый, моя правая рука и мне лично важно знать о твоём здоровье. Мужчина похлопал по столу, как-бы приглашая сесть. На стуле неудобно — слишком низко, даже если наклониться. И неловко.       Брюнет пару секунд помялся на месте, но все-таки, под пристальным взглядом президента, проследовал к столу. Навалившись весом своего тела, с трудом удалось, не потревожив рану залезть на гладкую поверхность. Тот без задней мысли, приспустив штаны, оголил часть тонкой талии и изящных, бледных бёдер. На одном из которых красовался небрежно наложенный бинт, с большим пятном уже выцветшей крови.       Оставшись, грубо говоря, в одних лишь трусах и блузе, опираясь на руки, выставленные за спиной, Ценг ждал своего приговора. За мятую рубашку, за неаккуратно наложенный бинт, за что угодно. Однако, Шинра не стал обращать внимания на такие мелочи, разве это его сейчас интересует? Ну, то есть, должно. Мужчина наклонился совсем близко в брюнету, горячее дыхание обожгло внутреннюю часть бедра, тут Ценг занервничал. Блондин однако не собирался останавливаться, тот аккуратно положил ладонь на предполагаемое место раны и слегка надавил изящными пальцами сквозь бинты. Услышав тихое шипение сверху, мужчина понял, что угадал. В качестве извинения Шинра осторожно, как-бы совсем непринужденно, поцеловал брюнета в то же место.       Приподняв голову, тот исподлобья взглянул на своего ошарашенного помощника: " Это лечебный. "       Отвечая на немой вопрос, лукаво улыбнулся.       После «лечебные», ласковые поцелуи посыпались по всей внутренней части бедра. Ценг отчаянно замотал руками, но остановить президента не смел. Мужчина все каснел и краснел, по мере того, как ласки продолжались. Нет-нет, что, что происходит?..        — С–сэр! — Раздалось в тишине. — Да? — Шинра отвлекся от своего занятия с явным недовольством и поднял на брюнета свой затуманенный взгляд. Такой зрительный контакт ещё больше вогнал Ценга в краску, тот отвернулся, пытаясь сформулировать слова, собрать предательски постыдные мысли воедино. — Я… Э– — Тебе не нравится? — Руфус снова перебил его как-то разочарованно, положив голову на чужое бедро. — Нет, нравит– То есть, не должно, но. Я–! — Мужчина смутился совсем. Рвано выдыхая, тот судорожно пытался придумать что-то, почему этого не должно случиться. — Расслабся. Ты и двух слов связать не в силах.        Мужчина поднялся к самому лицу брюнета. Иссиня-черные волосы беспорядочно струились по плечам, спускались к часто вздымающейя груди, благородно обрамляли изящное, пунцовое от румянца лицо. Сказать, что ему нравилось это зрелище — господи, ничего совершенно не сказать! — Ценг, я обо всем позабочусь, ты останешься доволен, никто не сможет нас услышать, нам помешать. Чего ты боишься? — Пожалуйста, Руфус, не делай того, о чем можешь потом пожалеть. — Взмолился брюнет. — О чем мне жалеть, скажи? Что я наконец-то припал к заветному плоду, который мне так давно симпатизирует? Скажи, что ты не замечаешь, что я смотрю только на тебя, интересуюсь только тобой, вызываю к себе только тебя? — Да я… Ты слишком расплывчато намекаешь! Шинра смеется. Он будто налегает сверху на бедного мужчину, утягивая в долгий поцелуй. Такой опьяняющий и пылкий. — Просто скажи, что я у тебя первый, и я буду аккуратен. — Руфус! Хоть десятый, сути не меняет! — Мужчина продолжает отнекиваться, пока снова не чувствует чужую ладонь на своём бедре. Не ощущает это, уже болезненное, тянущее чувство внизу живота. Он проиграл, пора признать, он проиграл этому. Элегантному, воспитанному, умному мужчине. С его глупыми, золотистыми волосами, небрежно зачесанными на один бок и этими красивыми до боли, умными глазами. В безумном смятении, млея под чужими руками, он что-то мычит, но позволяет Шинре продолжить ласки. Брюнет, зажмурившись, откидывает голову назад, сам ложится на локти. Дыхание уже сбилось настолько, что остаётся лишь судорожно глотать ртом воздух, пока можешь. А Руфусу это же на руку. Мужчина начинает увлечённо изучать рельефы быстро вздымающейся груди своими изящными пальцами, спускаясь ниже, не торопясь, обращая внимание на каждый рубец, каждый шрам. Вскоре этого мало. Он прижимается вплотную к своему подчиненному и, чуть приподнимая мужчину, водружает его изящную ногу себе на плечо. При этом, продолжая настойчиво трогать стройное тело в самых разных местах, уже, ну совсем интимных. — Нет, стой! — Раздаётся в тишине. Блондин останавливаться с явным недовольством. — Руфус, послушай. Я, мы– Это уже слишком, правда! — Правда? — Мужчина лукаво улыбнулся. — Ты же сам сказал, что нравится. Разве не так?

С наигранным интересом заданный вопрос ввел брюнета в настоящий ступор. С одной стороны, он правда нагло врал, ему нравилось, не хотелось конца этим ощущениям, с другой… А с другой он не смог придумать что именно ему мешало. Тот метался глазами то к потолку, то к стенам, то к настольной лампе, лишь бы не встречатся взглядом со своим мучителем. Иначе — это конец, плотина рухнет окончательно. Руфус, видя, что ни к чему эти размышления не приведут, раздражённо вздохнул и, пока Ценг не замечал и не слышал ничего, кроме своего же сбивчивого дыхания, начал действовать чуть решительнее. От такой неприятной и колющей боли, брюнет пугливо вздрагивает и пытается отстраниться. От ощущения чужих пальцев внутри себя разум теряется, мужчина краснеет. Простые прелюдии, а даже это президент пытается сделать по-своему прекрасно. При нахождении эрогенной точки, надавливает столь плавно и тягуче, что светлое тело невольно прогибается, обвивает изящными ногами чужую талию. Брюнет сдавленно, протяжно мычит, прикрывая рот одной рукой, при этом, все ещё опираясь на локоть другой. — Можешь кричать сколько угодно, сегодня ночью в корпусе никого. — Если кто-то осмелится войти сюда, я застрелю его на месте. — Добавил блондин, по-своему лукаво улыбаясь. Ценг откидывается на спину, понимая и принимая свою учесть. Он старается не смотреть вниз, будто бы то, что там происходит — не его дело. Однако при появлении резкой, весьма ощутимой боли, мнение моментально изменяется. Мужчина чуть ли не подскакивает на месте от такой неожиданности. Подскакивает, чтобы тут же быть успокоенным плавными движениями изящных рук. Передышка заканчивается, и начинаются медленные, аккуратные толчки. Как ни пытайся больно будет в любом случае, но Шинра правда старается делать все как можно терпеливее, дать хотя-бы привыкнуть. Хотя, конечно, сложно сдерживать себя, когда под тобой мычит и извивается объект твоего столь ярого обожания. По-настоящему Ценг начал терять связь с реальностью, когда любовник ускорился и стал попадать по нужной точке. Одной руки у рта уже было недостаточно. То и дело дрожащий голос срывается на тон выше, громче. А вскоре мужчина и вовсе перестает сдерживаться и с каждым новым толчком стонет в голос. Постепенно ровные и быстрые движения сменились на рваные и более беспорядочные, и они были финальными. У брюнета внутри все сжимается, он притягивет любовника к себе, уже чуть ли не задыхается от головокружительных ощущений, что-то судорожно шепчет про себя. Уже и непонятно что, уже и неважно. И вскоре двое тел свалились на стол без сил, тяжело дыша, совершенно счастливые.