Издержки воспитания

POV Кот Никогда не думал, что придется умереть вот так, под водой. Хотя, для боевого пловца вполне логичная смерть. Но сейчас мы с Рифом заперты в каюте затонувшего корабля, и шансы выбраться самостоятельно – нулевые. Сосуды подводят после длительного пребывания под водой, в голове туман, и на грани между сознанием и обмороком меня удерживают две вещи – голос Рифа, требующий не закрывать глаза, и мысли о Рите. Я не могу забыть, какими глазами она провожала нас перед этим погружением. Я боюсь за себя, не хочется умирать; за Рифа, который мне дорог, как брат; а больше всего боюсь за Батю и Багиру, которые остались на корабле с Иксановым. Этот кадр сразу не вызывал доверия, слишком нервничал и истерил. Нам показалось странным такое поведение, тем более из-за результатов исследований. Не тянет информация на стратегическую, чтобы гонять боевых пловцов. Да еще и такие расплывчатые указания: «брать все, что может содержать какую-либо информацию», будто прикрывает чью-то задницу... Мысли от недостатка кислорода ставшие вялыми, мгновенно проясняются от выброса адреналина. Мы идиоты! Именно так он себя и ведет. Нет никакой стратегической информации, есть косяк, который кто-то пытается прикрыть. А тогда будет очень кстати гибель отряда «Тайфун». Нас просто не получилось вытащить, а Батя и Багира возьмут и застрелятся с горя. Черт! Багира, держитесь, выживите, пожалуйста. Ради нас, ради нашей памяти... Проходит чуть меньше часа, а кажется, будто в этой затопленной каюте мы провели вечность. В баллонах заканчивается кислород, удерживать себя в сознании становится почти невозможно. Одинаково издалека доносятся и голос Рифа, и фрагменты переговоров с корабля. Мишка говорит со мной, старается подбодрить, но в его голосе я слышу отражение своего страха. Его тоже панически пугает мысль, что море сегодня получит четырех покойников, вместо двоих. Говорят, что Батю я дождался еще в сознании. Не помню. Не помню как выбрался с затопленного корабля, как нас поднимали на палубу, как с меня снимали гидрокостюм. Перед глазами все время стояла сценка из детства: как я в первый раз поехал на велосипеде с высокой горы и, разумеется, перевернулся. А потом долго успокаивал маму. Очнулся уже на руках у Багиры. Глаза нашей Русалки были заплаканные, и за одно это Иксанова хотелось убить. Сил правда было меньше, чем у котенка, но ничего, я оклемаюсь быстро. А пока что-то перемыкает в голове, и я как после падения с велосипеда, аккуратно стираю слезы с женского лица и шепотом, так, чтобы слышали только мы двое, говорю: - Мамочка, не плачь. Со мной все хорошо, правда. Даже кровь уже не течет.