Да не сгорай

      Геллерт любил заявляться внезапно. В разгар спора, устав ждать сову, появлялся сам – вверх по стене взбирался, с подоконника сверкал улыбкой и объяснял, как ребёнку, про цели, про правду, про мир... Загнанная их гениальными письмами сова, наверно, была благодарна за эту его привычку. Альбус – точно был. Геллерт краше всякой птицы, звонче магии, легче чар. Рядом с ним воздух раскаляется, мысли вспыхивают, сердце костром занимается. И Альбус горит, горит, горит.       В их разговорах всё о важном и всё ни о чём; планы мешаются с фантазиями, величие сплетается с безрассудностью. Они говорят об одном и том же и каждый раз открывают что-то новое, что-то, помогающее проложить путь. Их смех отскакивает от стен, земли и рассыпается в небе, и он кажется звёздной пылью – ингредиентом эликсира, дарующего им бессмертие во славе. Слава на двоих – достойнейших из ныне живущих.       Когда с вершины мира Альбуса скидывает собственный брат, глядящий разочарованно и цыкающий на любое упоминание Гриндевальда, слава вдруг оказывается такой нелепой и бесполезной. Одному от неё нет никакого проку – душу только травит. Одному на этом пути делать нечего. При следующей их встрече Альбус цепляется за звонкие пальцы, сплетает руки и прижимается к плечу плечом. Геллерт проглатывает что-то понимающее, безответное и горькое и позволяет этому быть. — Аберфорт? — Не хочу о нём. Как и всегда. Альбус звенит негодованием и виной, сжимает руку в своей, силы отыскать пытаясь, и кусает горящие губы. Ему тошно от себя, но хочется пройти их общий путь вопреки всему. Геллерт шепчет что-то на ухо – что-то, что навсегда останется в этом Лете; что-то тихое, верное, нужное. Зажигает сердце. Знает, что делает, и всё равно пламя разжигает жаркое, и всё равно поддерживает, не давая погаснуть – и держит в ладонях душу, прямо над огнём удерживает, не давая опалить. Душа ему важнее сердца. Сердце, быть может, однажды разобьют. Душу – никогда. Их душу, одну на двоих, разбить невозможно. Альбус горит, улыбаясь глазам разномирным. Геллерт улыбается, веря, что никогда не опалит. Пламя танцует в их руках, струится в телах, вырывается всполохами магии, равной которой в мире нет.       Патронус Дамблдора расправляет крылья и танцует вокруг, готовый осветить их путь. Гриндевальд смотрит на него благодарно и печально. Он знает, что стало самым ярким и драгоценным воспоминанием Альбуса. Руки, держащие душу, дрожат. На сердце тяжесть. Его патронус рассыпается всполохом, так и не явив свою форму. Феникс Альбуса кружит над гаснущими искрами. — Ты в порядке? – едва слышно спрашивает Дамблдор. Его глаза горят – предательски ярко горят неозвученным; его маленьким секретом. Геллерт кивает этой тайне, позволяет крылатому счастью опуститься себе на плечо и взмахивает ленно палочкой. — Скучно. Феникс осыпается звёздами. Альбус горит самой яркой. Геллерт держит его в ладонях, веря, что убережёт от зла. Он не сберёг его сердце, но никогда не даст в обиду душу.       Очередной ночью, глухой и липкой после ссоры с младшим братом, Альбус видит на подоконнике патронуса-феникса. Он не в силах представить, что же стало самым ярким и драгоценным воспоминанием Геллерта. При следующей встрече их пальцы сплетут новое заклинание, и Геллерт оставит частичку своей тайны на медных прядях вместе с ленивым поцелуем, танцующим искрами нового мира.