***
Деньги есть. Денег у Эраста теперь больше, чем он когда-либо в жизни имел: как оказалось, Грушины, у которых он был на поруках, не имея собственных отпрысков, отписали всё ему. Точно также, как и Бриллинг. Его имущество, честно заработанное на службе, не подлежит конфискации, хотя обыск провели глобальный, забрав для проверки всё, что только могло иметь отношения к Азазелям. Эраст не веря бродит по минималистичной, монохромно-стильной квартире, чувствуя извращенное духовное родство: тот же модуль, только площадью больше да удобнее. Из личного - лишь пара безделушек: карнавальная маска, набор действительно хорошей посуды и приспособ для готовки, несколько карточных колод и ордена с медалями за заслуги. В гардеробе Фандорин внезапно находит свой наряд для покера, бережно висящий возле темных костюмов Бриллинга. В тайнике у кровати - зажигалку со змеиной гравировкой и стопку писем без адресата. Он и не нужен, потому что Бриллинг был уверен, что найти их может только один человек. Эраст читает их всю ночь, мечась по большой, слишком большой для одного кровати. В каждом слове он узнает того, кого почти не знал, но настолько прикипел душой, настолько был единым умом, что простил бы ему даже смерть самых родных, после настоящих родителей, людей. Утром награждение, с которого он беспардоннейшим образом сбегает. Сбегает за Лизой, в аэропорт, нагло отбирая её у человека, который тоже наверняка её любит. Отбирает её, задурив голову, у человека, который по-своему заботится и оберегает. Почти-искренне, обманывает, даже не солгав. Он везёт её в крохотную снимаемую квартирку у которой истекает срок аренды и любит-любит изо всех оставшихся сил. Он не соврал, говоря, что любит её. Что не может потерять. И что хочет всегда быть с ней. Эрасту устал от одиночества. От того, что все, кого он любит, очень быстро его покидают. А Лиза - Лиза молода, здорова, её жизнь в безопасности. Она не умрёт так просто. Эраст любит её, выцеловывая веснушки и родинки, задыхаясь рыжиной, и жмурится, про себя крича о том, чтобы он не вспоминал, не думал, не менял хрупкое женское тело - на мужское, живую - на мертвеца. А после, он лежит рядом с ней, близости не чувствуя, еле сдерживаясь от того, чтобы снова вскочить и бежать, косится на циферблат, напоминая себе: Некуда бежать. И не за кем. Бриллинга похоронили полтора часа назад.***
Бриллинг - человек нового времени, новой породы. Некрещенный, верящий лишь в себя и технологии, он, предварительно, выбрал кремацию, хоть и оставил окончательный выбор не за собой. Эраст... не смог его сжечь. Он не знает, чего в этом больше, мелочной ли мести, или искренней заботы, но лично договаривается с батюшкой, устраивая одинокие, но полноценные проводы: у Ивана никого нет, только Эраст, но вторые похороны за столь короткий срок он не переживёт, вот и выбирает датой захоронения день награждения. Один раз он не смог сделать полноценные похороны своему близкому, отца, как самоубийцу, не отпевали, и в этот раз он не совершит той же ошибки. Хотя, Бриллинга-то как раз и можно назвать самоубийцей. Он мог его убить, ещё в полёте мог, но в итоге сам сделал всё, чтобы на прутья упал он, а не Эраст. У Фандорина всё не как у людей: хоронит родителей, отпевает самоубийцу и желает не собственную невесту, а мертвеца.***
Он переезжает в квартиру Бриллинга в тот же день: вещей мало, что у него, что у другого, всё прошло быстро. У шефа ему нравится больше, чужой порядок понятен и приятен интуитивно. Половина пустых, согласно исповеди в письмах и реальности, полок в гардеробной заполняется его вещами, хоть и не до конца. Эраст ведёт рукой по рукавам пиджаков, принюхивается, ощущая знакомый, почти такой же сильный, как при вдохе напрямую ему в шею, запах Ивана. В свободные вечера он наугад берёт одну из книг в личной библиотеке Бриллинга по самым разным отраслям сыскного дела, изучает, изредка, забывшись, задавая вопросы вслух. Не то, чтобы он ждёт ответы, просто... Слишком уютная, ненормально приятная тишина, разбавленная фантомом чужого присутствия, невероятной возможности того, что могло бы быть, сводят его с ума вернее любых бесплодных попыток разобраться в деле Азазелей. Эраст снова всхлипывает, скрывая лицо в ладонях, роняя книгу на пол. И утром, как всегда, находит её в шкафу на своём месте.***
Он благодарен Лизе за то, что со дня похорон Бриллинга, она, как благородной девушке и положено, соблюдает приличия. Эраст не знает, как мог бы быть близок с ней вновь, даже в первый раз будучи не с ней, а с призраком, смутным образом, от реальности далеким столько же, как и владыка его дум - от жизни. Эраст пытается убедить себя, что это просто блажь, стресс, психотравма на него так действуют, а не... А не... А не то, что с ним происходит на самом деле. На свежий холмик легли белые хризантемы с золотой серединкой. Эраст присаживается на корточки перед свежим холмом без всяких признаков: только колья по границам участка. От креста он отказался, а памятник... Бриллингу лучший памятник - его память. Тверда - куда там граниту! Эрасту кажется, что случись у него амнезия, он и тогда будет его помнить. - Ты ведь знал, верно? Знал, что так будет? С Амалией, с Николаем... - Эраст обрывает сам себя, взмахивая рукой. - Конечно знал. Если бы не знал заранее, то точно бы догадался одним из первых... Он вздыхает, ерзая. Хочется упрямо, по-детски усесться на холмик сверху, хотя от одной мысли об этом святотатстве ползут мурашки. - Мне кажется, если бы ты не убил сам себя, тебя бы тоже убрали - ты слишком умный. Он прикрывает глаза, цедя: - Ненавижу. Ненавижу себя за то, что даже ненавидеть толком за то, что ты натворил - не могу. Это раз. За то, что по ночам вижу такое, чувствую такое, что становлюсь большим извращенцем, чем днём - это два. И что с каждым днём становлюсь всё больше похожим на тебя - это три. Эраст почти слышит заинтересованный хмык и спрятанную в пятнистую ладонь усмешку. Почти чувствует тяжелую и горячую руку на своём плече. И почти тает, готовый обернуться, от знакомого до дрожи, острого взгляда. Фандорин встаёт резко, уходит, не давая себе и шанса, на сладко-горький обман, на грезу, на безнадёжную, но такую желанную надежду. За его спиной слишком много мертвых, чтобы мог вернуться хотя бы один.***
В ночь перед свадьбой Иван улыбается, целуя его запястья, словно сковывает их. Выматывает лаской, изводит нежностью, мучает собой. Его тело - горячее, плотное, живое, и уже это могло бы свести Эраста с ума, если бы он не привык к таким, почти-реальным, невероятно точным и детальным, но совершенно невозможным снам за эти два месяца. Наверное, он действительно безумец, раз высказывает все свои догадки в лицо премьер-министра, того, кто уже погубил множество своих соратников и с легкостью может уничтожить его самого. Но он, вопреки проклятью, уже потерял всё. Потерял того, кто был, кто стал, сам того не зная, его миром. После такого, что ему собственная смерть? Милосердие... Но министр лишь качает головой, забираясь в бронированный автомобиль. А Эраст, как по команде, по короткому Азазель, бежит обратно к дому, не замечая, как дверь в машину закрывает подрагивающая от натуги рука с витилиго.***
Орлов-Орифиэль качает головой, смотря на огненные всполохи за окном, после чего обращается к своему собеседнику: - И ты уверен, что это не сломает его окончательно? Иван гладит притихшего Колю, скрывая дрожь от натуги в руках - восстановление идёт полным ходом, но медленнее, чем ему хотелось, даже сейчас сидеть приходится в корсете (м-да, Фандорину бы понравилась ирония!). - Он сильнее, чем кажется. - это точно. Раз уж Фандорин за два месяца ничем не выдал того, что живёт с мертвецом... Хотя, то, что он до сих пор не осознал, что Бриллинг, навещающий его - жив, тоже не особо здравый признак. Но Иван в него верит. - Тем более, я присмотрю за ним и расскажу, как только он распрощается со своей супругой и последней возможностью на отношения без меня. Министр качает головой. Даже для него, план собрата жесток. Хотя, Иван ранее грубых и больших ошибок никогда не совершал, вовремя успевая их скорректировать, так чтобы дело не пострадало, а потому, он верит ему и сейчас. Верит, что тот сможет укротить упрямого мальчишку, второй месяц обивающего все пороги своими подозрениями. - Уверяю тебя, он ещё будет служить России. Служить тебе, вернее многих, кто клянется в преданности прямо. Не за страх - за совесть и честь. И в это Дмитрий тоже верит. Как поверил в обещание мальчишки, который сказал, что знает, как привести его к власти. И вот, всего несколько месяцев, тяжелых и тревожных, бесспорно, но сегодня он получит ту власть, до которой не мог добраться полтора десятка лет. Орлов восхищен, он, признаться честно, даже побаивается Ивана и пару раз думал над тем, чтобы устранить и его, но... Тот умён. Тот слишком умён, раз уговорил его сохранить жизни стольким из Азазелей, вроде Бежецкой и Эстер с Ульяновым, лишь подстроив их смерти. Он слишком полезен живым и слишком, ещё больше, опасен мёртвым. И слишком хорошо знает, зачем это ему самому: новая кожа не нарастёт, пока не сцедишь гной, новый мир не построить на авгиевых конюшнях, их не вычистив. И если кто-то должен пострадать, нагрешить, умереть - он предпочтет быть частью этих изменений, контролируя их. Если война - то по его указке и начатая его собратом. Если взрывы - то строго контролируя жертвы и область разрушения. Если разрушение Эстернатов - то лишь через глобальную реформу модернизации всех приютов по их образу и подобию. Чтобы будущие лучшие умы, на себе узнав "нормальный" подход к обучению, страшились его, как огня, стремясь развивать лучшее во всех, исправляя. - Если Бог создал всё, значит, он создал и Зло. Это раз. Если Бог всеведущ, значит он знал, что Зло - будет. Это два. - хмыкает он, вздрагивая от толчков в багажнике - эрастов шафер был очень против своего умыкания со свадьбы, но Бриллингу он нужен был живым, как подарок Виктору. - И коль я до сих пор жив, значит, Бог считает меня тем самым необходимым нашей стране Злом. Это три. Орлов улыбается, запоминая его слова, поводя плечами. Страшно, вот такие люди, готовые на всё, ради общего блага, не жалея прежде всего себя, куда страшнее обычных властолюбцев и тиранов. Потому что им сам мир помогает. На его счастье, небольшая эгоистичная управа на этого гения у него есть. На крайний, самоубийственный случай, но есть. И это примеряет Орлова с действительностью. Он согласен лишь на зеркало, если меч и молот будут в его руках. - Тогда оставляю его на тебя, Самаэль.