Идеальная форма

Ему никогда не нравилось возвращаться туда, где прошла большая часть его жизни. Линкопиа — одно из таких мест. В самую пору считать здешние края своим домом, но Терцо не может себя заставить. Домой хочется возвращаться, но когда такси останавливается возле тёмных кованых ворот, он чувствует на душе только холод. Он должен радоваться своему приезду, должен с нетерпением ждать встречи со старшим братом. Должен. Почему он именно что должен всем вокруг? Ему нравилось жить в Стокгольме, нравилось, как шли его дела, а теперь приходится бросать всё на произвол судьбы. И ради чего? Ради непонятной и, положа руку на сердце, сомнительной перспективы «стать Папой». Конечно, перед вступлением в почётную должность ему предстоит подготовка длиною в год, затем Секондо проведет церемонию помазания нового Папы. И после этого Терцо нужно будет провести свой первый ритуал в качестве финального испытания. Терцо морщится, потирая висок. Теорию он знает — хоть ему и дали возможность пожить как обычный человек, но и об обязанностях напоминали постоянно. И что же ждёт его дальше? Каким Папой он станет? Он морщится при мысли о том, что ему придётся быть официальным лицом Церкви, заигрывать с публикой и быть дьявольски обольстительным. По сути, конечно, это мало чем отличается от того, чем он занимается сейчас. Подумать только, он бросил свою группу ради непонятной перспективы. Она, конечно, тоже предполагала, что он будет выступать на сцене, причем куда большей, чем небольшие уголки в полутёмных и прокуренных подвальных клубах. Но Терцо нравилась неповторимая атмосфера, которую можно было разделить с друзьями. И что главнее, бэк-вокал и игра на басу действительно привлекали его куда больше, чем то, что сулила ему карьера в Церкви. Терцо ёжится, поправляет ремень гитарного чехла, висящего за спиной, и шагает к калитке. В этот момент он проклинает судьбу за то, что ему не повезло родиться именно в семье Эмеритусов. Ребенком он часто думал, что обманет судьбу и будет счастливым, вопреки драмам древнего рода, к которому он принадлежит. Но что бы он ни делал после, провидение или незримые чары тянут его обратно к этой проклятой Церкви. Несколько звонков спустя ему наконец-то открывает симпатичная Сестра Греха. Всю дорогу, пока она ведет его по бесконечной веренице высоких, полутемных и безлюдных коридоров, Терцо ловит на себе её томные взгляды из-под густых полуопущенных ресниц. Он обольстительно улыбается в ответ. Если это такая игра, то кто он, чтобы нарушать правила? Тем более, что в дальнейшем это может сыграть ему на руку. Сестра доводит Терцо до его покоев и на мгновение задерживается у дверей. Чем-то она напоминает одну из группи, что вечно толпятся у дверей клубов, и ему кажется, что сейчас она спросит разрешения остаться с ним на ночь, но она прерывает его мысли: — Не забудьте, что завтра ровно в полдень сестра Император ждёт вас у себя в кабинете. Вы же знаете дорогу? — Кабинет аббатисы? — Верно, — кивает Сестра и, сделав почтительный полупоклон, спешит стремительно удалиться. Терцо почти разочарованно смотрит ей вслед. Раз уж он приехал в Линкопию, придется ставить дела выше развлечений. Следующим утром Терцо сидит за дальним столом в огромном обеденном зале, где уже всё готово к завтраку. Но от него не ускользает гнетущая атмосфера непонятного беспокойства. Сестры и Братья Греха подолгу задерживают на нем взгляды, прежде чем начать о чем-то перешёптываться. Терцо, к собственному разочарованию, понимает, что всё это — новые лица. Никого из тех, кого он когда-то знал. Но оно и к лучшему. Не нужно будет понапрасну расстраиваться, что отношения со старыми друзьями безвозвратно испорчены. После завтрака Терцо отправляется побродить по аббатству. Раз уж он здесь, то нужно воспользоваться возможностью и освежить потускневшие воспоминания детства. Однако даже стены, некогда казавшиеся такими родными, выглядят сейчас холодными и безучастными, как и служители аббатства, которых он видит. Всё те же непонятные оценивающие, а кое-где даже и враждебные взгляды, от которых становится не по себе. Разве будущего Папу не должны любить и обожать? Или это очередной вымысел, который подсунуло ему воображение? Нет. Это всё явно неправильно. Всё должно быть иначе. Коридор за коридором ноги сами несут его к кабинету сестры Император. Ровно полдень. Глубоко вздохнув, он стучит в массивную дверь из темного дерева и, не дожидаясь ответа, заходит. Внутри, со скучающим выражением на лице, вальяжно развалившись в кресле напротив стола Император, сидит Секондо. Как мило с его стороны — встретиться именно здесь. Император указывает Терцо на свободное кресло, и сцепив руки в замок перед собой, оглядывает их с Секондо: — Итак, я попросила вас прийти сюда, чтобы обсудить важное событие. Передача власти и должности Папы. Она замолкает и выжидательно поглядывает на них. — Да-да, — бурчит Секондо, — этот засранец, простите, мой младший брат приехал, чтобы сменить меня на посту Папы. При этом он буравит взглядом Терцо так, будто тот виновен в том, что выпустил на землю все семь смертных грехов и Четырех из «Книги откровения» в придачу. Терцо не намерен терпеть подобное отношение: — Полегче с выражениями, — холодно отвечает он брату. Секондо ничего не говорит, но в его взгляде сквозит презрение. — Итак, — продолжает Император, — Секондо, ты должен будешь ввести Терцо в курс наших дел и всё ему объяснить. Его задача в течение года перенять все ваши дела и освоить новые обязанности. — Разберётся, не маленький. Император делает вид, что не слышит последнюю реплику Секондо. — Отлично, — она похлопывает по внушительной стопке папок, — моя канцелярия составила для вас обоих список задач. Тебе, Терцо, нужно будет основательно изучить детали и беспрекословно делать всё, что говорит Секондо. Тебе, Секондо — следовать изложенным инструкциям для того, чтобы как можно более эффективно передать дела. Секондо хмыкает. Император снова делает вид, что этого не заметила. — А если я против? Против его кандидатуры. Вопрос Секондо на некоторое время повисает в воздухе. — Что ж, мы с вами неоднократно обсуждали это. Думаю, что это тема для отдельного разговора. Она красноречиво смотрит на Секондо. Похоже, они обсуждали это не раз и не два, а присутствие Терцо им явно мешает. — Если ни у кого больше нет вопросов, — Император снова обводит их взглядом, — думаю, вы можете приступать к делу прямо сейчас. — У меня вопрос. Терцо поднимается с кресла, чтобы казаться более убедительным: — Когда мы начнём репетиции с группой? От меня ведь требуется записать новый альбом, верно? Вы ведь не хотите выпустить меня на сцену со старым материалом? — Для этого слишком рано, — фыркает Секондо. — Твой брат прав, сначала нужно уладить формальности и перенять дела. О музыке будешь думать в последнюю очередь. — Но это же музыкальный проект! Так почему же мы должны думать об этом в последнюю очередь? — О Тёмный Господин, дай мне сил, — раздражённо шепчет Император. — Секондо, введи пожалуйста его в курс дела. На этом всё, можете идти. И не забудьте папки. Разумеется, Секондо даже не думает взглянуть на стол Император и быстрыми шагами направляется к выходу. Терцо приходится тащить все бумаги. Неужели обязанности Папы настолько трудны, что канцелярии аббатства пришлось делать целую кучу документов? Это совершенно не клеится с тем, что Терцо самостоятельно изучал и к чему готовился для вступления в должность. Но что самое главное — почему все избегают вопросов, связанных с музыкой? Терцо скрипит зубами. Его раздражает буквально всё: начиная с бюрократической возни и заканчивая мерзким поведением старшего брата. Да кем он себя возомнил? — Эй, Терцо. Терцо поспешно оборачивается. Секондо стоит, прислонившись к толстой мраморной колонне, и жестом просит подойти ближе. — Если ты хочешь извиниться — я не против. Если нет — просто, знаешь, иди… — О, Терцо, жизнь вне аббатства явно не пошла тебе на пользу. Ты стал таким некультурным. На этих словах Секондо намеренно смотрит куда-то поверх Терцо. — Что тебе от меня нужно? — Да так, поговорить. — О чём же? — Знаешь, — Секондо останавливает взгляд и смотрит прямо в глаза, — если бы ты был хоть сколько-нибудь умён, то понял бы, что зря сюда приехал. Услышав это, Терцо не может сдержать ехидной улыбки: — О, брат мой, я вижу, как ты ко мне относишься, но будь добр, держи свое мнение при себе. Вдруг я стану Папой получше, чем ты? Секондо смеется. Его жуткий и леденящий смех эхом разносится среди полупустого коридора с колоннадой. — О, ты еще пожалеешь о своём решении. Сказав это, он поворачивается и уходит. Но Терцо не может сдвинуться с места — его охватывает озноб и страх. Слова Секондо отдаются в голове как строки древнего проклятия. После порядка четырёх часов в попытке разобраться не только со своими бумагами, но и с документами Секондо, Терцо больше не в состоянии думать. Пора сделать перерыв. Если старший брат не хочет помогать ему, придется сделать всю работу самому. В этот момент Терцо охватывает непонятно откуда взявшийся азарт: доказать старшему, что он сможет сделать всё сам, без его помощи. Но если подумать, их отношения никогда не были братскими. Да и номинально Секондо — всего лишь сводный брат. Их мало что связывает, и это чувствуется. Терцо устало выдыхает. Раз уж он вспомнил про семейные узы, то пришло время для самого тяжелого испытания. Навестить могилу матери. Он хотел сделать это первым делом, после приезда в Линкопию, но постоянно находил поводы отложить этот визит. К тому моменту, как Терцо оказывается на улице, ветер усиливается, а небо заволакивает тёмными тучами. Во влажном и сыром воздухе угадываются первые признаки скорого дождя. Терцо натягивает капюшон плаща и спешит по мощенной квадратными плитами дорожке к кладбищу при аббатстве. На ходу складным ножом он срезает с одного из кустов белую розу. Ему всегда неудобно приходить к матери с пустыми руками. Терцо никогда не скрывал того, что его мать была обычной Сестрой Греха, которую его отец выбрал сосудом. Точнее, одним из. Но она не оправдала ожиданий: Терцо родился не демоном, не Антихристом, а всего лишь человеком. Но мать нисколько не разочаровалась в своём дитя и Терцо рос окружённый любовью и заботой. А потом её не стало и Терцо остался один. Впрочем, он как-то справился и с этим. Уехал из аббатства и жил как обычный человек. Терцо останавливается и смотрит на цветок в руках. Первые капли дождя застывают на лепестках и искрятся, как маленькие жемчужины. Мама учила его видеть прекрасное в самых обычных вещах. И он до сих пор делает это в память о ней. Сам того не заметив, он оказывается на кладбище и бродит среди мрачных, погруженных в вечный сон скорби, гранитных изваяний. На могиле матери установлен ангел, закрывающий лицо ладонями. Голова памятника, словно вуалью, затянута паутиной, в которой, как искусная вышивка, помещены маленькие алмазы дождевых капель. — Здравствуй. Терцо кладет розу на постамент, высеченный из белого мрамора. Он не знает, что сказать. Что очень скучает? Что хотел бы, чтобы она была рядом в этот трудный момент? Но она наверняка и так знает об этом. Поэтому Терцо просто молчит, слушая тишину, которую нарушает только шум редких капель дождя. Но внезапно вековое молчание нарушает шорох гравия. Кто-то приближается со стороны аббатства. Терцо пригибается и прячется за бортик у основания могилы. Он сейчас совсем не в том состоянии, чтобы отвечать на кучу лишних и неминуемых вопросов. Но стоит только об этом подумать, как с другого направления снова слышится шорох шагов, будто по дорожке идёт несколько человек. Дождь усиливается, и к новым звукам прибавляется ещё и упругие удары капель о полотна зонтов. Осторожно, чтобы не быть замеченным Терцо выглядывает из своего убежища, чтобы разглядеть получше сцену, свидетелем которой он невольно стал. В паре могил от него стоит, нетерпеливо крутя в руках раскрытый чёрный зонт-трость, сестра Император. К ней навстречу под большим зонтом идут две Сестры Греха в ярко-жёлтых резиновых перчатках. По мере их приближении ветер приносит всё больше усиливающийся резкий запах серы. — Ах, сестра Альберта, сестра Валентина! — Император чуть склоняет голову в знак приветствия. — Сестра Император, — те приседают в поклоне. — Итак, что вы мне скажете? Наша сегодняшняя встреча была не из лёгких, надеюсь у вас будут для меня хорошие новости. — Ещё какие! — весело замечает одна из Сестёр. — Мы провели исследования и расчёты. Всё подходит идеально — уверяем вас, что в этот раз всё должно пойти по плану. По плану? Терцо поспешно прячется в своё убежище, чтобы не быть замеченным. — С Секондо у нас ничего не вышло. Это было для меня полнейшим разочарованием. Более того — он искренне верит в то, что должность Папы должна остаться за ним, — говорит Император. — О нет, — отвечает ей одна из Сестёр. — Не беспокойтесь. Мы уже всё спланировали. Через месяц начнем приготовления: сначала постепенно, затем плавно по нарастающей, — подхватывает вторая. — Не волнуйтесь, Терцо ничего не заметит! — она будто хлопает в ладоши и слышится скрип резиновых перчаток. Терцо невольно обхватывает себя руками. Что он не должен будет заметить? Они хотят его отравить? — А потом он просто уснет, и тогда мы примемся за работу, — в голосе Сестры звучит пугающий энтузиазм. — Да-да, сначала мы отделим голову, затем вытащим внутренности и внесём необходимые изменения. — А что насчет головы? — спрашивает Император. — Мне не нравятся некоторые аспекты его внешности. — Не проблема! — Вам требуется идеальная форма Папы? Мы так много работаем над тем, чтобы её вывести. Вот увидите, вы можете на нас положиться! — Мы внесём косметические корректировки и соберём всё снова. Терцо зажимает рот ладонью и пытается не закричать при этих словах. Что же творится в этом аббатстве? Знал ли Секондо о том, что Император хочет разобрать Терцо по кусочкам, а потом снова собрать? — Что ж, — подводит итог Император. — Вы знаете, что делать. Мне нужно, чтобы в этот раз всё прошло по плану. После этих слов снова слышится шорох мокрого гравия. — Мне не терпится приступить к работе! — говорит одна из Сестер, и Терцо представляется, будто она подпрыгивает на месте. — Не торопись, — спокойно замечает вторая, — он не должен ни о чём подозревать. После этого они поспешно уходят, в подробностях обсуждая, как будут заживо потрошить Терцо. Сам же он не в силах подняться со скользкого от дождя мрамора. Он дрожит, нервы напряжены до предела, а зубы отстукивают странный неизвестный ритм. Идеальная форма. Это то, что его ждёт? Через некоторое время он поднимается, и, пошатываясь, направляется в сторону аббатства. Месяц. У него есть всего лишь месяц, а потом над ним начнут ставить бесчеловечный эксперимент. Добравшись до комнаты, Терцо переодевается и пытается прийти в себя. Ему хочется выпить чего-то горячего, но от острого осознания того, что здесь лучше не прикасаться ни к еде, ни к воде становится только страшнее. В этом месте есть хоть кто-то, кого бы он мог считать союзником? На кровати вибрирует телефон и Терцо почти что подпрыгивает от этого звука. На экране он видит оповещения о нескольких пропущенных и одно сообщение. Со всей суматохой он попросту забыл отписаться своим друзьям, а ведь обещал. «Как ты? Надеюсь, ты нормально добрался? Мы беспокоимся. С.» Конечно же, больше всего о нём всегда беспокоится их вокалист. Точнее, бывший вокалист их теперь уже несуществующей группы. Телефон в руках Терцо снова вибрирует: «Решил отправиться в Прагу. Ты точно не хочешь со мной? С.» Терцо устало садится на край кровати и перечитывает сообщение несколько раз. Он ловит себя на том, что улыбается — этот человек всегда влияет на него успокаивающе. В голове зреет до ужаса простое решение всех проблем, сам собой Терцо набирает текст: «Я в деле. Только помоги мне отсюда выбраться. Т.» и сразу же отправляет. Через четыре часа мучительного ожидания Терцо проверяет свои вещи. Хорошо, что он так и не успел ничего распаковать. Пугаясь и вздрагивая от каждого шороха, он выбирается на улицу и покидает территорию аббатства, со стороны, противоположной парадному входу. Когда-то об этой маленькой калитке рассказала ему мать, и сейчас, судя по высокой траве, мало кто пользуется этим выходом. Что уж говорить о том, что здесь и не думали устанавливать камеры. Нервно озираясь по сторонам, Терцо проходит несколько кварталов, пока не добирается до полупустой парковки возле одной из церквей. Там уже стоит, мерцая поворотными огнями, «бьюик электра». Терцо решительно открывает заднюю дверь и закидывает на и без того заваленное вещами сидение свой багаж. — Ты в порядке? Выглядишь напуганным. Друг обеспокоенно разглядывает Терцо, стоит только ему сесть в машину и пристегнуть ремень безопасности. — Нет, я не уверен, — Терцо закрывает лицо ладонями, — кажется, я попал в дерьмовую историю. — В таком случае, — друг ободряюще касается его плеча, — нам нужно поскорее отсюда убираться. Расскажешь мне по дороге? — Ты не поверишь мне. — Почему же. Дерьмо случается со всеми, — улыбается друг. Шины скрипят по мокрому от дождя асфальту. Терцо, глядя на удаляющиеся виды города просто радуется тому, что наконец-то может оказаться подальше от этого ужасного места рядом с тем, кто его действительно ценит. Что же до тех, кто будет его искать, они найдут лишь контейнер с белой линзой возле зеркала в его комнате и записку со словами: «Я буду тем Папой, которого у вас никогда не было.»