Destroy me

Аоба никогда не испытывал ничего подобного: все краски мира смешались и наползали друг на друга; образы двоились, троились, расплывались; центр тяжести оказывался одновременно и сверху, и снизу, так, что устоять на ногах было невозможно. Резко сменяющиеся огни проникали в его мысли, пульсировали, танцевали перед глазами, голова раскалывалась от напряжения. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание; потеряет контроль над собой – и это страшнее, чем упасть в обморок, разбить голову о холодный пол. В груди таилось что-то темное, вызывающее цепенящий ужас. Бездна, в которую Аоба не привык заглядывать, отчаянно требовала его внимания. Еще немного, и он поскользнется, упадет, ослабит хватку; последний рубеж – что ждет его там? Он не хотел знать, он выстроил сложнейшую систему защиты; но теперь в глубине сознания ему чудился блеск золотых глаз, наплывающий на вращающиеся цветные картинки… Он был не в силах больше цепляться за сознание. Черный бархат пустоты поглощал, усыплял, мягко сдерживая любые попытки сопротивления. Сдавайся, Аоба. Сдавайся, и тебе станет легче. Это не его голос, не его слова, не его мысли – Что-то щелкнуло внутри, как выключатель, и тело Аобы с гулким звуком опустилось на пол. Когда он очнулся, перед ним выросла фигура Минка. Аоба потянулся к нему, как к единственному, кто еще не разлетелся на части в лабиринте танцующих огней. Ноги перестали держать юношу – он всем весом оперся на крепкую грудь мужчины, чувствуя знакомый легкий аромат корицы, так болезненно противоречащий характеру Минка и так естественно его дополняющий. Аоба вновь ощутил… Золотые глаза, сжигающие его изнутри. Я хочу быть уничтоженным. Я хочу уничтожить все. Разве это его собственные мысли? Им невозможно сопротивляться. Предвкушение удовольствия от разрушения слишком велико, слишком соблазнительно. Он поддастся… Ненадолго… Только чтобы ощутить, как это. Злая, голодная сила внутри него узнала Минка по запаху, по блеску глаз, прячущих сумасшествие; узнала, как что-то свое. Мы похожи, Минк – почти мысль, почти рычание. Аоба не слышал своего голоса, своих слов, он будто одновременно был в себе и вне себя, но одно единственное желание разрывало его изнутри и извне. Он прошептал, обдавая горячим дыханием шею Минка: – Уничтожь меня. Сломай меня… Избей меня, разорви меня, разрушь меня… Как угодно. Прямо сейчас. Уничтожь меня. Лазурные волосы Аобы разметались по груди Минка. В его голосе – мольба, почти стон отчаянной, чудовищной жажды. Тело юноши, прижавшегося к Минку, обдавало жаром. Сбивчивый шепот Аобы не мог оставить Минка равнодушным. В мужчине проснулось страшное, животное желание – азарт, страсть. Сейчас был его шанс узнать, что на самом деле скрывается в Аобе, проникнуть глубже – в его тело, мысли, душу. Минк ни на мгновение не сомневался в том, чего Аоба от него хочет. Бешеный ритм музыки проникал в голову Аобы, пульсируя в резонанс ударам сердца, причиняя оглушающую боль – но Аоба хотел большего, перестать думать, исчезнуть, расплыться в мягкой темноте. Ощущений настолько сильных, что поглотили бы его полностью, раскрошили бы его сознание, разорвали, растерзали, разбили. Ему нужен был Минк. Необходим, как пульсирующая открытая рана вместо головы, как раскаленный воздух, склеивающий саднящее горло, как теплый черный океан, поглотивший трепыхающиеся на ветру искры. Минк привел Аобу в узкий коридор, кончавшийся тупиком. Шероховатые кирпичные стены были обклеены яркими плакатами, вдалеке раздавался грохот танцпола и треск ламп. Он грубо отбросил юношу к стене и навис сверху, положив руки по обе стороны от него, заключая его в узкий промежуток между стеной и своей грудью. Минк развел коленом ноги Аобы и услышал в ответ сдавленный стон – надо же, еще ничего не произошло, а юноша уже растекается под его взглядом. Минку нравилась его отчаянная готовность отдаться. Вот какой он на самом деле… Просто маленькая смазливая шлюха. Мысль об этом веселила мужчину – столько гордости, самообладания – и простого светового наркотика достаточно, чтобы вытащить истинную сущность мальчика с вызывающими синими волосами. Минку нравился такой Аоба, но он знал, что в глубине скрыто еще что-то. Он подошел к своей задаче почти как исследователь: что еще можно сделать, чтобы сломать юношу? Чтобы познакомиться с той частью личности, которая обладает силой подчинять голосом? С тем Аобой, который остается загадкой даже для самого Аобы? Минк знал, что каждое его слово заставит Аобу сжаться изнутри, и произнес почти равнодушно, но не без усмешки: – Так вот какой ты на самом деле. Аоба не понял значения его слов, звуки расплывались вместе с цветами и образами, смешиваясь с музыкой. Он понял только, что Минк что-то сказал, и почувствовал – даже не увидел, но почувствовал, как единственный центр мироздания – заинтересованный, предвкушающий, испытующий, почти издевающийся взгляд, раздевающий Аобу догола, не его тело, нет, но все его существо. Смысл слов прошел мимо него, в голове звенело только одно желание, во взгляде – одна надежда. Возьми меня, сломай меня, разорви меня. Аоба не смог произнести это вслух, биение сердца захватило всю грудь, сжало легкие. Говорили только глаза. – Раздевайся. Не просьба, но команда, приказ, пронзающий Аобу насквозь. Тепло руки Минка, схватившей его промежность, заставило юношу изогнуться, как от электрического разряда. Где-то промелькнула мысль – Нас могут увидеть, может, не стоит – Аоба, кажется, сказал это вслух, потому что Минк ответил что-то холодным тоном, не терпящим возражений. Аобе захотелось смеяться, безудержно, глупо, невпопад. Аоба пытался расстегнуть ширинку, но дрожащие пальцы отказались слушаться, и Минк резким движением сорвал с него штаны и белье. Один взгляд Минка на его обнаженное тело… Аоба сгорал от желания. – Я еще даже не прикоснулся к тебе. Аобе должно было быть стыдно, наверное, но взгляд Минка, нетерпеливый, пожирающий, насмешливый, сводил с ума, последние крупицы стыда и осторожности рассыпались в кирпичную пыль. – Чего ты ждешь… Давай, трахни меня, прямо сейчас. Минку было интересно. Он никогда не видел такой безудержной, удушающей похоти, такого стыдливого и блядского взгляда, розовых щек и горящих затуманенных глаз. Не дожидаясь ответа Минка, Аоба потянулся рукой к своему члену – он совершенно не в силах сдерживаться, и Минку это кажется очаровательным. Нельзя было упускать возможность, чтобы унизить Аобу, чтобы вбить в его голову подчинение, которого тот так жаждал. Минк опустил руку в синие волосы юноши, заставляя встать на колени возле расстегнутой ширинки. – Если ты так сильно этого хочешь, то придется поработать. Хриплый ровный голос мужчины разрезал плотный воздух. Только Минк мог дать юноше пьяную радость самоуничтожения – и они оба знали это. Аоба стоял на коленях, обнаженный, уязвимый, готовый на все. Минк вспомнил, как чувствительны волосы юноши, и схватил еще сильнее, жестче, грубее, притягивая его к своему члену. Аоба послушно взял его в рот. Как мило. Аоба никогда раньше не был с другим мужчиной, но опустился на колени без колебаний. Он не знал, как правильно делать это, и следовал инстинктам, блестящим золотым глазам, смотрящим сквозь него. Юноша взял полутвердый член в рот, облизывая головку, глубже вбирая в рот – пошлые, влажные, бесконечно неприличные звуки, губы, скользящие по члену, едва уловимый запах возбуждения Минка – все это захватывало, кружило голову сильнее и сильнее. Слюна капала изо рта на пол и на колени, размазывалась по лицу, нервы в волосах Аобы горели под сухими ладонями Минка. Юноша старался смотреть мужчине в глаза, но все вокруг темнело и загоралось снова, переворачивалось, мелькало. Член Минка твердел, увеличиваясь в размерах, упираясь Аобе в горло. Юноша начал задыхаться, но Минк и не думал останавливаться, напротив, он рывком притянул его ближе, головка члена прошлась по чувствительному горлу – Аобе показалось, что его стошнит, когда он уперся лицом в пах мужчины. Слезы текли из глаз юноши, но Минк не обращал на это внимания. Если угодно, это возбуждало его еще сильнее: как много можно сделать с Аобой, прежде чем он остановится? Держать его голову так, чтобы горло сжималось вокруг члена в попытке вздохнуть, чтобы слезы смешивались со слюнями на лице, высыхая и стягивая кожу, а по телу волной проходила боль каждый раз, когда Минк сильнее тянул мягкие лазурные волосы. Аоба бы закричал, если бы мог вздохнуть, если бы его рот не был занят членом – ему нужно еще, еще, еще. Это именно то, чего он хотел. Минк почти потерял контроль над собой: затуманенное удовольствием выражение лица Аобы, его старательное желание угодить – он выглядел таким разъебанным, и Минк поклялся бы, что это вставляет сильнее любого наркотика. Но Минк не собирался останавливаться на достигнутом, ему хотелось подчинить Аобу целиком, разорвать его, заклеймить его, взять его. Он потянул за волосы, отталкивая Аобу от своего члена, который с влажным звуком покинул припухшие розовые губы. Мужчина схватил Аобу за руку, поднимая его, опрокидывая на стену, и положил его ногу на свое плечо. Член Аобы, болезненно долго возбужденный, сочился смазкой – а ведь Минк даже не трогал его. Какой хороший, послушный мальчик… – Нет, это не его мысли, просто безумие Аобы так заразительно. Член Минка, скользкий от слюней Аобы, резко вошел без всякой подготовки. Ослепляющая боль пронзила юношу, казалось, что его сейчас разорвет на части, весь мир сжался до точки соприкосновения их тел, каждая клетка наполнилась болью. Аоба не мог дышать, словно его ударили в солнечное сплетение, саднящее после грубого проникновения горло сжалось в безмолвном крике. Минк вошел до самого основания, огромный толстый член заполнил Аобу целиком. Не осталось ни одной мысли, ни одного слова, ни одной эмоции, только дикая боль растянутых мышц, и вслед за ней – самое страшное – бесстыдное удовольствие. Кажется, Аоба кричал – стонал? – он не знал, что за звуки слетали с его губ, не пытался их сдерживать. Аоба обхватил руками спину мужчины, пытаясь удержаться под напором размашистых, глубоких толчков. Аоба вцепился в него как в единственное спасение, как в последнее, что удерживало его на плаву. – Доволен? Минк знал, что дразнит Аобу, знал, что этого недостаточно. Ощутить Аобу изнутри, проникнуть в него, ворваться, выкроить в нем место для своего члена, сделать его своим – так прекрасно, так опьяняюще, так сладко, как запах волос Аобы, как запах его возбуждения и соленые дорожки слез, текущие по лицу. Несмотря на все меры предосторожности, Минк потерял контроль, сохраняя только внешнюю спокойную маску. Он шел на это, чтобы сломать юношу, но самообладание дало трещину: это больше не было актом чистого унижения, попыткой выяснить правду, это было… Минк еще сдерживался, чтобы не поцеловать Аобу, ощутив на его губах себя, сдерживался, чтобы не оставить кровоточащий след зубов на нежной бледной шее, чтобы не вдыхать запах волос, чтобы не прикоснуться к его телу там, где оно было самым чувствительным. Это должно было оставаться унижением, но в голове Минка сталкивались противоречивые, пугающие мысли. Как бы ощущалось тело Аобы, если бы он не брал его силой, а медленно, трепетно, изучающе раздевал, если бы Аоба – обычный, знакомый ему, наивный и веселый Аоба – смотрел в глаза мужчины с бесконечным доверием, если бы он сам, шаг за шагом, открылся ему, стонал бы под его пальцами, проводящими линии по мягкой коже? Аоба, Аоба, Аоба. Минк думал, что ему хватит контроля над телом юноши, но этого было недостаточно. Ему хотелось рычать, представляя, как влажный язык юноши скользит по его губам, как тот закрывает глаза, краснеет, вздыхает: растрепанные волосы разметались по подушке – они делают это на кровати, а не возле грязной стены – и Минк входит в него не так, но когда Аоба сам готов его принять, и жар его тела обволакивает, обволакивает… Музыка проникала в его сознание, Минк проникал в его тело – это разрушало его физически, разрушало его ментально. Жестче, жестче – запах пота и смазки, корицы и пыли, сильное тело мужчины над ним, его решительный – и почему-то печальный – взгляд. Невыносимая боль каждого толчка, разодранные в кровь собственными ногтями руки, стертые об пол колени, вкус члена во рту, влажные от слез щеки, огни, горящие золотые глаза. Аоба хрипел, сбиваясь на крик, он умолял, потеряв все, что называл гордостью: – Еще… Сильнее… Еще… Сломай меня сильнее, чтобы я никогда не вернулся; погрузи меня в пучину, в комфортную темноту, сломай меня, подчини меня своей силе, чтобы у меня больше не было мыслей и чувств. Сделай меня своим, только своим, возьми меня, забери меня, забери меня у себя. Я не хочу возвращаться, я не хочу… Только здесь, в бесконечном удовольствии, в дикой боли, с твоим членом внутри, я хочу… Пожалуйста… Пожалуйста… Минк ускорился, его толчки стали еще глубже, четче, дыхание сбилось, он сам был близок к оргазму – Аоба закричал во весь голос, его руки намертво вцепились в спину Минка. Тело онемело, потерялось в невесомости – он кончил, рассыпаясь на части, погружаясь в белую пелену. Несколько грубых толчков – и Аоба почувствовал в себе сперму Минка, услышал тихий, сдержанный вздох-стон. Обессиленный, Аоба не мог сопротивляться желанию окончательно упасть в бездну… Его ощущения были перегружены до такой степени, что это невозможно было выносить, да и зачем – какая разница, что будет дальше? Он получил, что хотел. Аоба закрыл глаза, и темный океан ласково обнял его. Минк знал, что юноша не скоро придет в сознание. Он вытер запачканное спермой тело Аобы с невыносимой, невообразимой заботой. Приведя его в порядок, мужчина взял Аобу на руки, чтобы отнести в номер. Минк понимал, что Аоба никогда не будет ему доверять – он и не достоин доверия – но сожаление оказывалось сильнее, чем рассеявшееся послевкусие удовольствия. Минк почувствовал: тот Аоба, которого он сегодня увидел, все же не был настоящим, но лишь одной из граней его личности. Он поймал себя на мысли, что хотел бы узнать Аобу полностью. В Аобе было то, что могло бы вернуть его к жизни. Минк знал, что упустил свой шанс.