***
— Олег, что ты собираешься делать? — Геннадий старается удержать взгляд на коллеге, но выходит у него плохо. Он правда пытается отключить орущую сирену в голове, но взгляд всё равно притягивается к жене. Кривицкий высматривает её образ, хотя единственное, что может увидеть, – это её светлая макушка. Сердце бьётся медленно, словно растягивая этот страх и заставляя тот всё больше прорастать в артериях. Каждый удар бьёт кувалдой в груди. — Для начала пойти на переговоры. Кто знает, что у него в голове? Узнаем, что ему нужно, до приезда служб, а там прояснится,— Олег, наоборот, взгляд от лица мужчины отводить совсем не хочет. Просто знает, что сорвётся с катушек, если увидит раненую Нину. Его Нину. — Вообще, если бы меня Саша не остановила… Так, ладно. Пойдёмте? — вопрос, конечно, риторический. Гена слышит скрытую досаду в голосе Брагина и не винит его за это. Полностью понимает всё, что происходит с Олегом, потому что сам терял близких. Знает, что такое терять настоящих друзей. Что такое потеря в принципе. И, боже, как же не хочет узнавать снова… В глаза словно насыпают крошку стекла, а иначе Геннадий не знает, как объяснить резкое щиплющее чувство, разрезающее зрачки, когда он видит Иру. Сидящую на полу, прижавшуюся к стене и скрывшуюся за спиной Кости. Рядом с ними была и Нина, измотанная из-за своего ранения и многочисленных попыток улучшить ситуацию. Наковальня в голове у Кривицкого бьёт с новой силой, отчего хочется упасть на колени, но мужчина только жмурится, дабы прогнать это чувство. Справа от него Брагин явно уже успел начать вести разговор с пациентом, и Геннадию приходится повернуться в его сторону. — Знаю я эти ваши операции! Убьёте меня, да?! И поминай как звали… — первое, что слышит Кривицкий, наконец переведя своё внимание. Из слов Брагина ему удаётся узнать, что Чучиков сбежал перед операцией, когда его состояние только-только стабилизировалось. Как он это сделал, ясно так и не стало, но разбирательства на этот счёт были предусмотрительно отложены. Сейчас это не главное, совсем нет. — Виталий Павлович, никто вас убивать не хотел и не собирался, а вот какие были ваши намерения, когда вы… — Олег замолкает, переводя взгляд на две светлые макушки, между которыми затесалась одна тёмная. Олег представляет, каково сейчас Косте быть там. То, какой груз ответственности сваливается, словно внезапная лавина, на мужчину, страшно. Он в наименьшей опасности из всех: тот, кто может быть помощью для других двоих. Брагин сглатывает, снова всматриваясь в такое неприятное лицо пациента, который прослеживает взгляд хирурга и выдыхает сквозь сжатые зубы, понимая, что тот имеет в виду. — Послушай, мужик!.. Там сейчас трое человек, двое из которых хирурги, они очень важны. Ты не можешь просто так их мучить, потому что тебе страшно, — Олег не отводит взгляд от лица своего пациента. Хочет увеличить любые шансы на успешный исход этих переговоров. Чёрт, да ему тоже страшно!.. Страшно, что его друзья пострадают. Что люди, которые ему уже так давно важны и неумолимо ценны, сейчас находятся под гигантской угрозой смерти. Это не так сложно, как кажется на первый взгляд. Умереть так же легко, как и подумать о чем-то. Это секундное дело, иногда настолько быстрое, что и понять-то не успеваешь, как самый дорогой человек уже в гробу, уже опускается под метры земли. Смерть – дело быстрое, грязное и беспощадное… Примерно в пару тысяч раз хуже ощущается время после неё. — Нет, — мужчину подтрясывает, — не могу, но... Их не выпущу. Они моя страховка. Виталий поворачивает голову к медикам, которые просто невовремя оказались в этом месте. Он не выбирал, действовал по ситуации. Будь он честным, то рассказал бы, что больше всего хочет отпустить этих несчастных, хочет просто выбраться из душащего его места и всё. Но первые двое попадаются ему под руку, портят намеченный план. Если бы они прошли мимо и он остался незамечанным, если бы... Но он уже сделал то, что сделал. Поддался ложным инстинктам, тем, благодаря которым выживал всё время заключения. Он честно не хотел бы всего этого, но слушать его никто не станет примерно так же честно. — Почему, — Геннадий оглядывается через плечо, не имея сил не вернуть взгляд на то место ещё раз. Чучиков подскакивает на месте, вертит головой, но не трогает их, — почему он так себя ведёт? — Ему больно. Обезболивающие уже давно перестали действовать, видимо, сердце даёт о себе знать, — Олег замолкает, оглядывается туда же, куда смотрит Кривицкий. Но не даёт себе потратить на это много времени, чтобы снова не взбеситься на его счёт. — Когда его привезли, странное поведение зафиксировано не было, и теперь я боюсь, что... — У него разовьётся психоз... — хирург продолжает за коллегу. Они останавливаются, теперь глядя только друг на друга. — Он подвергся сильному стрессу, а после такой близкой свободы... Он мог взбеситься из-за того, как быстро потерял свой шанс. — Но он не психопат, а человек, который отсидел двадцать лет, а после снова, хоть и косвенно, лишился обретенной свободы, — Брагин заканчивает свою мысль, видя, что Геннадий понял его. Мужчины ещё мгновение не отводят глаз, чтобы убедиться в том, что они поняли. Поняли одно и то же, без отклонений и разветвлений. Они ни в коем случае не оправдывают этого человека, но теперь понимают причину его действий и, возможно, предугадывают будущие. Потому что обычная злоба и ненависть без очертаний и пятен ничего не даст, абсолютно ничего, если вообще не навредит. Они обращаются к своему профессионализму, зная, что эмоции в этом далеко не главное. Можно и без них. Без них даже лучше. Слаженная работа – это когда вы оба забываете на несколько мгновений о самых близких людях и закрываете своё сердце, чтобы проанализировать ситуацию и найти лазейки. Теперь знают они, а вскоре узнают и государственные органы, что их злоумышленик, если его можно так назвать, вовсе не собирается никого убивать или приносить какой-либо вред. Чучиков правильно выразился: они лишь его страховка, мнимая правда. Психоз не даёт ему трезво смотреть на ситуацию, из-за чего отпустить их просто так он не может, а его выраженная агрессия – это всего лишь выработанный инстинкт самосохранения. Не сказать, что от такого вывода стало намного легче переживать это. Да, нервы определённо успокоились, но лишь слегка. Успокоился разум и холодный рассудок, но сердце ведь всё так же громко воет об опасности. Когда мигалки оповещают хирургов о прибытии полиции, Олег с Геннадием выходят тем навстречу, чтобы дать делу ход. Объяснить всё происходящее, восстановить хронологию событий, рассказать о всех рисках и открыть возможный мотив сбежавшего. После место действия окружают люди в форме, а переговоры с Чучиковым вести начинают уже не хирурги, а люди, знающие чем подталкивать к правильным действиям и имеющие на это разрешение. Геннадий больше всего хочет занять место у стекла, чтобы иметь возможность наблюдать за происходящим по ту сторону. Чтобы в случае чего он мог помочь, или привести на подмогу Покровскую, или… Господи, да что угодно сделать, как минимум просто быть рядом. Но полиция достаточно ёмко изъясняет, что им не нужны лишние лица, способные растревожить пациента. Но, как ни странно, по какой-то причине полицейские не действуют резко. Кривицкий и не ожидал, чтобы они приехали и ворвались туда, выбив дверь и скрутив слегка поехавшего рассудком Чучикова. Но они, кажется, наоборот, слишком робки. Геннадий приглядывается, пытаясь увидеть сквозь полицейские фигуры хотя бы макушку супруги. Осознание приходит моментально. Они робеют не потому что не могут действовать напролом, а потому что не могут рисковать жизнями, которые находятся прямо под прицелом не имеющего контроля пациента. Рисковать беременной женщиной и ухудшать до предела состояние раненой не могут. Геннадий не знает, происходит ли так часто в подобных ситуациях или их случай какой-то особенный, чем-то отличающийся. Становится неимоверно тошно. Горло словно сжимают две невидимые руки, дышать становится труднее. В голове всё туманом плывёт… Размыто и скомкано, даже звуки будто бы комкаются, как листы бумаги. С таким характерным хрустящим звуком, от которого плечи трясутся. Гена теряется в этом водовороте событий, перестаёт понимать, где кто находится, почему и зачем. То «доброе утро» от Нины на посту регистрации уже давно перевесило за полдень. И его мутит. Кривицкий комкает края ремня своей сумки, чтобы унять дрожь в пальцах. Он не может находиться по эту сторону и заниматься всеми формальностями, наблюдать со стороны – это всё не для Геннадия. Ему ближе было бы быть там… Вместе с женой и Ниной, на месте Константина. Потому что так он мог быть полезным… А сейчас он бесполезен, как игрушка, от которой ноль прока. Но профессиональный дефект мешает ещё больше, оказываясь очень надоедливым. Геннадий прекрасно понимает свою задачу и то, что от него требуется в его положении, но остановить дрожащий поток мыслей в своей голове не может. Как там Нина, сколько крови потеряла?.. Какова её рана, глубокая или рваная, кровотечение венозное или артериальное?… А Ира? Как Ира?.. Что с ребёнком, как они себя чувствуют, в норме ли показатели?.. Это уничтожает. Словно съедает изнутри, но держит в этом ужасном полуобморочном состоянии. И во всём этом обволакивающем ужасе Гену спасает только мысль… Мысль о том, что он рядом с ней, даже если не вместе. Это глупо и абсурдно, для его возраста тем более. Но Кривицкий помнит слова жены о том, что он всегда был не таким суровым реалистом, как она. Что ж, теперь он примет это на заметку.***
Воздух сжимается в лёгких, становясь тяжелым грузом. Почти неподъемным, и Ирина отвлекает себя прокручиванием любой заученной ерунды, знать которую её обязала должность заведующей или её место в медицине. Надо отдать должное, потому что это помогает. — Ирина Алексеевна… — голос Константина она бы в жизни не узнала, если бы тот не сидел с ней рядом. — Как вы? Ира давно сделала для себя поправку. Костя же невзлюбил её ещё с первого взгляда. Знать её не знал, впервые в своей жизни увидел, а ненавистью к ней насытился тут же. Она вначале и внимания на это не обращала, нужен он ей? Но потом вдруг поняла… Костя такой же, как она, до мозга костей. В работе. Она в его возрасте каждое утро просыпалась с желанием завоевать этот мир и доказать ещё раз всем, а главное, самой себе, на что она способна. Со временем пыл утих, а желание перетекло в стабильную уверенность. Но у Лазарева времени ещё вагон. Тот успеет стать более сдержанным и характер свой вспыльчивый утихомирит. Ира моргает несколько раз, возвращаясь в реальность. Сама не знает, зачем вспомнила всё это, но видеть всегда такого ясного ей Константина таким напуганным Ирине самой не по себе. — Я… Я нормально, Константин Германович… — он серьёзно смотрит ей в глаза, словно не верит сначала. Опускает взгляд ниже, поджимая губы. Ира, только проследив действия зама, понимает, почему заставляет того беспокоиться ещё сильнее... У неё руки с живота не двигаются всё это время. Павлова дотрагивается до плеча мужчины, едва заметно кивая, молча говоря тому, что с ней всё действительно в норме. Костя только медленно моргает, отодвигаясь от неё и разворачиваясь, чтобы подползти к Нине. Ира глубоко вздыхает. Ужасно. Левой рукой так и не дотрагивается до живота, упираясь той в холодный пол, обеспечивая себе дополнительную опору. Хочешь не хочешь, а ноги всё же медленно начинают затекать, а спина – болеть. Правая ладонь проходит по вязаному свитеру, и женщина старается сконцентрироваться только на этом ощущении. На крупной вязке изделия и на мелких шероховатостях. Просто чтобы отвлечься от творящегося вокруг хаоса и всей ситуации, в эпицентре которой она оказалась. Смотреть в сторону Дубровской Ира себя заставить не может. Она уверена, что её тут же стошнит или слёзы захлестнут её в болезненном спазме, а воздух застрянет комом в горле. Павлова и так уже чувствует, как это состояние готово вырваться наружу и, чёрт возьми, совсем не хочет, чтобы это случилось. Наверное, в такой ситуации думать о своих «хочу» кто-то посчитал бы эгоизмом и обязательно сказал бы ей об этом, но Ира сама здесь находится и сама смотрит в глаза людям вокруг. Никто даже не думает о таких словах и осуждениях. Все понимают. И это как никогда даёт сил. Слабое чувство беспомощности оседает на гортани, когда она поднимает голову вверх, осматривая всё помещение, и мысль о том, что количество прошедшего времени неизвестно, понемногу душит. Наручные часы не оставляют свои следы на запястье, настенные не тикают, заставляя нервничать, даже возможность увидеть электронный циферблат на телефоне отсутствует. Она может только предположить, что проходит около трёх часов, а то и больше. Но то, как начинают неметь икры и тянуть поясница… Будто время издевается над ней. Взгляд снова притягивает происходящее за дверьми. Хочется подойти ближе, увидеть мужа или услышать его голос. Такая необходимость в нём добивала её полностью, потому что не та она, кто говорит о таком или кто привык в ком-то нуждаться. Но люди в форме всё так же расхаживают, взгляд всё так же цепляют эти призрачные фигуры, а знакомые образы коллег будто нарочно ускользают. Ирина ёрзает, пытаясь сделать своё положение не таким болезненным, но скомканный писк приколачивает к месту. Женщина прикрывает глаза, мысленно выдыхая, потому что точно знает, откуда и от кого звук. Бегать от реальности было всё же не лучшим выбором… Особенно когда реальность у тебя под боком. — Костя! — шикает Павлова, не желая привлекать лишнее внимание, но тот её не слышит, из-за чего она подползает чуть ближе. — Константин! Ирина вздрагивает, тут же возвращаясь на прежнее место, совсем не ожидая, что хирург подлетит к ней за мгновение с перепуганной гримасой. — Что болит?.. Ребёнок? — мужчина бегает взглядом по лицу заведующей, его зрачки кажутся расширенными из-за резкой вспышки страха. — Что?! Женщина от такого внимания даже теряется, забыв о ситуации, в которой они оказались. Лазарев напряжённо смотрит на неё, не сводя глаз. Ира захлёбывается воздухом от такого пристального взгляда и громкого ожидания от неё ответа. — Костя, Костя!.. — быстро говорит она, отрывая руку от округлого живота и дотрагиваясь до его плеча. Тот, словно очнувшись от сна, вздрагивает. — Со мной всё в порядке… — чётко и медленно проговаривает каждое слово, пока тот не приходит в себя окончательно. На глазах остаётся только пелена того страха, резко окутавшего его. — Что же вы так пугаете, Ирина Алексеевна… — только сейчас она замечает, как вспотел и запыхался Лазарев. Медицинская форма прилипла к грудной клетке, на шее и лице виднелась легкая испарина. Он старается не терять свой здравый рассудок, помогая раненой Нине и заботясь о ней, которой помощь нужна в первую очередь. Ира просто представляет, как сложно ему сейчас сохранять свое спокойствие, чтобы передать его каплю Дубровской и хотя бы попытаться дать это спокойствие Ирине, даже если она его не примет. Она не знает, радоваться ей, злиться или печалиться оттого, в каком именно положении она попадает в этот ужас. Отдаленно знает, что смогла бы оперировать и помогать, но… Хотела ли пережить такое? — Как Нина?.. — приблизившись и наклонившись к хирургу, тихо говорит она и переводит взгляд за спину Лазарева, куда поворачивается и Костя, глядя на лежащую на боку Дубровскую, которая пытается облегчить своё положение, приподнявшись на локте. Хирург потупляет взгляд. — Осколки впились в ладони, ещё несколько попали в локти. Это то, на что она больше всего опиралась, чтобы убрать нагрузку с тела, — поясняет мужчина, возвращая взгляд к Ирине, — кроме мелких травм… Видимо, когда падала, Нина повернулась боком. Ну и из-за этого пара больших осколков сильно поранили бедро… Павлова внимательно слушает Константина, полностью погружаясь в анамнез и состояние Дубровской. Вектор внимания поворачивается только в её сторону, и о себе Ирина временно забывает. Женщина даёт Косте понять, чтобы тот продолжал: — Я остановил кровотечение, но вынимать осколки здесь нельзя, — он замолкает, ища ответной реакции в лице заведующей. Ира заставляет себя смягчить взгляд, глядя на своего зама с полным одобрением и согласием. На его месте она бы сделала так же. — Долго здесь быть… Нужно в операционную. Ирина понимающе кивает, стараясь не выдавать волнение, которое подступает к ней, давая о себе знать в подрагивающих пальцах. Не просто страх, а настоящая паника. За близкого человека. За уже давно не просто подчинённую, за только-только обретённую подругу… — Если нас не освободят в ближайшее время, то… — голос Константина вырывает её из мыслей. Тот украдкой подглядывает за Дубровской, но и Ирину вниманием не обделяет. — Я поняла, Кость… — не даёт продолжить, подняв ладонь и медленно опуская ту, тяжело выдыхая. — Дело дрянь. Зам молча соглашается. — Я могу чем-то помочь, Константин Германович? Могу… Побыть с ней? — она смотрит на отдалённую фигуру Дубровской, желая быть полезной. Нине наверняка тоже страшно, больно… Никаких обезболивающих они ей обеспечить не могут, только… Быть рядом. — Да… Конечно, Ирина Алексеевна, — Костя возвращает себе серьёзное лицо и почти официальный тон. Взгляд цепляется за фигуру пациента, склонившегося и вцепившегося в свои волосы. Головная боль или симптомы психоза?.. Лазарев сглатывает, полный намерения все выяснить и попытаться ускорить процесс их нахождения здесь. Ирина, даже если и замечает что-то или догадывается о мыслях зама, вмешиваться не собирается. Не ей решать здесь всё на свете и командовать, когда прекрасно чувствует, что никакой дельной альтернативы дать не сможет, а самой пытаться разговаривать сегодня не её конёк. А Нину вытаскивать отсюда первым делом надо… Павлова поднимается на ноги, хватаясь за предложенную руку Кости и не отнекиваясь от поддержки второй его руки на своих плечах. Женщина чувствует, как затекли ноги, и подхрамывает, пока проходит короткое расстояние. Побитое стекло трескается под подошвой ботинок. — Нина? — подзывает Ирина, потому что женщина скрючивается на полу, с силой сжимая губы, дабы победить боль, ползущую по всему телу. Как огонь: то в кончиках пальцев, то резкую по всей ноге, то вовсе в голове, гудящую и громкую… — Ирина Алексеевна?.. — взвинчивается женщина, не зная, как ей самой вести себя рядом с заведующей. — Ира… Просто Ира, Ниночка… — выдыхает Павлова, рукой махая на женщину, чтобы та перестала так дёргаться. Оперевшись на стену, она скатывается вниз, чтобы снова сесть на пол, потому что сделать это иначе слишком неудобно, сложно и неподъемно для неё сейчас. Ирина протягивает руку к женщине, гладя ту по плечу и спине, стараясь передать ей своё присутствие рядом как можно сильнее. Заменить незаменимого Володю, который точно забрал бы часть её боли, да и… Самой побыть в роли своего мужа, побыть для Нины такой же отдушиной, какой для неё является Геннадий. — Мне кажется, я сдохну скоро от этой боли… — выражается Нина, говоря с придыханием из-за того, что постоянно задерживает воздух в лёгких, чтобы зацикливаться на этом, а не на агонии. — Так плохо… Павлова видит, как рука Нины, лежащей на боку, дрожит на весу, боясь полностью опуститься на раненое бедро. Заведующая сжимает губы, хмурясь. — Всё будет хорошо, — Ира наглаживает круги по спине женщины, протягивая вторую руку, чтобы сжать ладонь Нины. — Рано вам умирать… Вы у нас многодетная мама, куда им без вас, а? Дубровская тихо посмеивается, но переходит на кашель и сжимает в ответ ладонь заведующей. Больно… Ирина поднимает взгляд от Нины вверх в сторону Кости. Пытается расслышать отголоски разговоров и вникнуть в ситуацию, но напрасно. Женщина старается отвлечь Дубровскую, заводя разговоры на отдалённые темы, будто бы они сидят за столом с кружкой чая, а не на полу в западне, когда в нос бьёт запах крови. Ира рассказывает о том, что ждёт девочку, и несёт какую-то чушь про имена. Хочет замолчать, но заставляет себя разговаривать дальше, потому что хотя и не может забрать боль Нины, но понимает, что эффект помощи оказывает, когда замечает, что блондинка внимает каждому слову, сосредотачиваясь на её голосе. По ощущениям проходит около часа, а может, всего десять минут, которые тянутся вечность. Лазарев в какой-то момент теряет свою уверенность в успехе и под что-то очень яро доказывающие жесты рук отходит назад, опускаясь на пол. Ноги согнуты в коленях, в которые упираются локти, а пальцы запутались в волосах. Не получилось… — Было хорошо, правда? — крохотная улыбка дрожит на лице Ирины, когда никакой ответной реакции от женщины рядом она не получает. Липкий страх за секунду окутывает её всю и заставляет задыхаться. — Нина?.. — ответа не следует. Заведующая, как может, сгибается, чтобы увидеть лицо Нины. Отклеивается от стены, подгибает под себя ноги, вставая на колени и переворачивая женщину на спину. Осколок в бедре сталкивается с полом, когда всё тело Дубровской оказывается на спине. Какое же противное место ранения… Потому что из раны тут же снова начинает литься струйка крови. — Нина, Нина, Ниночка… — тараторит Ира, беря себя в руки в то же мгновение, начиная классический осмотр Дубровской, чтобы понять причину бессознательного состояния. Прогоняет через себя все свои знания, проверяет, не забыла ли заученные, как мантру, действия. Не забыла… Всё помнит на зубок. Ирина уже готова списать это на шоковое состояние из-за сильной боли, но… — Костя! Лазарев возвращается с небес на землю по щелчку пальцев. Как только слышит голос, граничащий с паникой. Эмоцию перенимает пулей. — Она не дышит! — кричит Павлова, пока мужчина тут же с молниеносной скоростью начинает искать всё необходимое. Ирина проверяет пульс, понимая, что тот слишком слабый, чтобы сердце справлялось само с циркуляцией крови по телу. Она складывает руки в нужное положение, начиная непрямой массаж сердца. Ирина с реанимацией справляется, радуется, что глаза боятся, а руки делают, но… …как же сильно боятся глаза. Заведующая чувствует, как кровь циркулирует по телу, и слышит, как пульс бешено бьёт по ушам. Сама дышит через рот, воздуха крайне не хватает. Каждое определённое количество раз наклонялась, чтобы сделать дыхание рот в рот, потому что буквально ничего рядом не было, а пока она искала бы что-то для цивилизованного оказания помощи, то время могло… Стать фатальным. Лазарев не успевает затормозить и ещё в движении падает на колени, подъезжая на тех к ним. У него в руках едва ли помещалось всё полезное найденное. — Дыхание рот в рот делали?! — от нервов громко спрашивает Костя, поворачивая руку женщины, чтобы вколоть препарат. — Конечно, Кость! — запыхавшись, отвечает Ирина и продолжает качать кровь вместо самого организма. Волосы лезли ей в лицо от каждого толчка, руки начинали болеть от интенсивности, и женщина поняла, насколько потеряла в силе в ходе беременности. — Мы её так долго не продержим… — говорит, не отрываясь от массажа сердца. Костя во все глаза смотрит на то, как руки Ирины снова и снова нажимают на грудную клетку Дубровской. Хочет перенять эту работу на себя, потому что знает, каких сил это требует и что долго находиться в таком положении просто невозможно. Но идея в его голове возникает наравне с гневом и желанием прекратить всё это. Виталий Павлович топчется рядом с ними, не намеренный причинять вряд, да и парализованный страхом смерти, когда сталкивается с ней так близко. Потому что сидит не за убийство, а за кражу и потасовку, в ходе которой умирает человек. Не по его вине, но это не отменяет того факта, что воспоминания, подкреплённые обстановкой и страхом смерти, дезориентируют его. Лазарев поднимает взгляд на пациента, второй раз полный решимости все прекратить. Прекратить с успехом на сто процентов. Пациент даже не замечает, как хирург поднимается на ноги, провожаемый удивлённым взглядом заведующей. Не нужно несколько попыток… Костя с первой бьёт чётко и метко, уверенный, что выбивает придурку челюсть. Сразу же после бежит к двери снимая все баррикады, горя от злости. Они тратят столько времени впустую. Столько времени… Думают, что трём заложникам угрожает опасность, и не собираются рисковать людьми, двое из которых особо хрупки и могут оказаться под ударом неуравновешенного… С одной стороны, Костя понимает, что им было не знать наверняка, а с другой… Злится, что теперь из-за их заторможенности Нина под серьёзной угрозой. Ирина наблюдает за всем этим с выражением шока вперемешку с ужасом на лице, потому что одна эмоция не успевает сменить другую. Она буквально заставляет себя оторвать взгляд от происходящего, чтобы пару раз сжать мешок Амбу для искусственной вентиляции лёгких. Лицо женщины бледное, губы сливаются с цветом кожи. Ирина поджимает губы, беря себя в руки и продолжая реанимацию. — Каталку! — даёт одну команду Лазарев, открывая дверь и не обращая никакого внимания на людей в форме, которые протискиваются мимо него. Чучикова вяжут и поднимают на ноги, вынося из помещения за считаные секунды. — Ирина Алексеевна! — зовёт Костя, завозя каталку и останавливая перед ними. Силуэт Брагина появляется из ниоткуда. Видимо, заходит вслед за Лазаревым, но Ирина не замечает его, пока не видит лицом к лицу. — Давайте, продолжайте качать, пока мы её поднимем, угу? — говорит Олег, смотря на запыхавшуюся Ирину, у которой уже выступает испарина. Павлова кивает, сжимая губы. Еле вяжет мысли в единое целое, немного теряясь в реальности ситуации. В том, что Нина, лежащая перед ней, не дышит на самом деле… В то, что всё заканчивается, вовсе не верит… — Кость, давай на раз-два… — подхватывают с разных сторон женщину, поднимая её на каталку. Брагин сменяет заведующую, дожидаясь, пока Костя займет его место. Вошедший Геннадий помогает вывезти Дубровскую, пока Олег поворачивается обратно, наклоняясь к шокированной Ирине, которая и не успевает ничего понять, а Брагин уже подхватывает её под руки, ставя на ноги. Хирург по женщине видит эту заторможенность и то, что на ногах она стоит еле-еле, поэтому берет за плечи и выводит из помещения. На выходе оперативно меняются местами с Кривицким. Тот перехватывает Ирину, которая просто падает в руки мужу, наконец ощущая утерянное спокойствие и чувство безопасности в его близости. Олег с Костей увозят Нину сразу же в операционную, а о происходящем там Ире остаётся только гадать. — Гена!.. Гена… — бубнит она себе под нос, цепляясь руками за мужчину, как за единственный спасительный берег. Может отпустить себя, дать льду тронуться… Теперь может, потому что рядом муж, с которым не страшно, с которым под защитой… — Всё, моя хорошая… Всё. Ты рядом со мной, это закончилось, — шепчет ей мужчина, гладя по спине и голове, успокаивая одними прикосновениями. Кажется, от одного его взгляда ей лучше… Что скажет на такое медицина, которой не под силу оправдать такие явления? — Гена… — Всё хорошо, Ириш, всё хорошо, — продолжает мягко успокаивать Геннадий, но жена мягко отталкивается от его груди, отдаляясь, чтобы взглянуть в лицо. Её глаза блестят, и это далеко не тот блеск, которому Кривицкий был бы рад. — Что случилось, Ира? — Спина, Ген… — на выдохе проговаривает женщина, хватаясь за кофту на сгибе его локтя и с силой сжимая, нахмурившись и глядя под ноги. Она может предположить, что полученная нагрузка в ходе реанимации отнимает у неё столько сил и провоцирует приступ боли, но это не сильно помогает ей. — Мне нужна Саша… Кривицкий придерживает жену за пояс, не лишая её опоры в виде согнутой руки, поворачивается, чтобы увидеть кого-то, но кроме сотрудников полиции никого не находит. Как по заказу или счастливому совпадению Покровская появляется сама в момент, когда мужчина доводит жену до ближайшей каталки, которая очень кстати прохлаждалась у стенки. — Ирина Алексеевна, как вы? — участливо спрашивает Александра, присаживаясь перед ней на корточки, протягивая руки и легко ощупывая живот. Геннадий по виду гинеколога понимает, что с мужем та успела пересечься. Укол вины, который зреет в нём с того самого момента, когда они вместе с Брагиным почти насильно заставляют Сашу уйти в приёмное к ожидающим пострадавшим, проходит. Она бы с ума сошла здесь, и оба хирурга это видели. — Спина, Саш, — отвечает он за супругу, не отпуская руку Ирины, которая наплывами сжимала его ладонь, ища спасения от боли, — стоять проблематично, предполагаем, что перенагрузка на спину из-за проведённой реанимации. — Вы реанимировали Нину? — шокировано спрашивает женщина, возвращая взгляд от хирурга к заведующей. — Такое давление на мышцы спины могло повлечь за собой очередной приступ… — задумчиво проговаривает она, но быстро возвращает себе профессиональную маску. — Мы только ограничили их количество, Ирина Алексеевна… — Ну а что вы мне предлагаете, Саш? — не выдерживает Ира, прямо смотря в лицо Покровской, — Хотели, чтобы я просто смотрела?! — Хочу, чтобы вы прекратили истерику! — Саша повышает голос в ответ, выглядя в гневе устрашающе, даже сидя на корточках, — Хотела бы, чтобы вы запрягли Костю, а не лезли в бой сами. Ирина рассматривает серьёзное лицо Покровской, теряя желание грубо ответить. Разногласие гибнет на корню. Кривицкий касается ладонью плеча жены, проводя по нему с лёгким нажимом, давая ещё раз понять, что он рядом, он здесь с ней. — Так, ладно… — гинеколог отворачивается в сторону челюстно-лицевого хирурга. Голубые глаза выразительно смотрят на него, и Кривицкий улыбается ей, мол: «Да, она такая…» Уголок губ Александры вздрагивает, поднимаясь вверх. Она обращается к женщине: — Пойдёмте в кабинет. Я вас снова осмотрю, и посмотрим, чем можем помочь вашей спине. Ирина кивает, поднимаясь с поддержкой мужа и Александры. Она отвлекается от мыслей о Нине, но внутри всё равно гложет, напоминая о случившемся. Но всё, что они могут, – это ждать… — Саша, а как вы… — начинает Павлова, только они начинают идти, — Так вовремя появились, будто знали? — Меня Костя к вам отправил, — честно отвечает она, улыбнувшись воспоминанию и той радости в моменте от того, что он живой и в полном порядке. — Аккуратней… — просит Покровская, сильнее перехватывая руку заведующей под локоть. Геннадий идёт рядом, не мешая и не влезая, потому что знает, что в присутствии других Ира немного другая. Показать то, что чувствует, уже так не может. Только наедине с ним или в отдалении чужих взглядов. Мужчина и так её чувствует, поэтому если правда нужно, то он рядом. Но пройти вместе с ними ему мешает шум позади… За всей этой суматохой Гена совсем забывает, что звонил Владимиру, рассказав о случившемся, потому что… Чувствует свою обязанность в этом. Неправильно, если он не будет знать или если узнает позже всех, лишившись возможности быть рядом. Кривицкий был у них дома, и он своими глазами видел эту связь между двумя людьми… Было бы по-варварски лишить их этого. — Г-Геннадий!.. — мужчина находит взглядом нужного ему человека и выдыхает, теряясь оттого, что он вроде как теперь нашел свой прибой. После звонка Володя сразу же срывается с рабочего места, не думая больше ни о чём, кроме своей маленькой и родной Нины, которая находится под угрозой смерти. До больницы добирается за рекордные сроки. — Где она?.. Как Нина? Кривицкий подходит ближе к Владимиру, поднимая ладони, желая, чтобы мужчина успокоил свои нервы. А у самого пот стекает струйкой по спине, потому что он сам не знает, как обстоят дела в операционной и… Как ему объяснять это человеку. — Володь… — касается ладонью мужского плеча, пригвождая того к полу. Гена вдыхает побольше воздуха, боковым зрением видит, как на них смотрят, но больше всего теряется от полных растерянности глаз напротив. — Нина была ранена, и сейчас её увезли в операционную… Владимир шумно выдыхает под гробовое молчание всех присутствующих. Но Гена не может так жестоко с ним обойтись… Он должен знать. — Когда её увезли, она не дышала… Мужчина забывает, как дышать, после услышанного. Перед глазами вся жизнь проносится… Вся жизнь с ней. Короткая и, он готов поклясться, самая дорогая ему жизнь с Ниной. Порыв кинуться в операционную гаснет в нём так же быстро, потому что всё кажется пустым и бессмысленным, если женщина не живёт. Ему кажется, что он бы смог, даже если бы просто имел возможность изредка получать новость, что у неё всё хорошо, и смотреть на неё издали… Без неё живой всё было бессмысленным. Кривицкий сжимает губы. Смотреть на это страдание другого человека не менее трудно. А из операционной вестей не было… — Разряд! — громкий голос Брагина слышен на всю операционную. Вторая остановка отбрасывает его в такие давние воспоминания, что у Олега пелена перед глазами появляется. Завёл тогда, заведёт и сейчас. — Ещё раз! Разряд! Костя громко дышит через рот, не сводя глаз с лица Нины. Ну давай же… — Есть! Можете продолжать операцию, — в голосе анастезиолога нескрываемая радость. Куда им без Нины… Без души отделения. — Кость… Беги давай к ним, — говорит Олег, уже возвращаясь к ноге женщины. Из-под бровей смотрит на ничего не понявшего Лазарева, который ждёт объяснений. — Не надо заставлять беременную женщину волноваться… Пусть успокоятся. Теперь всё у нас хорошо будет… Заговорщический голос Олега вселяет эту веру во всех присутствующих в операционной. Константин улыбается под маской, несколько раз кивает и быстро покидает помещение, снимая с себя на ходу перчатки. Каждому, мимо кого проходит, улыбается, чтобы все знали хорошие новости, медленно ускоряясь до бега. Он ещё издалека, по одной только тишине, понимает, что их Нинку уже похоронить успели, поэтому, остановившись, он тут же громко произносит, обращая на себя внимание всех: — Завели! Дышит, операция проходит хорошо… — он справляется с одышкой и широко улыбается шокированным лицам. Первым в ответ начинает улыбаться Кривицкий, который хлопает по спине не верящего словам Владимира. Мужчина оборачивается к нему – Гена без остановки кивает, подтверждая сказанные слова. И Володя выдыхает из себя вместе с воздухом всё горе, уголки губ ползут вверх, а сам мужчина подается вперёд, обнимая Кривицкого. Геннадий хлопает по его спине, продолжая улыбаться, и сам проникается моментом, потому что боится за Нину тоже… Не так, как Володя, но боится… Поодаль от них Саша сама заводит руку за плечи Ирины, утягивая ту в нежные объятия, которые необходимы им обеим. Ира водит ладонями по хрупкой фигуре гинеколога, положив подбородок на её плечо. А Александра прижимается щекой к светлым волосам, наводя круги между лопаток и смотря на мужа, который широко улыбается, не сводя с неё своих глаз. И всё приходит к концу…