Лёд и танец, часть первая – взгляд Милы и Юры

Они очень похожи — Юра и Лида. Юра обожает котов, и у него дома живёт пушистая кошка Потя, она же ПумаТигрСкорпион и дон Румата. Лида любит тискать всё, что шевелится, и у неё дома живёт милейшая песочная агути Лариска. Лариска обожает в гостях тыкаться носом в потин нос и застенчиво обвивать хвостом её лапы. Кошка относится к ней, как котёнку, и то и дело за шкирку уносит на гардинный карниз балдеть на верхотуре под дружный хохот всех юриных домашних и гостей. Кто бы сказал, что кошка так уживётся со вроде бы едой. Впрочем, какие хозяева… Лида любит классику и концертный рок, Юра обожает метал, рэп и синт. Она не может без балета, он любит балет немногим меньше своего смысла жизни — фигурного катания. Она — балерина, он — фигурист. Он — однофамилец известнейшей балерины, у него девичья гибкость тела и агрессивно-пацанский характер, у неё — чуть ниже и плотней фигура, по-женски чувственная стать и характер милого ангела, в своём омуте запрятавшего пару легионов чертей. У них обоих ангельская внешность — стройный стан, светлые волосы, нежное лицо. Взгляд разнится — зелень ельника у него, лазурь реки и неба над ней у неё. Ельник колючий на первый взгляд, но под елями тепло и сухо, если тебя пустят туда дикие звери и еловые иголки. Речка ласковая на первый взгляд, и нежиться-купаться в ней можно долго — но упаси создатель возжелать зла, речные омуты не дремлют, водяные с чертями утащат на дно — будет весело, да не тебе. У неё — фамилия первой русской лётчицы и обитателей леса, у него — будто нарочно связанная с рекой. Плёс-Плисецкий, плёск — и здравствуй, персональный омут, Зверева — здравствуй, солнечный ельник ждёт тебя. У него — глаза зелёные, как у его наставницы-балерины, и мимика её, прохожие на улицах оборачиваются, думают — сын и мать, правильно думают — взяла гарпия горгулёнка под крыло, фактически, усыновила. Ростом почти её догнал, смотрит ершисто-трепетно, сразу видно — никому не отдаст. Тоже, как и мать, боевой, немирный характер, вспыльчивая натура — но где наставница — то ледяная, то лавовая река, он — колючий ельник. Он часто злится просто так, в отличие от почти непрошибаемой мамы. Но всерьёз они не сердятся друг на друга никогда. Просто физически не могут. У Лиды — глаза голубые, у её балетного наставника — серые, голубеющие иногда. Они ни разу не сердились друг на друга и не ссорились — полный синхрон, как смычок и струна. Их часто принимают за дочь и престарелого отца или за внучку и молодого деда. Её тоже удочерили, взяли навсегда под крыло. Она столь же счастлива. ** Так и познакомились — юноша пришёл с матерью домой к её наставнику, а там — воздушные балерины, глянул на самую светленькую — и пропал. Старшие рассказали — в маму её муж тоже влюбился так, с первого взгляда, когда она с наставником пришла к нему на каток, воздушная вся такая и неземная. Юноша смеётся — пошёл в пару-тренера во всём, теперь только себе воспитанника найти осталось и с мамиными ученицами познакомить. Такие же все невесомые и неземные. Его любимая — неземная. Настолько, насколько неземной может быть вежливый фронтовой истребитель дальнего действия. Жизель и Китри в её исполнении — хороши, блистательны, великолепны. Эгина, Ипполита, Афина — кто сказал, что богини войны покинули нас? Но в обычной жизни Лидочка мила, не нарывается на конфликт, не перетягивает внимание на себя. Но на неё почему-то невозможно не смотреть. Выбирает взгляд из общей картины то гордую походку, то плавные руки, то решительный взгляд. Взгдяд — то, что позволяет сразу выделить в толпе любую ученицу Зацапова. Гордые мудрые валькирии, позволяющие себе быть пушистыми кисами — кто ещё мог вырасти у балетмейстера, в прошлом фронтовика, зубами своей артиллерии не отдавшего Невский пятачок? Так у него даже Снежинки в Щелкунчике в таком бешеном вихре носятся, что глядишь — сказочные, ветренные и воздушные, но упаси Создатель подойти к ним хоть одну из крыс крысиного короля. А так, конечно, девочки и мальчики — залюбленые кошечки и котята. И кто вблизи увидел — тот пропал. Ну, если увидел по-настоящему. Взгляд — то, что позволяет сразу в толпе выделить любого ученика Фельцмана. Внимательный, пронзительный, цепкий, не останавливающийся перед преградами. У старших — уже осмотрительный, взвешенный, как танк прорыва, у младших — просто напористый, как средневековый таран. На такое липнут девчонки, от такого пробирает парней. У учениц Фельцмана — ещё и вальяжно-хищная мягкость взгляда, то ли пума, то ли тигр, то ли скорпион — собственно, откуда и пошло восточное имя кошки. Мирные девочки возле Якова Валерьевича ужасающе редки. Ну, почти мирные. Такие, как Лида. Лида в мирной своей ипостаси обожает бродить по крышам, сидеть и лежать на них — с удовольствием жить. Больше, наверное, любит только порхать по сцене или сматываться к знакомым лётчикам на аэродром, чтобы покатали в небе за удалые песни. Юра мирную свою ипостась до встречи с ней и не знал. Оказывается — любит курить в подворотнэ́е со взрослыми фигуристами, залипать с ними на крышах на звёзды и пить шампанское в ресторанах отелей. Лидия любит в кафе пить кофе, и чтоб всё было оформлено под старину. Юра предпочитает хай-тек, Юра ультрасовременен и молодёжен, Лидия — летящая сквозь времена вечная юность, так почему бы им не сойтись в той точке, которая — острие Вечности, нынешнего дня?.. Они похожи. Он любит застревать в компьютерные игры, чтобы разгрузить мозг перед сном. Он предпочитает сливать агрессию в лёд и в игры. Он по которому разу перепроходит Мортал Комбат на стареньком ноуте, отчаянно матерясь на особо сложных квестах. Мать-наставница, у чьих ног он сидит на пушистом грузинском ковре — подарке её младшего коллеги с исторической родины оного — осуждающе требует не материться и со вздохом подсказывает нужные решения в игре, не отрываясь от своего вязания, балета в новом телевизоре и чашек чая на подлокотниках кресла. Юра то и дело стреляет у неё чай, в ответ безропотно или с тяжкими вздохами открывая в перерывах между квестами балетную викитеку, чтобы посмотреть, как раньше исполняли ту или иную партию, увиденную сейчас в телевизоре. Часто увлекается так, что забывает про игру и за обсуждениями засыпает, уткнувшись головой в тонкие колени бесконечно стройных ног в лёгких прозрачных или вязаных колготках, прямых брюках, кардигане итэдэ. Мама модница, почти как он, и такая же скупердяйка при этом — зачем покупать платья, если есть уже, или очередную толстовку? Лучше купить очередной журнал про балет. Поэтому почти весь огромный гардероб ей надарили её близкие. Что характерно, не ошиблись с выбором ни разу. Поэтому вопрос «что надеть» выглядит как «что надеть как можно быстрее и легче из идеально уместного в данной ситуации». Юра так не умеет, но понемногу учится и относит в сэконд всё надоевшее — нелеопардовое, — что не вмещается в его маленький шкаф — зачем ему столько, если не сценическое, он же не женщина? Лида не хранит больше двух чемоданов одежды. Она почти равнодушна к шмоткам, поэтому ей почти всё дарит учитель, никогда не промахиваясь. В таких подарках покрасоваться она любит. Юра понимает, что ему придётся учиться у отца и деда выбирать любимой платье или шарф. Но что поделать, если Юра с Ли ненавидят шопинг? Кажется, тут без помощи старших всё-таки не обойтись. Лида тоже не обходится без неё в компьютерных играх. Она для разгрузки души зависает в мирном Облачном королевстве, а от желания мозга всех убить спасается в Киберпанке или Скайриме. Разумеется, половину квестов она проходит об руку с наставником. Подсадила её юркина ледовая братия. Но, кажется, до идеи выступлений в образе любимых героев Лида пока всё-таки не дошла… Юра боится думать, что будет, если вслед за ледовыми версиями Лары Крофт от Милы и фемВи из Найт-сити от Вити появится балетная версия Элис или Панам. А можно не мелочиться и поставить сразу балет на весь Скайрим. И Юра точно не будет это предлагать ей и её подругам. Как и ему с ледовым братством не предложат на гала сымитировать побоище Комбата. А то ж никакой лёд не выдержит, трибуны тоже… ** Не выдерживает в хорошем смысле Юра, когда с ним делают две вещи — делятся эмоционально какой-нибудь классной штукой, потому что без эмоций в любой инфе смысл разве что хирургический, — и когда бережно перебирают его волосы. Единственное, чем мог успокоить взбалмошно-агрессивного подростка папаЯша. И главное, за что Юрка вцепился в мамуЛилю и не захотел, не смог её отпускать, когда она позвала их обоих пожить у себя во время юриной подготовке к его первому Гран-При, а потом не сказала, что будет, но Юра в неё вцепился так, что… в общем, так он у неё и остался, а потом у папыЯши съехали его квартиранты, догрызлись все документы, он вернулся к себе и забрал туда Милку с её совсем мелким сынком, предсказуемо названным Яшей в честь деда. Понятное дело, Юрка стал часто утягиваться к сестре, племяннику и папе. Мама тоже. В конце концов, мама с папой поженились опять — и зачем только разводились во времена доисторических динозавров?.. И Юра с мамой и кошкой переехали к папе. А у мамы поселилась стая её иногородних учениц. Как только не выглядят неуместно со своими пачками в этом хай-теке с примесью пушистости и всемирного этно, спрашивается? И почему сам Юра не возражал против старенькой советского стиля квартиры вместо этой многокомнатной новизны? Понятно, Милка — девочка, уют… дело всё-таки в уюте и там и там, потому что квартира такая, какие люди? Папа Яков в своём извечном пальто ещё прошлого века и оттуда же любимой одесской шляпе и ультрамодная мама Лилия, высокая и тонюсенькая, как клинок, стилет столь же гибкий, как тростник, и смертоносный, как змея. А папа, как в противоположность, располневший и погрузневший, немного выше её и выглядит, будто бы бронепоезд, бэтээр или танк. Непримечательный внешне, пока не посмотришь в глаза. Или не услышишь. Хотя ему вредно столько кричать. А он не может прекратить — вспыльчивый, волнуется… Как и Юрка. Но он же умеет быть и потрясающе домашним, превращающим в самое на свете уютное всё вокруг. Юрка хочет так же. Юрка учится понемногу. Юрке все говорят — у него получается, одомашнивается дикий тигрёнок. Юрка рад, Юрке нравится, когда — дом и любовь. Даже если эта любовь неугомонным племянником ночью врезается в зубы и лезет под одеяло — страшно, дядя, сказку расскажи? Или неугомонной сестрицей трындит об очередных веяниях балета или чего ещё. Про одеяло дед Павел смеётся, что с него берёт пример, к нему, пока преподавал в балетном училище, мелкие бегали так же в грозу и от кошмаров. Юрка вздыхал и завидовал. А потом перестал. Видно, отогрелся… Милка, он знает, иногда от кошмаров плачет до сих пор. Поэтому мама с папой свою спальню оставляют всегда открытой, если не занимаются понятно чем в постели — чтобы Милка и мальчики всегда к ним могли прийти, успокоиться, не реветь в подушку одинокой сытью, когда близкие за стеной. Юрка не хочет знать в деталях, каким кошмарным было детство Милки. И Лиды тоже. Просто знает, что Лиду заберёт к себе, когда они поженятся. А, может, и раньше. Вот только пусть совершеннолетней станет. Папа тоже так маму ждал, пока вырастет, а потом на следующий день после её совершеннолетия повёл в загс. Два года — не юркин год, но он подождёт, он верный. Они похожи. Лида так же отогретым котёнком тянется к теплу, родительскому и сверстников. Юра защищается от мира нападками, Лида тишиной, но в глубине души они отчаянно хотят свой дом. Юрка понимает внезапно — квартира папы эта похожа на квартиру деда, оставшегося в Москве. Юрка до сих пор скучает, каждый вечер звонит. Давно похвастался девушкой, дедушка одобрил. В гости зазвал, Юрка обещал привезти, познакомить. В Питер к ним дед не хотел. Но приезжать нянчить внучат… обещал подумать. Юрка не хочет в Москву жить — у него всё здесь, хотя он очень любит оба города. В Москве — только дед и воспоминания детства. Родители-по-крови в Перми, и пусть там и будут, помирился с ними наконец, и с них и хватит. А профессия и почти все близкие — здесь. Лида не хочет в Москву жить — у неё здесь и отец-наставник, и вся их семья, и её Михайловский театр, в Москве только гастроли и экскурсии. Лида любит Москву любовью родича-гостя и немного побаивается её скоростей, ей ближе Питер с его размеренностью и строгостью. А Юрке здесь легче, потому что здесь резче, родней, можно себя не прятать, хоть интеллигентного, хоть мрачного, хоть хамоватого. Хотя от хамства Юрка пытается себя отучить. Уж если ругаться, то изысканно и со вкусом. И не долбоебизничать по-идиотски, как малой нашкодивший зарвавшийся шкет. А то отрастающему юркиному внутреннему взрослому становится невыразимо стыдно. Что он, лицо фигурного катания и воспитанник таких людей, вежливо вести себя не может и изысканно послать так, что не отмоешься — и не докопаешься? Мама Лиля, папа Яша, дед Павел и дед Николай вот так умеют. Послать и по матери, и по бюрократии. Оба деда особенно. Даром что оба высокие, худые и вроде бы невзрачные, пока показать себя не захотят. Дед Павел — это который в Питере и Зацапов, названный отец юриной названной мамы. Дед Николай — это который в Москве и тоже Плисецкий, в родстве по кровной матери. Просто Юре дали мамину фамилию. Папина — Плешивый — звучала на контрасте просто отвратительно… И совершеннейше несолидно. Ну какой это, скажите, фигурист с такой фамилией? Да его даже тараканы в старой папыЯшиной тренерской засмеют… А про плеши — Юра надеется, что его они не настигнут никогда. Несолидно же. Вот у папы Яши и обоих дедов — благородные залысины, и что, вполне импозантно смотрится… Но Юрка уверен, что и в глубокой старости будет так же любить, когда перебирают и заплетают его волосы. Лида тоже. Не отлипающая от наставника, теперь и от остальных. Потому что перебирать и заплетать волосы и потому что вообще. Лучше деда Павла волосы может заплетать только мама Лиля. Говорит — у него училась и у своей мамы. Юра согласно млеет, засыпая под касания осторожных сильных пальцев, перебирающих его волосы — не то чтобы он сильно верил в мистику, но что-то магическое в этом определённо есть. Старшие не признаются, но мама точно ведьма, и сеструха тоже. Что-то они умеют, такое вот, и чувствовать, и вообще. И папа с дедом непросты. Но Юрка не спрашивает, низачем, всё равно не поймёт. Юрка спит под ласковые касания и нежится ваще, потому что это кайфово, когда лежишь на диване, головой на маминых коленях, а твою запутанную гриву расплетают в четыре руки. Пахнущие кремом, более мягкие и тонкие — мамины. Которые пахнут оружейной смазкой, сухие и немного узловатые — деда. А что и её, и его ладони узкие и длинные — отдельно хорошо, под настроение можно ближнего своего сцапать за обе ладони и лицом целиком в них зарыться. Это Юра неожиданно и сам собой подцепил у Милы уже давно. А фигли ей, она кошка, а кошке можно всё, так почему бы и ему не да?.. Лида тоже кошка. И мелкий Яшка — кот. Кошачье племя какое-то. А что, Юрке нравится. Лев, пантера, барс — это старшие, дед Павел такой барс конкретный и роскошный, мама Лиля говорит — это он в свою мать, только намного добрей. Юрка тигр, это понятно и без понтов, Гошка — какая-нибудь пума, вернее, пум, а остальные… Милка — норвежская лесная? Её шкет — кто там гиперреактивный?.. Лидка — домашняя кис, Витька — стопудов какой-то выставочный котик, а кто ещё там?.. а, пофиг, вспомнится — добавится… Юрка спит, и Юрке снятся счастливые сны. Потому что он среди своих, кошачьих. Потому что они все похожи, хотя и в разном. Потому что это здорово, когда тебя гладят и тебе снится, что ты кот, и со своей возлюбленной гуляешь по крышам при луне. А потом у вас появляются котята и всё, что к ним привело, и всё, что к ним приведёт. И появляются приключения. Потому что куда без них? Потому что у Юрки вся жизнь — сплошные приключения. И у Лиды, кажется, тоже. Потому что они — инь и янь, как родители, или как у одной фотоплёнки негатив и позитив, или как стороны одной монеты или медали. Его — олимпийской, её — за балетные заслуги… Ведь они — неугомонные. Ведь они — похожи. Каждым вздохом и каждой частицей кожи. Похожи, похожи, похожи, похожи, похожи…