любовь всему божественному противоестественна

Всякий, кто посмел взглянуть на неё, не мог сдержать внутри себя странное восхищение, что расползалось по всему телу. Даже глубокая ненависть не могла сопротивляться божественному вмешательству, сдаваясь пред завораживающим видом Её Величества. Тёмный серой дымок прятал острые ледянисто-голубые глаза с опасным взглядом морозной зимы. Где-то в глубине пустующей души резвились холодные ветра, что замораживали с лёгкостью и ноткой скукоты любого ради капли удовлетворения. Хотя жестокое каменное сердце не всегда бывало довольно от проявления своей силы – слишком легко обычные люди падали об землю сосулькой и разбивались на множества осколков. Слишком редко ей удавалось освободить всю свою мощь, когда по венам текла ледяная кровь, а на кончиках пальцев чувствовался облегчающе колючий холод. Тогда она могла бы легко заморожить всю столицу, превратив её в таинственный удивительный музей ледяных статуй. Но пользы от этого не было бы – одни убытки. Часто её саму сравнивают со статуей – бледное нежное лицо и его пустое выражение, пугающее своим постоянством. Она будто приросла к своему трону: могла часами сидеть в одной позе, смотря своим стеклянным взглядом будто мёртвых глаз куда-то вдаль, пока тонкие губы не разомкнутся и не выпустят жёстким тоном различные приказы. Бывает, что её замечают на балконах Заполярного дворца, смотрящей в небеса – всё также долго и всё также не шевелясь. Немногие видели проявление ярких эмоций на лице их богини, те же кто видели – лицезрели яркое синее пламя в необычно светлых глазах Её Величества, и обычно они были последними. Некоторые говорят, что у неё нет души. Неправда. Она есть. Хоть и с огромной дырой после последствий давней катастрофы. Её душа темна и холодна, глубока и потеряна, израненна и полна боли, жестока и сурова. Остальное же скрыто под самыми крепкими стенами, что разбить не удастся никому и никогда. Её душа продана ради войны против небесного порядка. Она на грани безумного сумашедствия – сейчас на отметке огромной храбрости, вызывающей восхищение. Шаг вперёд, и всё будет потеряно, а она сгинет, сохранившись в истории, как не сумевшая глупая бунтовщица. Она – бывшая богиня любви, ныне богиня ледяных морозов и суровых зим, повелительница стихии крио. Она – Её Величество Царица, что не имеет страха против неизвестного. Её нежный тон такая же ложь, как и небеса. Мягкость слов не достигают безразличных глаз. Её доброта проявляется во втором шансе, в глубине которого скрывается смерть. Она примет добродушно, но отпустит лишь в гробу. Каждый звук, срывающийся с её губ – закон. Никто не смеет нарушать его. Иное карается жестоко и быстро. Царица ценит преданность и послушание. Синьора это прекрасно знает, а потому с лёгкостью опускается на колени, стоит лишь приказу сорваться с уст богини. В её виде полная покорность, граничащая с унизительным пресмыканием. В её взгляде ледяные глаза пленительно ярки. Они паутиной заманивают огненную бабочку в смертельную ловушку. И глупая от нахлынувшей привязанности добровольно сдаётся в плен. Быть может проклятие Глаза Порчи охватывает не только жизненную силу владельца, но и израненный разум с изголодашимся от внимания сердцем. Достаточно лишь быть тем, кому доверяет Её Величество. Быть доверенным лицом, ответственным за добывание и сохранность Сердец Богов. Быть той, к которой Снежная Королева показывает каплю привязанности. За закрытыми дверями гордая и непокорная, презрительная и высокомерная Синьора превращается в робкую Розалину, что со звёздами в глазах ожидает разрешения хотя бы вглянуть в голубые льдинки богини. — Кому принадлежит твоя верность? — вопрос срывается с уст Царицы прохладным ветром в морозный день, вызывая дрожь. Внимательные глаза медленно прогуливаются по телу ведьмы, особо не останавливаясь и следя за реакцией. Удовлетворённо тихо хмыкнув, богиня вновь приподносит бокал вина ко рту и делает глоток. Она расслабленно откидывается на спинку кресла. — Можешь отвечать на мои вопросы без разрешения. — Вам, моя госпожа, — благоверно шепчет Синьора тоном самого верного верующего, не смея поднять взгляд с пола. — Смотри мне в глаза, когда отвечаешь, — раздражённо фыркает богиня, наливая себе очередную порцию. — Прошу прощения, — тут же извиняется ведьма. Она сжимает края платья, когда поднимает взгляд и, наконец, видит морозные глаза своей повелительницы. — Не смог ли вольный ветер Барбатоса разжечь твоё естество? — Царица взмахивает пальцами, словно отряхивая с них метель, что тут же направилась в сторону Синьоры. Предвестница незаметно прикусывает губу, чувствуя как её кожа подвергается прохладному ветру, который игриво пробивается к ледяной клетке внутри неё. Её огненное, а ныне потухшее, сердце бьётся тихо, не в силах разрушить крепкие прутья. — Нет, Ваше Величество, — слегка качает головой. Архонт хмыкает и встаёт со своего кресла, громко опустив бокал на столик. — Я не люблю ложь, Леди, — Царица приближается тихо. В её тоне суровость полярных зим Снежной. — В своих отчётах ты упустила момент, когда поддалась эмоциям, ударив моего старого друга, — она касается пальцем подбородка ведьмы, заставляя поднять голову. — Разве вид бога свободы не посмел раздуть пламя твоей души? Разве ты не хотела уничтожить его так же, как и он уничтожил тебя, не придя на мольбы? — богиня даже не дожидается ответа, прекрасно зная его. — В любом случае ты бы не смогла – лишь подобные нам могут убить нас самих. — Прошу прощение за это. Я приму любое наказание, — слова богини попали в точку. В тот момент Синьора желала не только ударить Барбатоса – сжечь заживо, услышать его боль. Ведь из-за него умер её Ростам. — Барбатос должно быть ослаб, верный своей сущности и мыслям о свободе, раз позволил ударить себя, — Царица сморгнула давние воспоминания, что возникли перед глазами, вернув свой взгляд на предвестницу. — Однажды и мы будем свободны от оков небес, — прошептала она словно в пустоту. — Я разочарована, Леди, — покачала головой, почти нежно коснулась подушечками пальцев щеки ведьмы. Синьора замерла. — Разве мой предвестник имеет право что-либо скрывать от меня? — на щеке образовалась тонкая полоска влаги от соприкосновения горячей кожи Синьоры и льда на кончиках пальцев, что выпустила Царица. — К тому же ты не избавилась от свидетелей, раз желала упустить детали, — богиня вздохнула, грубо взявшись за подбородок предвестницы, тем самым заставляя поднять голову выше. — Наказания мои тебе лишь в удовольствие. Я вижу тебя насквозь, Розалина, — рука перемещается ниже. Царица позволяет увидеть маленькую довольную улыбку, когда Синьора, не сопротивляясь, остаётся в том же положении: голова поднята к верху, открывая беззащитную шею. Архонт лишь ненамного сжимает её, внимательно следя за изменениями в лице предвестницы. Та прикрыла глаза и выпустила дрожащий вдох. Нечто тёмное и злое внутри богини требует крови – быть может последствия бедствия древнего королевства затронули и её. Жестокое удовольствие расползается по венам. Оно кратковременное, но сильное. Именно оно заставляет Царицу сильнее сжать чужую шею. «Глупая» — знакомая мысль ясно появляется в голове. — «Так легко сломать тебя. Убить. Глупая-глупая Леди» Один взмах – и ледяная клетка сомкнётся вокруг горящего сердца. Но Царица делает противоположное – забирает весь подаренных лёд. Она знает, что обычные наказания для её предвестников не подходят. Уж слишком они особенны и ценны, чтобы применять обычные действия, что хорошо работают на других солдат. Пришлось долго изучать характеры и личности её генералов, чтобы найти действенные способы держать их в узде. Царица тихо усмехается. Синьора зависима от её льда. Прекрасная Леди зависима от неё – богиня заметила это ещё давно, когда в светло-серых глазах начали виднеться ярчайшие звёзды, что тщетно пыталась скрыть ведьма. Розалина добровольно отдала ей своё сердце. Сначала физически и, в некотором смысле, по принуждению, а позже и всей своей горящей душою, уже добровольно. Самое худшее наказание для Розалины – это лишение её морозной силы, что держит её бушующее пламя в узде. Синьора задыхается, когда понимает, что пламя, ранее тихо спавшее долгие годы, вновь просыпается, сладко ликуя от свободы. Холодные волны освобождают её сердце, через горло возвращаясь к своей истинной владелице. В глазах ведьмы чистая паника и огромнейший страх. От этого вида Царица удовлетворённо закусывает губу, сильнее сжимая шею. Другою же рукою она аккуратно касается щеки предвестницы. Поглаживает успокаивающе, стирая появивщиеся слёзы. — Ты жалка, Розалина, — тихо шепчет богиня, с ложной нежностью во взгляде. — Пойти против богов, обещая уничтожить их, но в итоге преклонив колени перед одной, — она громко умехается, резко отпуская подчинённую. Синьора падает на пол. Из груди вырывается кашель вместе с чёрным пеплом. Царица отходит назад на пару шагов, с интересом наблюдая, как тело ведьмы начинает стремительно нагреваться, выпуская огненные бабочки. «Сожги всё!» — злобно кричит пламя в груди. Синьора крепко зажмуривается, сжимая платье в области сердца. Она пытается успокоить его, но огонь всегда был сильнее. Он вырывается легко, сжигая последние здравые мысли ведьмы. Красный гнев запылал пред глазами. Мёртвые голоса друзей и близких громко шепчат в голове. — «Отомсти! Убей! Сожги!» – Синьора опускает голову к полу, сжимая челюсть. Она в панике хватает свой Глаз Порчи, но его сил явно не хватает против борьбы с внутренней силой ведьмы. — П-помогите, — хрипит Синьора, содрогаясь. Из её рта выползает чёрный удушающий дым. — Прошу. Царица издаёт весёлый смешок, наклоняясь к предвестнице. Её ледяные глаза блестят от возбуждённого любопытства и глубокого удовольствия. — Кого ты просишь о помощи? — невинно спрашивает богиня, отмахиваясь от горящих бабочек, будто ведьма у её ног не сжигает сама себя. — Барбатоса, в чьих владениях ты родилась? — издевательски протянула Царица, игриво приподнимая голову Синьоры за подбородок. — Н-нет, — выдыхает ведьма, пытаясь ясно смотреть в глаза Крио Архонта. Яростное пламя слишком быстро поедает остатки её контроля. — Тогда кого? — Царица заправила прядь волос Синьоры за её ухо и, не убирая руки, невесомо провела пальцами линию от её уха вниз к плечу. Там ладонь и осталась, даря маленькую дозу утешения. — Чьё имя ты шепчешь в молитве каждое воскресенье? Ну же, скажи кого ты молишь? — В-вас, м-моя госпожа, — Синьора болезнено шепчет, когда огонь начинает проникать в разум, посылая картинки былых воспоминаний. Голоса становятся громче, и она едва слышит вопросы. — Правильно, — довольно мурлычит Царица, притягивая к себе Синьору и впиваясь в её губы поцелуем. Он не нежный, нет, богиня берёт то, что принадлежит ей. Она заявляет свои права, выпуская лёд внутрь предвестницы. Кусает, проникает языком глубже, притягивает ближе за шею, гуляет другой ладонью по спине, распространяя свои морозные метки. И Синьора тянется в ответ, отвечает с той же силой, позволяя рукам богини блуждать, а зубам терзать её губы. Царица отстраняется с громким звуком и широко ухмыляется, видя тёмные глаза предвестницы. — Лишь я могу помочь тебе, — Синьора лишь кивает, тяжело дыша. Она чувствует, как пламя яростно борется со льдом, явно проигрывая. — Скажи мне, Розалина, кому ты верна? — в глазах богини жестокая метель, что уничтожает всё ествество Синьоры. Царица кусает-целует её шею, оставляя за собой очередные метки. — Вам, — стонет Синьора, прикрыв глаза, когда Царица особенно сильно кусает её из-за долгого ожидания. Ведьма аккуратно и весьма боязно кладёт свои руки на плечи Архонта, на что та не реагирует. — Я хочу слышать своё имя, Леди, — рычит Царица, сбрасывая шубу с плеч предвестницы. Светло-серый встречается с метелью, что становится лишь сильнее и грубее. Быть может Синьора давно потеряла самосохранение, раз желает пропасть и сгинуть в ней. Царица проводит вверх холодной ладонью по спине предвестницы, вызывая у той мурашки, и хватает за волосы, тянет назад. Другой рукой выводя рисунки снежинок на животе. — Пожалуйста, — болезненно шипит Синьора, цепляясь за плечи Архонта. — Ц-царица, — имя выходит неуверенно с неловким смущением. Краснота незаметно появляется на её щеках. — Хорошая девочка, — улыбается Царица, в награду даря ещё несколько поцелуев со вкусом морозной зимней ночи. Огненные бабочки вокруг сгорают до пепла. — Мне нравится, когда моё имя слетает с твоих уст в молитве, — ещё пару укусов на плечах и ключицах. — А теперь скажи, кому ты принадлежишь? Используй своё умение составлять предложения, Леди. — Я п-принадлежу вам, Царица, — покорно произносит Синьора. Архонт отстраняется, оглядывая свою работу. Зрачки серых глаз расширены. Губы распухли от поцелуев и укусов. Мягкий румянец украшает щёки. Шея, плечи и ключицы покрыты множественными метками. Смешок вырывается из богини. — Ты выглядишь так жалко, Розалина, — наклоняет голову с ухмылкой на губах. — Так покорна в моих руках. Одно моё слово, и ты делаешь всё, — заставляет задрать голову ещё сильнее, дёргая за волосы. Другой рукой обводит один из укусов. — Ты живёшь, просто потому что я позволяю. Захочу – и ты умрёшь, — шепчет прямо в губы. — Вся моя, а ты и не против. — дарит лёгкие поцелуи. Ведьма заметно сглатывает. — Любовь может быть жестока, не так ли? Так стараться, чтобы получить крупицу. Резко всё кончается. Царица полностью отстраняется и встаёт, оставляя предвестницу на полу. Богиня возвращается к своему столу и допивает вино, что осталось в бокале. Поворачивается лицом к ведьме. — В следующий раз, когда ты оплошаешь, я не буду так снисходительна, — строго произносит Царица, когда Синьора, наконец, берёт себя в руки. — Ты поняла меня? — Да, Ваше Величество, — хрипит предвестница. — Твоё следующее задание в Ли Юэ, — богиня наблюдает, как ведьма быстро надевает свою шубу. — Моракс ценит договоры, так что особых проблем не должно быть. Передашь ему моё предложение. Он должен согласиться. — Я не подведу вас, госпожа, — на эти слова Царица усмехается. Иначе быть не может. — Свободна. И не смей скрывать мои метки, — богиня вновь довольно оглядывает Синьору. — Ты принадлежишь мне. Пусть видят все.