Последняя ночь

«Запах напудренных париков, духов и пота заполнял все комнаты нашего особняка. Голоса и музыка, движение и свет. Это была решающая, последняя ночь. Я должен был собрать в кулак всю свою волю. Я должен был вырваться на свободу. Даже если для этого придется убить Его. Моего убийцу, создателя, моего любовника, часть меня и моего сердца. В сущности, несколько последних лет я казался себе просто старой тряпичной куклой, которую тянули в разные стороны и разрывали на части Он и Она. Время стремительно бежало и упиралось в закономерный итог. Им стала эта яркая февральская ночь, ночь раннего Mardi gras*. Как ребенок, который сбегает в слезах на чердак или в дальние комнаты, я хотел убежать от происходящего действа так далеко, как это возможно. А может, это голод кружил мне голову? Следуя уговору, мы не охотились в течении трех суток и, я ощущал как хищная часть меня восстает и слепо жаждет крови. Мой разум же, шаг за шагом, сдавался под ее натиском. Я с силой сжал кулаки. Так, чтобы ногти вонзились в кожу. «И пусть плоть возьмет верх над разумом» - пробормотал я, вспомнив нашу глупую клятву на троих. Король праздника блистал и поражал гостей своим сиянием. Лестат наслаждался вниманием, буквально купался в нем, на него смотрели десятки глаз. Кружева, манжетки, парики, музыка, костюмы и маски. Среди гостей, "наживки" собралось с избытком. Кровь была повсюду: вены и артерии нескольких сотен сердец, отбивали ритм, словно барабаны, заменяя собой ритм-секцию музыкантов. Мы с Клодией сконцентрировались на раздаче бутоньерок, но делали это механически, потому что нервы наши были натянуты, словно струны. Как мог, я следовал ее примеру, рыща по залу в поисках всех сортов смерти. И твердил себе, что план прежде всего, что все, что случится после, это - правильно. Так будет лучше для нас. Для нас с ней. Хватит терпеть, мы должны быть свободны раз и навсегда. Ведь мы можем быть так счастливы! Ее решительность подпитывала меня, ее уверенная речь звучала в моей голове, как набат. И вот, последняя бутоньерка была роздана случайному (или нет?) гостю, свечи таяли, время шло, вечер сменяла ночь. Сквозь толпу, на втором этаже, я увидел стройную мужскую фигуру, одиноко стоящую на балконе. Дверь была распахнута, он стоял спиной и казался таким отстраненным и одиноким. Я вошел на балкон. Объемный белый парик небрежно лежал на полу у его ног. Лестат делал глубокие затяжки гаванских сигарет, которые обычно любил курить во время игры в покер, и безучастно смотрел на толпы народа, проходящие вереницами по rue Burbon**. - Короля предал его парик, - я неловко попытался начать разговор. - Остроты от самого герцога Хандры? - он слабо улыбнулся. - От голода я становлюсь легкомысленным, – задумчиво произнес я. Огни уличного карнавала освещали его лицо, шум песен и музыки еще не рассеялся в ночи. Блики отражались в голубых глазах, «танцевали» на белом атласе наряда, в духе восемнадцатого века. Только сейчас я обратил внимание на болезненную бледность его кожи. Похоже, он сдержал слово и не выпил ни капли крови за прошедшие несколько дней. Он был верен нашему договору! Эта мысль меня смутила, мне стало еще паршивее. - Знаешь, Луи, я буду скучать по этому месту, - ясные глаза Лестата сейчас напрочь утратили былую порочность и светились мягким блеском. Мне показалось, я никогда не видел его таким. Светлые волосы были стянуты черной лентой, нервные пальцы сжимали сигарету. На его лице еще виднелись остатки белил. Глаза были подведены, будто, он пару минут назад спустился с театральных подмостков. Лестат продолжил говорить. Он произносил поистине странные, несвойственные ему слова! За долгие годы, проведенные рядом, мне удалось привыкнуть, к его циничной, насмешливой маске, с которой он, кажется, сроднился. Но сейчас, и именно сейчас, он, словно под магией происходящего праздника, выбился из привычной роли. На миг показалось, передо мной стоял обычный смертный юноша, двадцати с лишним лет. Наверное, таким его когда-то и полюбил загадочный Магнус. Сама его речь завораживала. Он говорил о хрупкости человеческого бытия, о его красоте, времени, о миазмах и прелестях берегов Миссисипи и старого Орлеана. В них звучала горечь и восхищение. Мне казалось, что он сейчас похож на розу перед своим увяданием: последние ясные проблески чистой дивной красоты, перед неизбежным тленом. Стало жаль его, отчаянно не хотелось убивать, и это понимание крепло. Водопад чувств нахлынул на меня. Голодание было ошибкой, у меня в голове все смешалось, а взгляд стал испуганным и загнанным. Я обернулся в поисках моей решительной девочки. Ах, Клодия! Как же мне сейчас не хватало, чтобы ты вскрыла все «замки» и твой решительный голос снова зазвучал в моей голове! -…беспредельно живые и беспредельно хрупкие, - Лестат закончил монолог и пристально посмотрел мне в глаза. Я не сумел отвести взгляд. В это мгновение, все сошлось в моей душе: страх быть разоблаченным, горечь, болезненная любовь к нему, желание сбежать от него. Или с ним? Лестат приблизился. Легко и невесомо поцеловал мои губы. Холодные тонкие пальцы коснулись моих. От него пахло духами, белилами и вечной весной. - Последний танец перед пиром? - тихо спросил он по-французски, когда наши губы наконец разомкнулись. Разве мог я отказать? Много было написано об этой мрачной ночи в Новом Орлеане. Но о нашем танце так и не написали газеты, будто единственное, что было слишком ужасным для них, произошло на танцполе. Мы кружились белым вихрем, не замечая никого вокруг. От нас невозможно было оторвать глаз. Свои мысли я наглухо закрыл ото всех, даже от Нее. Спустя четверть часа, я уже твердо знал, что никогда не смогу его убить. *** А дальше все шло своим чередом, все шло по плану. Как по тому, что мы разработали когда-то втроем, так и по плану Клодии. Мы всё буквально утопили в крови. И, наконец, получили пищу. Моему телу стало легче, но не моему сердцу. А затем Клодия сделала то, что сделала. Помню, как стоял и крепко сжимал Ее руку, когда в печи догорало тело Антуанетты. Обреченная молодая вампирша истошно кричала и билась в огне. Мои глаза наполнились кровавыми слезами. Мы так редко плачем, но в тот момент, видя, как другой бессмертный превращается в пепел, я испытывал страх и смятение. О нет, я никогда не смогу сделать то же самое с ним! - Мы должны сжечь его, Луи. - Нет! Пойми, я не смогу… Она горько вздохнула и отвела взгляд. Тело Лестата лежало, распластавшись в огромной луже, уже начавшей подсыхать крови. Его, некогда ясные, небесного цвета глаза, закатились, зрачки были не видны. Он казался восковой куклой, манекеном, из которой вышла вся жизнь. В тот миг я подумал: «Так вот мы кто! Если нас покинет вся выпитая нами кровь, мы превратимся лишь в жалкую оболочку. Только чужая кровь делает нас теми высшими существами, кем мы себя возомнили. Только она дарит нам бессмертие. Какая ирония». *** - Мы свободны, любовь моя! - ее ручка в кружевных перчатках сжимала посадочные билеты - судно скоро отплывает, - Клодия ликовала. - Да, свободны, - устало ответил я вымученной улыбкой. Ранний вечер опускался на город. Необходимый багаж уже был отправлен в порт, мы ждали лишь экипаж. Я бросил последний беглый взгляд на наш дом. На его старые стены, массивные двери и открытый балкон. Ощущение некоей пустоты не покидало меня. И что-то подсказывало, что чем дальше, тем сильнее я буду в ней тонуть. Всю дорогу в порт, а затем, в плавании, я мысленно возвращался к большому кожаному сундуку, который мы оставили на пороге дома, вместе со старым хламом. Странное чувство, что наша свобода весьма условна на долгие годы поселилось во мне. И еще одно, что мы с Клодией теперь обречены…». Вампир закончил писать, закрыл тетрадь и устало блуждал взглядом по комнате. Рассвет за окном тихо и неумолимо вступал в свои права. Вдруг он почувствовал на своем плече ладонь. - Арман, ты проснулся? - вампир нежно сжал бледную ладонь своего любовника. - Ты снова записывал свои воспоминания в тетрадь? Почему ты не пользуешься компьютером? Я принес тебе целых три, Луи, - в его голосе звучало удивление. - Не беспокойся, памяти в них хватит для всех твоих мыслей. Праведных и греховных, amore***. - Боюсь, мне никогда не постичь этот век. Старые дневниковые тетради для меня привычнее. Они оба улыбнулись. *Жирный вторник (фр.) - вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста, последний день карнавала. ** Улица Бурбон (фр.) - центральная улица Французского квартала в Новом Орлеане. ***Любовь (ит.)