тысяча карат

Завоёвывать расположение Эйса — безусловно одна из самых приятных частей плана Достоевского. Эйс не глуп, но он слишком жаден, и Сигма, как человек, у которого никогда ничего не было, это прекрасно видит; в первую очередь в глаза бросается то, как горят змеиные зрачки, когда он невзначай касается Эйса. Интересно. Эйс — искусный шулер, игра с которым — обучение, в ходе которого Сигма, разбирая очередное раскрытие очередного фокуса, в очередной раз пристально смотрит в аметистовые глаза соперника, давая ему понять, что в следующую очередную игру он повторит эту схему куда искуснее. Эйс знает это, Эйс восхищён, Эйс хочет получить, то чем восхищается. Сигма — не дурак, он отбил себе всё, что можно, учась на ошибках, и точно знает: Эйс — ядовитая гадюка, которая только и ждёт момента чтоб впиться в плоть. Всё — выражение лица, похожее на гипсовую маску, лисий прищур и ледяной оскал — отражает расчётливую и крайне опасную сущность, с которой стоило бы держать дистанцию. Однако Сигма не боится, знает: Эйс не посмеет. Не сейчас. Ведь Сигма нужен ему. Бархатная ткань перчаток приятно касается подбородка, пока другая костлявая кисть заводит запястья за голову. Губы Эйса медленно скользят по тонкой шее, и Сигма, закидывая голову, смело ухмыляется: как бы сейчас сильно Эйс не сжал его руку, он н и ч е г о не получит. Снова снова снова кто-то пытается использовать его, и пора бы научиться получать от этого удовольствие, ведь это будет происходить с ним снова снова снова. Поэтому Сигма сжимает кисть Эйса крепче, не переставая улыбаться: да, он н и ч е г о не получит. Слёзы Сигмы — самый чистый хрусталь, мелкие шрамы на его теле — трещины на бриллианте. Эйс дарит Сигме очередные серёжки, медленно вставляет гвоздики с драгоценными камнями — на этот раз жемчуг — в его аккуратной формы уши, убирает волосы назад, смотрит. Прекрасно, как и всё в Сигме — трофее, который Эйс обязательно заберёт. Хваткие руки, обнимая за талию, пытаются утащить в тягучий, даже чем-то манящий мрак, заковать в ошейник и навсегда присвоить себе, но Сигма неподвижен, и от этих изощрённых попыток Эйса ему весело как никогда. Впервые в жизни, возможно, весело. Длинные волосы разметались на белой-белой смятой простыне, и Эйс не может не дотронуться до них. Убирает пару прядей чистого шёлка с чужого лица, внимательно всматриваясь в утонченные черты. Глядя в мутные глаза Сигмы, Эйс хочет их вырвать, а после превратить в изящные агаты, которые будут украшать его перстни. Сигма лишь ухмыляется: он знает, о чём Эйс думает, притягивает лицо его ближе к себе, говоря тем самым: «давай же, попробуй это сделать». Эйс довольно скалится в ответ, и обеим хочется рассмеяться: Эйс обязательно превратит Сигму в свою ручную псинку, Сигма обязательно посмотрит, как Фёдор отделяет голову Эйса от тела. Никто не намерен уступать, поэтому Эйс опять сжимает кисть Сигмы до тихого хруста, и опять н и ч е г о не получает. У Достоевского, как всегда, замечательный план.