I hope to see you ever again.

      Дэвид видит этого человека везде.       В зеркалах, на витринах местечковых кофейнь, которые ему не по карману, в осенних грязных лужа, по вечерами в стакане дешевого виски. Иногда его долговязые, почти иссохшие черты проглядывается на скуластом розовом лице Пола, когда он заговаривается про полтергейстов и культистские обряды. Пол — кровь с молоком, успешный делец и продажник, начинавший в агенстве недвижимости, потому западающие глаза и сухие губы ему ни к лицу.       Дэвид снова трясет головой и закуривает пятую сигарету за день. Горло хрипит, и его тянет на кашель. Сигареты Дьюка всегда были лучшими, хотя и обычной пустышкой за три бакса.       Новый день все такой же дерьмовый, новой жизни уже по меньшей мере пара месяцев: чтобы что-то поменять стоит вскапывать с корнем, пересаживать в другое место да и вообще менять сорняк на нормальный саженец. Дьюк должен быть одуванчиком или луком, у мертвецов всегда голова распухает после трех часов гипоксии.       Дэвид вздыхает, когда его обкрадывают в толкучке у автобусной остановки, а он просто не успевает пробраться сквозь толпу. Он язвительно думает, что у него и так мало что было красть: пару мятых банкнот, кучку ненужных дисконтных карт, которыми даже в дурака не сыграть, да бесплатную жевачку, которую давали в ресторане на корпоротиве года три назад. На него орет бабка за излишнюю дурость и то, что летает в облаках и мешает идти по тротуару. Дэвид как всегда извиняется, чуть ли не до поклонов и поцелуев грязного асфальта, и поспешно сворачивает на проезжую часть. Заспавшийся таксист выкручивает руль на максимум, но Дэвиду все равно вышибает все органы через нос и горло: его голова скручена на 360 градусов, а ноги и на все 540. Зеленые глаза пристально следят на ним с пассажирского сиденья пустующего такси.       Шелли снова называет его слабохарактерным и предлагает взять паузу в отношениях.       Ее звонок всегда встречает его самым первым в списке постоянных разочарований. Дэвид даже пытается игнорировать ее звонки, но ее слова точь-в-точь доносит до него хозяйка квартиры, которая оказалась ужасно любопытной и чуткой до чужих отношений. Дэвид больше не пугается ни сообщений из кофейных зерен, ни помех в телевизоре, ни кровавых рисунков по стенам, зазывающих его к себе на чердак послушать чужую историю. Дэвид лишь ложиться спать на ту же кровать, думая, что беспокоить Пола в этот раз смысла никакого нет. Адрес он помнит наизусть, как и детскую считалочку про Кривого человека. Он тихо напевает ее, как делает Флаффи, и лишь слегла надеется не встретить ни его, ни Сисси, ни Д. Когда же Кривой человек снова хватает его за пятку и пытается убить, защищая свой драгоценный чердак и давно сгнивший труп человека, который за все циклы Дэвида так и не смог обрести покоя, Дэвид не защищается. Он правда хочет оказаться на месте Дьюка — отдать ему свое место главного героя, свою дерьмовую, но хоть какую-то жизнь — и почувствовать, какого это быть вечно мертвым разложившимся трупом с вытянутой, кривой шеей. Зеленые глаза и въевшийся в стены запах тяжелых сигарет окружают Дэвида, и ему наконец-то становится спокойно, когда трясущиеся, пропадающие при прямом контакте давно сгнившие руки обнимают его. Лишь становясь кривым и соединяясь с Кривым человеком, Дэвид чувствует общность — единство, сходство и прямоту жизни. Лишь здесь, на чердаке с призраком Дьюка, кривая жизнь его разглаживается и приобретает смысл. На следующий день спираль закручивается снова, а Дьюк лишь остается зеленой дымкой в стакане виски.       — Я хотел бы встретить тебя раньше, — говорит Дэвид, трогая кости и пристраиваясь к петле. На толстой веревке выступают волокна и въедены сгустки крови и мертвой кожи. Что-то оставшееся от Дьюка. Кривой человек снова прыгает в петлю, пытаясь понять человека, чья судьба оказалась плачевнее и чью душу Дэвид не успел спасти.       Снова просыпаясь от звонка Шелли, Дэвид надеется никогда не встретить следов призрака у себя дома. Надеется проснуться хоть бы на год раньше, ведь сутки и десятки дней судьбы не меняют. Надеется хотя бы вспомнить номер бабушки Дьюка и, дозвонившись ей, умолить уберечь ее внука. Дэвид не успевает ни того, ни другого. Мир особо и не существует, пока Кривой человек не приходит в его жизнь.       Без Кривого человека нет и Дьюка, нет и Дэвида.       У человека в зеркале усталое бледное недоедающее лицо, блеклые зеленые глаза и фиолетовые синяки на шее. Скулы впалые, черные волосы с просветами седины в ранние тридцать лет. Пиджак насквозь провонял дешевыми сигаретами. Дэвид Гувер не курит уже треть жизни.       — Я хочу встретить тебя снова, — говорит Дьюк на чердаке обваливающегося дома, в котором похоронена одна история души. Другая душа вечно бредет сюда — движимая бессмысленными поисками, мало на что способная сделать для судьбы и трехмесячного трупа. — Пожалуйста, проживи полноценную жизнь.       Дьюк искренне хочет этого. Единственное, чего он хочет за последние тридцать с лишним лет.       Кривой человек визжит в агонии и хватается костлявыми, когтистыми лапами за Дэвида.       Дэвид снова просыпается в своей новой квартире и новой жизни, он не поднимает звонок Шелли, но и едет по избитому адресу, забирается по шатающейся лестнице на чердак и сидит в углу, перечитывая бездарные стихи Дьюка у себя в голове, лишь вежливости ради взяв его тетради в руки. Кривой человек утробно рычит и скребется на первом этаже, рвется к нему и хочет разорвать его внутренности. Дьюк севшим голосом рассказывает ему про звезды и наизусть пересказывает заученные параграфы из учебника по уголовному праву.       Они долго молчат.       Потом Кривой человек воскрешает его снова.