Юра и сломанный телефон

Юра на звонки телефона отвечает всегда. Спит он, бодрствует, лежит в ванной или сидит на унитазе. То, как быстро Смирнов забывает про все свои потребности и мчится к телефону, иногда пугает. Даже если Юра под Громом, он всегда предпочитает ему телефон. Выползает или сползает, в зависимости от ситуации, и тянется к аппарату, всегда стоящему рядом с расправленным диваном в его единственной комнате. — Это важно, — всегда отвечает он иронично поднимающему бровь Косте. Но чаще всего, на самом деле — нет. Юра может шаться по дому с длинным проводом и телефоном под мышкой буквально часами. Да, в разговорах прослеживается и важные темы — новый информатор Давид всегда делится какими-то подробностями в делах банды, но по большей части это — пустая болтовня, больше похожая на флирт. Не всегда это Волков, иногда звонит кто-то из банды действительно по делам, но чаще всего на другом конце провода висит Давид. Гром даже однажды дуется и буквально силой удерживает Юру за руки над головой, не давая ответить, но Давид чуть позже заявляется сам, с порезанным плечом и разукрашенной мордой. Юра после этого целую неделю с Громом не разговаривает. Не спасает даже то, что Костя самолично это плечо Давиду и зашивает, ревностно скрипя зубами и рассматривая его идеальный пресс и крепкую грудь. Волков смотрит на Костю так странно изучающе, будто бы прощупывает, пытаяся найти болевую точку. Болевая точка — Юра. И Гром буквально молится Богу, в которого не верит, чтобы Волков этого не заметил. После этого Костя, добившись прощения подношением изрядной суммы «в долг» для Юры и обещаниями прикрытия для Давида, больше от телефона Юру не отрывает. Тем более, неплохой вроде этот парень, Давид, красивый, дерзкий, а ещё у него сын есть, почти Игорев ровесник. И вообще… Костя не может объяснить, почему так, даже самому себе, но ревновать почти перестает. Почти. *** Халат этот Юрин — прям шикарный. Он всё хвастался, что это какая-то модная фирма, что достал его по какой-то жутко низкой цене, то ли с рук, то ли с изъятия, но Косте откровенно похуй. Потому что ткань эта — бархат, такой нежный под руками, и трогать Юру, залезая украдкой под полы, когда тот увлеченно болтает, обмениваясь, конечно же, очень ценной информацией с Давидом, одно удовольствие. Гром любуется им, только что вышедшим из ванной, с ещё мокрыми волосами, лежащим рядом с Костей на животе, таким расслабленным, бормочущим какую-то ерунду в трубку, и внезапно понимает, как идёт этот глубокого красного цвета халат его нежному румянцу и такой же бархатной, как этот халат, светлой коже. Как оттеняет он Юрины голубые глаза и прекрасный вид на нежные персиковые полукружия. Костя даже не замечает, как стягивает с Юры его вечные пижамные штаны и как уже оглаживает манящие ягодицы руками, сползая вниз и устраиваясь напротив них лицом. Юрина задница — это просто бомба. Нет, круче, как сказал бы Юра: его задница — точка притяжения Грома. А Костя, может быть, и профан во всём этом возвышенном, но видеть прекрасное умеет. И Юрина задница — крепкая, выпирающая ровно настолько, насколько надо, очень и очень округлая, будто бы её циркулем чертили, на фоне мускулистых, но всё же стройных Юриных ног, — это нечто невероятное. Костя, как только Юру впервые увидел, её и заметил. Тогда Юра ещё не щеголял своими длинными плащами и пальто, а ходил в короткой кожаной куртке по моде, подчёркивая задницу дефицитными в те времена джинсами. Костя, как увидел этот твёрдый орешек, сразу про всё забыл — в прямом смысле забыл слова, которые хотел сказать Феде. Он моргал отуплённо и пялился на стоящего на крыльце главка парня, болтающего с Хмуровой, как с собственной доброй бабушкой. Тот смеялся, тряс длинной чёлкой ещё не отросших волос, улыбался совершенно нереально белозубой улыбкой, а потом просто повернулся задом и отвесил Хмуровой шуточный поклон, продемонстрировав все возможности прочной зарубежной ткани. Тут-то Костя окончательно пропал. И сейчас совершенно об этом не жалел. Новый халат теперь очень в тему. Гром от него не избавляется, нет. Он стягивает тяжёлую ткань с Юриных плеч, ниже, ещё ниже, чтобы ровнёхонько обрамлял идеально округлую задницу. Проводит раскрытой ладонью по широкой рельефной спине сверху вниз, отчего Юра прогибается, как кот от ласки, слушает, как его голос становится бархатистым, томным, как ускоряется его дыхание, и думает, что Давид на том конце провода наверняка это тоже заметил. Костя довольно скалится, наклоняется и кусает упругую ягодицу. Юру аж подбрасывает. Он мгновенно замолкает, но, надо отдать ему должное, звуков никаких не производит. Косте это не нравится, он сжимает каждую половинку ладонями, мнёт упругие мышцы в руках, как тесто, очень и очень тёплое и аппетитное тесто, немного раскрывает для лучшего обзора щель между ними и тихонечко дует в самую серединку. Наслаждается тихим, но всё же явным Юриным вздохом и наклоняется, высовывая язык…

***

— Тебя там ебут, что ли? — иронично хмыкает в трубку Давид. Юра тяжело вздыхает, прогибается в спине, выставляя задницу ближе к Грому и тянет в трубку. — Л-лу-учше. Давид на том конце как-то тихо и совершенно по-животному рыкает: — Что может быть лучше, чем тебя выебать? И это заявление — откровенное и совершенно неожиданное. Юра не знает, что ему ответить, потому что он даже поводов не давал об этом думать, он ведь даже не пытался флиртовать, даже не намекал, как бы иногда ни хотелось. Потому что у него был Гром, а Юра, кем бы его не считали, был ему верен. А ещё, потому что Громов язык сейчас прямо у его ануса, мягко исследует, обводя по краям. Совсем легонько касается, мочит кожу, а глубокое дыхание Кости только холодит её и посылает мурашки по телу. И у Юры не только слов: у него и мыслей не остаётся. Ему нужно бы попрощаться с Волковым и положить трубку, но Давид что-то там говорил важное, Юра ещё это помнит, так что хмурится и пытается сосредоточиться не на горячем языке и крепких руках на заднице. Вот сейчас он спросит, положит трубку и попытается не забыть, пока Гром его ебёт. — Ты хотел сказать, что Белов… — Я хотел. Сказать, — чеканит Давид, — что просто мечтаю. Тебя. Выебать. Это Гром, да? Скажи, там Гром? — его голос должен звучать зло, но почему-то Юре чудится в нём возбужденное исступление. Юра ещё сильнее жмурится, мотает головой, охает от того, как Гром наконец заталкивает кончик языка ему внутрь, толкается несколько раз и снова дует на влажную дырку. — Дав, — выдыхает извиняющимся голосом Юра, — мне правда пора, я… — Нет! — выкрикивает тот. — Не клади трубку. — Костя начинает лизать Юру, как собака, в прямом смысле — снизу вверх, шершаво и размашисто, слюняво, с нажимом. И снова, и снова, и снова. И у Юры от этого стоит так сильно, что голова начинает кружиться, а ещё голос этот Давидов, низкий, хриплый, властный: — Я только буду перечислять, а ты говори «да» или «нет». Договорились? — Угу, — мычит Юра в трубку. — Не ебёт, значит сосёт, да? — Нет, — мычит Юра. Костя ревностно вгрызается в нежную кожу, рядом со входом, Юра аж взвизгивает. — Пальцами трахает? — Голос у Давида ещё ниже, становится совсем грубым и почти что скрипящим. — Н-нет, — выдыхает Юра, а Костя зализывает место укуса. — Кулаком? Юра аж фыркает возмущённо: — Ты за кого меня принимаешь? — И тут же протяжно стонет, потому что Гром наконец начинает ебать его языком, разводя как можно дальше ягодицы и проталкивает длинный язык внутрь. Туда-сюда, туда-сюда. И Юра бы соврал, если бы сказал, что хоть раз подобное испытывал. Костя вообще в этом плане первый у него. До этого Юра никого к своей жопе не подпускал, хотя сам ебал с удовольствием. А Гром так отчаянно любил его задницу, буквально поклонялся ей, что в ней сначала очутились его пальцы, потом как-то совершенно плавно член, а теперь вот и язык. Косте только дай заглянуть под хвост, думает Юра, собака она и есть собака. — Твою мать, — протяжно хрипит Волков. — Не трахает, не пальцами, не сосёт. Он что… Он тебя лижет, что ли? — Дааааа, — почти скулит Юра, потому что теперь горячая Громова ладонь ложится на сочащийся смазкой член, а язык так и продолжает порхать по чувствительному анусу. Юра не знает, куда себя деть — он подаётся вперёд в чужой кулак, а потом снова назад, насаживаясь на язык. И так это охуенно, и так необычно, и тут ещё Волков стонет-рычит в трубку. Юра прислоняется горящей щекой к подушке, кладёт трубку сверху на ухо, освобождая наконец руки, упираясь ими по бокам ещё больше задирая задницу, и больше ничего не стесняясь, задыхаясь спрашивает: — Ты там дрочишь что ли? — Да! — рявкает Волков. И возбуждённо выдыхает. А следом за ним Костя. Будто бы слышит всё. Да не, бред какой-то. Просто Юра уже раскрыл все карты. Юре нечего больше терять. Он буквально висит на волоске от оргазма. А Волков будто чувствует — начинает почти речитативом говорить в трубку: — Я так хочу это увидеть, так хочу тебя сам вылизать, — он стонет, явно вбиваясь в собственный кулак. А Костя почти с таким же рыком утыкается ему прямо всем лицом в задницу — колет бородой, от чего контраст с горячим мокрым языком ещё ярче — начинает как-то слишком яростно лизать и прихватывать губами и зубами, будто сожрать хочет, и быстрее двигает рукой на члене. Юра стонет глухое «Бля-я-ять», а Давид продолжает: — Он будет тебя лизать, а я сосать, чтобы ты чувствовал наши рты одновременно, чтобы ты чувствовал всё, что мы можем тебе дать. Ты будешь весь в нашей слюне, весь мокрый, мягкий, податливый, готовый. — Юра снова стонет, и от его слов, и от того, как Костя наконец добавляет к языку пальцы, попадая почти сразу по простате. — Ты готов, Юр? — Хрипит Давид. И Юра слышит какие-то совсем новые и странные нотки в его голосе. — Ты готов к нашим членам, а? — Тут же, не давая ответить: — Он уже вставил в тебя член, а, Юр? — Нет, — хрипит Юра почти разочарованно. И тут же просит, поддаваясь задницей назад. — Кость, пожалуйста. Трубка падает вниз, чуть не опрокидываясь с дивана, и Юра перехватывает её, прижимая к уху. И именно в этот момент Костя наконец в него входит. Юра почти кричит прямо в трубку. Давид отзывается глубоким хрипом на том конце. Костя наклоняется и вторит им глубоким стоном, прихватывая Юру зубами за плечо. И начинает тут же толкаться. Грубо, быстро, глубоко. Но Юра уже давно готов, давно уже хочет его в себе, не готов он только к голосу на том конце. — Он трахает тебя, Юр? — Угу, дааа, — отзывается Юра. Костя всё долбит и долбит его прямо по простате, и Юра еле держится, но судорожно цепляется за телефон. — Мы будем трахать тебя вдвоем. Хочешь? — Юра мычит, он не может ответить вслух «да», но Давиду и не надо. Он продолжает, — Он будет ебать тебя в задницу, а я в рот, долго, всю ночь. Тебе будет хорошо, — хрипит уже совсем возбуждённо, будто бы сам на грани, — тебе будет охуенно. Ты потом на ногах стоять не сможешь. А под утро мы поменяемся. Тогда я буду у тебя в заднице, а Костя во рту, — он впервые произносит имя Грома, и тот как-то надрывно стонет и наваливается всем весом на Юру, запихивая ему пальцы в рот, грубо и неаккуратно, царапая ногтями нежную слизистую щеки. — И спустит тебе прямо в глотку, а потом уже и я. Накормим тебя досыта, — это становится последней каплей. Юра кончает громко, долго, теряя связь с реальностью, он слышит лишь протяжный рык из трубки и загнанное дыхание Грома над ним. Потом всё пропадает, вытесняясь блаженным судорожным удовольствием — под веками мельтешат звёзды, задница пульсирует, а по телу растекается полыхающий кармином жар. Когда Юра наконец осознаёт себя в пространстве, Гром всё ещё лежит сверху, придавливая своим немаленьким, но всё равно приятным весом, а зелёная трубка Юриного потёртого телефона так и лежит рядом на подушке. Юра, встрепенувшись, тянется к рычагу на корпусе телефона, чтобы наконец прекратить это и так далеко зашедшее безобразие, но Костя перехватывает руку, скатываясь с него и оттесняя подальше от телефона. Юра разочаровано выдыхает и от безысходности сворачивается клубком на диване, ощущая, как горят от стыда уши и как загнанно бьётся от страха сердце. На глаза наворачиваются слезы, и Юра прикусывает губу, чтобы не заскулить. Костя смотрит на него сверху вниз как-то очень по-новому — осознание вперемешку с принятием — наконец берёт трубку, подносит к уху, правда не очень близко, и произносит: — Слышь, Давид? Или как тебя Юра называет? Дав? — Хрипит Гром. Юра обхватывает руками голову, представляя, как Костя после этого разговора мчится Давида убивать. Но Костя как-то неожиданно тепло улыбается и произносит. — Приедешь завтра к нам? Часиков в восемь, как раз малого своего Феде отвезу. Покажешь всё, что ты там Юре обещал. Можно не всё и даже не сразу. Но хоть нормально познакомимся, посидим, поговорим, раз уж влюбились в одного и того же человека? Юра подскакивает, удивлённо глядит на Грома, открывая и закрывая рот, и, поняв, что всё пока что обошлось, облегчённо выдыхает. Но проходит пару секунд и он очень чётко и громко слышит голос Давида доносящийся из трубки, будто это не телефон, а чёртов динамик: — Бля, базару ноль, Костян, Юра достоин лучшего. Обязательно подлечу. И понимает, как же он сильно проебался. И что обязательно припугнёт береттами того самого мастера-фломастера, который чинил ему в последний раз его старый допотопный телефон, чтобы больше такую туфту клиентам не впаривал. А ещё — что надо как-то мутить беспроводную дистанционную трубку. И обязательно с громкой связью. Потому что он точно знает, что хочет повторения подобного опыта. И Костя, судя по его довольной лыбящейся морде, тоже.