Сага о Скорби

      Капли дождя со шлепками падают на землю. Свинцовое небо висит так низко, что кажется, его можно коснуться рукой — только протяни.       Улицы усыпаны осколками, обрывками бумаги, крошками пластика, повсюду черные длинные свертки — тела. В воздухе только озон, металл, смерть. И скорбь. Никто не празднует победу — какое тебе дело до мертвого Всех за одного, когда ценой этой смерти стала жизнь твоего друга, сестры, брата, матери или ребенка? — Что вы можете сказать о причиненных разрушениях, номер Один? Что вы можете сказать о трагедии, причиной которой стали герои?       Одна из корреспонденток пробилась к герою, пока тот сжигал обломки зданий, помогая в восстановлении разрушенного города. Взгляд Старателя, который всегда пугал людей и заставлял их дрожать от страха её не смущает — раньше такой разговор был бы чудом, теперь — повседневность. Людям не важно, сколько было интервью, прямых трансляций и сколько раз Старатель признал свою вину — эти вопросы будут сыпаться на него до самой смерти. — Энджи? Он только сейчас заметил ее, и хотя он не слышал вопроса, он все равно ответил: — Простите. Старатель отвернулся и отошел от девушки, продолжая избавляться от развалин домов.

***

      Шото медленно шел по улице, сжигая мусор и тут же замораживая, во избежание пожара. Его лицо, как обычно, ничего не выражало — иногда от такой невыразительной мимики бывают и плюсы. Поджечь — заморозить, вот и все, что он мог сейчас делать. И пока этого было достаточно. Мыслей не было никаких, эмоций — тоже. Всюду этот запах. Смерть, страх и боль.       Прошла уже неделя с момента смерти Всех за одного. Он старался не смотреть по сторонам и не думать о произошедшем — о тех, кто пострадал, потому что герои не справились раньше, хотя старались как могли. Когда-то ему придется заново мысленно всё прожить, но не сегодня — он говорит это себе всего седьмой раз, а кажется, что сотый. Поджечь — заморозить. С воспоминаниями то же самое. Заморозь свои чувства до лучших времен, не думай, не ощущай, просто борись. Он должен сделать это за тех, кто не смог — за отца, за брата, за учителей и одноклассников. Он должен.       В конце концов ему осталась еще чертова куча мусора для сжигания. Остались люди, чье прощение ему нужно заслужить, товарищи, которых нужно спасти и несколько секунд до встречи со своей судьбой — но обо всем по порядку. — Тодороки?       Его имя звучало как перестук содзу — мягко и твердо одновременно, размеренно и спокойно. Шото обернулся — к нему с невероятной скоростью приближалась девушка — казалось, она не шла, а летела, не замечая, что ее шаг в несколько раз шире, чем должен быть у обычного человека. Его лицо все так же не выражало ни единой эмоции. Кому-то что-то от него нужно? Он сделает это и вернется к своим обязанностям. Сжиганию мусора. — Надо… Ох, подожди, сейчас… Долго тебя искала…       Девушка нагнулась, чтобы отдышаться. Ее речь была непривычной, сложно сказать из-за чего именно. Похоже, ей и правда пришлось за ним побегать. Не смотря на то, что взгляд Тодороки был направлен прямо на девушку, он смотрел скорее сквозь нее — на разрушенный город, обломки, нескольких героев, мелькающих в поле зрения. — Микита, приятно познакомиться. Класс 3А. Меня направили к тебе, чтобы работа пошла быстрее — этот район надо расчистить уже к вечеру, а тебе, конечно, хорошо дается уборка, но такими темпами нам тут придется задержаться на пару недель, не меньше, фух…       Она окинула взглядом фронт работ и с улыбкой посмотрела на Шото, то ли ожидая ответа, то ли просто разглядывая. Он молчал. Микита спокойно смотрела на него, все еще улыбаясь, ничуть не смущенная повисшей тишиной — мол, молчи сколько нужно, я подожду. Она поправила бинты на шее — совсем как те, что учителя Айзавы, и убрала длинную челку, закрывающую лицо.       Молчание затягивалось. — Меня зовут Шото. Какую площадь нам поручили?       После объяснений Микиты дело и правда пошло быстрее и за несколько часов работы они почти очистили выделенный им район. Ее причудой оказалось что-то вроде быстрого перемещения — она не стала вдаваться в подробности, а Шото и не спрашивал, позволяя ей заниматься своим делом. Он просто раскалывал большие куски бетона, параллельно сжигая мелкий мусор, а девушка быстро уносила их на свалку, возвращалась за новой порцией. Спустя несколько часов, которые пролетели незаметно для Шото, они уже очистили почти всю улицу.       Тодороки чувствовал холод внутри, но не тот, что до этого годами удерживал его от использования пламени — нет, сейчас это был иной холод, тот, который обнимает тебя на пустой холодной станции зимой, когда никого нет рядом и ты чувствуешь свое одиночество. Холод, который замораживает слезы, и ты не плачешь, но вовсе не потому, что тебе не жаль, а потому, что вместо слез у тебя остался только холод. Холод, который не убивает, а просто замораживает все до основания, останавливая течение жизни. Голоса и шум поблизости выдернули его из собственных мыслей: — Тодороки Шото, сын Старателя, верно? Ваш отец отказался давать комментарии по поводу причинённых разрушений, что вы можете сказать о вине героев… — Миру не нужны герои и причуды, миру нужен мир!       Микита отгораживала его от двух человек — журналистки какого-то новостного канала и всклокоченной женщины в потрепанной одежде, которая держала в руках обугленное перо. Горечь, боль, ненависть. Внезапно они втроем исчезли и снова стало тихо и спокойно, а минутой позже Микита материализовалась на том же месте, облегченно улыбаясь. — Прости, до конца не хотела использовать причуду принудительно, но это конечно наглость, кто их только сюда пустил… Ничего, с ними разберутся. А вот мусор сам себя не вынесет, хотя зависит от мусора, конечно.       Внутри, подо льдом, заворочалась вина и рядом с ней — злость. Тодороки не имел права на злость, он знал это так же хорошо, как число погибших во время войны с Все за одного, но всё же злился. На тех, кто не понимает, что сделали герои и считает, что имеет право их судить, кто не скорбит и смеет топтаться по пепелищам в чужих душах. Герои сделали все, что только было возможно, и если они с чем-то не справились, то люди, не сделавшие ничего, не имеют ни малейшего права осуждать. — Спасибо. — В такие моменты Тодороки предпочитал оставаться один — ему нужно время, чтобы взять себя в руки. — Они почти правы, — через силу произнес он, стараясь не обращать внимание на эмоции, в особенности на злость, которая как болезнь все быстрее распространялась по телу, — Все в порядке. Просто они ошибаются насчёт отца, учителей и остальных. — Бей со всей силы и без причуды, — посоветовала Микита.       Возможно, он слишком долго держался, а возможно ему просто отчаянно хотелось поступить именно так, но Тодороки что есть сил ударил в стену, точнее в то, что от неё осталось. По бетону зазмеились трещины. Потом ещё раз, ещё и ещё, заставляя штукатурку осыпаться к ногам. Девушка молча наблюдала за ним — со стороны все это могло показаться нелепым, жалким, каким угодно, но таковы люди. Какой красивый.       На костяшках Тодороки появились ссадины, а стена наконец разлетелась на куски. Шото загнанно дышал — вместо того, чтобы успокоиться, он наоборот чувствовал себя злее, чем был до этого, и это было опасно — точно так же было на спортивном фестивале. Ему нужен лед, как можно больше, но он слишком быстро испаряется, его не хватает — левая кисть накалилась, готовая загореться, когда ему на плечо легла чужая рука. — Ай!       Тодороки ожидал чего угодно, кроме того, что он окажется по пояс в ледяной воде. Он все еще злился, но теперь объект, а точнее субъект его злости эти чувства полностью заслуживал, а все остальные мысли улетучились. — Какого черта?! — У тебя рукав загорелся! — Что я делаю в воде?! — Стоишь, но можешь поплавать, тебе не помешало бы, — Микита указала на дымящуюся ткань и пузырящуюся воду, — Ой, хорошо-то как, прям горячий источник, прелесть! Ты когда ванну принимаешь, тоже так делаешь? Такой милый, когда краснеешь…       Шото редко злился, а если и злился, лед никогда не подводил его. Просто чертовски, мать его, редко злился. Но она… Шутит, как будто ничего не случилось, улыбается, хоть бы что. Такая же, как все. Он направил левую руку вперед, заставляя покрыться льдом добрую сотню метров водной глади, чтобы уж наверняка зацепить Микиту, которая там стояла. Она обнаружилась с противоположной стороны, хотя Тодороки готов был поклясться, что еще секунду назад она была в другом месте. Однако сейчас Микита стояла рядом не скованная льдом и в следующее мгновение уже дернула его на себя, опрокидывая в воду.       Через несколько минут безуспешной драки мокрый до нитки Тодороки лежал на берегу, загнанно дыша. Когда он открыл глаза, девушки уже не было рядом. Переживать об этом не было сил. Сразу стало холодно и Тодороки отпустил рвущееся наружу пламя — все же еще только март, пусть и конец, так что погода еще не позволяла валяться мокрым на земле.       После того как он заморозил несколько сотен метров озера эмоции утихли и злость больше не застилала глаза. Тодороки быстро пришел к выводу, что кинуть его в воду, разозлить и вымотать было неплохим решением — чувства, бушевавшие внутри, наконец-то успокоились, и хотя ничего не изменилось, ему впервые за долгое время было спокойно по-настоящему — как будто часть айсберга чувств внутри растаяла и навсегда ушла.       Но тот факт, что он не сдержался и был так эмоционален, а еще что это видел кто-то другой, беспокоил его очень сильно — наверное, лучшим решением будет просто забыть об этом и вести себя так, как будто ничего не случилось. И впредь не позволять льду растаять. Это не должно быть сложно.       С его стороны было плохой идеей кидаться на Микиту, — и имя тоже необычное, под стать выговору, — раньше он ни за что бы себе такого не позволил. Как же стыдно. Стоило девушке появиться, он поспешил принести свои извинения: — Прости, что кинулся на тебя. Это было грубо с моей стороны. Ты не намокла? — Все в порядке, это ты прости. Но ведь хорошо вышло? У меня к этому талант! К выведению людей из себя, в плане. Я намокла, но это не проблема — она подмигнула. — Держи, кстати — она протянула ему холодную собу и палочки. — С утра небось не ел.       Тодороки машинально принял еду — это было очень странно и некомфортно — принимать заботу. Но возможно приятно. Микита смотрела на него, явно ожидая, что он начнет есть, так что выхода не было и Шото взял немного лапши. Тем более, после такого выброса энергии и правда хотелось есть. — Так ты правда когда принимаешь горячую ванну, нагреваешь воду причудой?       Вопрос заставил его поперхнуться и покраснеть. Похоже, Микита принесла ему еду, чтобы задать этот вопрос, не рискуя вызвать ту же реакцию, что и в прошлый раз. А он-то наивно принял это за заботу. Кажется, Микита прочитала эту мысль по его глазам. — Прости-прости, молчу. — По Миките сложно было сказать, о чем она думает, но наверное будь Шото не таким уставшим, он бы заметил, что ее щеки немного порозовели. — Если что, я убрала остатки завалов и доложилась старшим о выполнении задачи, так что на сегодня мы свободны, хотя вот еще недельку придется поработать вместе, пока не начнется учеба. Обещаю больше не кидать тебя в воду без особой необходимости. — Спасибо. — Шото помолчал, раздумывая о чем-то. — Можно один вопрос? Как мы попали сюда? — А, это… Я стараюсь не афишировать свою причуду, но это вовсе не быстрое перемещение, как ты в начале подумал. Это мгновенное перемещение. Телепортирую себя и все, чего касаюсь. Чем дальше расстояние и тяжелее груз — тем мне сложнее. Но если выпить немного кофе, то будет полегче. Сильная причуда.       Тодороки был удивлен, но не подал виду. Только Все за одного и его ному имели возможность так перемещаться, и то это было создание портала, а не мгновенная телепортация. Причуда действительно очень сильная. Он прикрыл глаза, наблюдая за девушкой из-под полуопущенных ресниц, все еще прокручивая в голове произошедшее и стараясь не выдавать свое беспокойство по поводу случившегося срыва. Она помолчала несколько секунд и продолжила: — Меня не пустили в бой — сложности с посольством, я же переводная студентка, они не дали разрешение из-за рисков. — «Да еще и депортировали, чтоб уж наверняка не прорвалась.» — Микита раздраженно дернула головой и замолчала, думая о своем. — Если бы я все равно пошла — спасла бы кого-то.       Шото не знал, что на это ответить. Наверное, она не должна винить себя — героям не должно быть стыдно, но мысли не складывались в слова, это были только смутные, но сильные эмоции. — Студент студенту друг, — улыбнулась Микита, уходя от темы и не давая Шото времени ответить, — А теперь давай я верну тебя в общежитие, не хватало еще, чтобы нас потеряли.       Это ощущалось неправильно — то, что он ничего не сказал. Но он правда не знал, что он мог сказать. Не было какого-то правила, этической или геройской нормы, согласно которой он должен был ответить, но все же...       Через секунду они уже стояли в перед дверью общежития. Микита подмигнула ему и быстро удалилась, не оставив шанса попрощаться. Тодороки, не показывая своего удивления, распахнул дверь — в холле первого этажа было привычно тихо, так было уже неделю. Однако впервые за неделю тишину нарушил Денки — он удивленно выдохнул, заметив Тодороки с девушкой и этот выдох был чем-то давно забытым, из прошлой жизни. Лед внутри Тодороки начал таять.