Небесный

      — Извини! Можно тебя сфотографировать? Твои волосы так красиво сливаются с закатом.              Солнце быстро погружается в горизонт, устраивая на небе пожар.              Минги медленно поворачивает голову в сторону незнакомца, сжимая уже успевшие расслабиться руки, впиваясь в холодные перила.              Ветер пробирается под рубашку, ерошит окрашенные в огненные цвета волосы. Внизу шумит вода, за спиной — редко проезжающие машины. И среди всего этого хаоса звуков и явлений стоит высокий парень, улыбается застенчиво и сжимает длинными пальцами камеру, обклеенную наклейками с динозаврами. Его голубые завитые волосы развеваются на ветру, позволяя увидеть обеспокоенный взгляд, опущенный на сжатые вокруг перил руки. Минги узнает в нем общительного и везде участвующего парня из его университета, кажется, на курс старше, и как никогда хочет разжать пальцы.              И почему ему так не везет?              — Можно, только быстро, — Минги отвечает слишком резко, но все же пытается успокоить разгоревшееся раздражение. — Я немного занят.              — А ты можешь перелезть, пожалуйста? — незнакомец медленно подходит ближе, протягивая свою огромную ладонь.              Минги глубоко вздыхает и расстраивается.              Видимо, не сегодня.              Опять.              Перелезть через ограждение и встать на твердый асфальт оказывается куда проще, чем перелезть через это же ограждение, но пытаться устоять на узком выступе. Руки пахнут железом, мурашки из-за нового порыва ветра снова покрывают тело. И все это так чертовски знакомо, что хочется взвыть.              Сон Минги бесчисленное количество раз пытается лишить себя жизни. И каждый раз безуспешно.              После того как этот странный парень сфотографирует его и уйдет восвояси, наверняка радуясь тому, что спас одного несчастного от «необдуманного поступка», поставив на уши завтра весь университет, Сон просто бросится под первую машину. Потому что у него по плану сегодня только один исход.              — Улыбнись, пожалуйста! — парень отходит подальше, дрожащими руками поднимает цветной фотоаппарат, готовый в любую секунду сделать фото.              Минги улыбается одним уголком губ и смотрит на голубые волосы фотографа, которые тоже сливаются с небом. Лазурным, не тронутым ни одним облачком, но постепенно окрашивающимся в розовые, рыжие и красные оттенки.              Щелчок.              На полароиде медленно проявляется фото.              — Чон Юнхо, — протягивает руку с фотокарточкой парень, улыбаясь ярко и светясь в закатных лучах.              — Сон Минги, — кивает в ответ. — Оставь себе, зачем ей зря пропадать.              И Юнхо, со все той же улыбкой, прячет полароид в нагрудном кармане светлой рубашки.              А потом приглашает поесть голубого мороженого со вкусом сахарной ваты. И зачем-то просит контакты, тем же вечером после прогулки спрашивая, целым ли добрался Сон до дома.                     Минги прыгает по пустой проезжей части, осматривая свою смешную тень, появившуюся из-за фонаря позади. Прислушивается к звукам вокруг, пытаясь уловить скрип шин или рев мотора, но слышит только ветер и перекатывающиеся под ногами маленькие камушки. Засматривается на мигающий только желтым светофор и перемещается в середину дороги, усаживаясь на холодный асфальт, готовый в любой момент ринуться либо вперед, либо назад. Как ему кажется, его план предельно прост, единственное, чего ему бы не хотелось, так это угодить под очень дорогую или новую машину, чтобы в случае неудачного исхода не оплачивать дорогостоящий ремонт злому толстопузому дядьке, повязнув в долгах и бегая всю жизнь от коллекторов.              Телефон жужжит в кармане уже третий раз за семь минут, и Минги все же берет трубку, не в силах больше игнорировать высвечивающееся имя старшего. Он что-то говорит о том, что завтра на улице ожидается резкое похолодание и просит теплее одеваться. Спрашивает, как у младшего дела, почему он не брал трубку и не забыл ли выполнить домашнее задание. Минги что-то сочиняет об отключенном звуке, обещает надеть завтра теплую кофту и, отвлекшись на разговор о скверном преподавателе в их университете, которого они оба недолюбливают, пропускает грузовик, водитель которого отчаянно жмет на гудок, проезжая мимо.              Юнхо за несколько минут собирается и приезжает на пустое шоссе, садясь рядом с младшим на разделительную полосу, позволяя положить голову на свое широкое плечо в ожидании еще одного грузовика.              А потом они рисуют на асфальте классики, чудесным образом найденными в сумке старшего мелками, встречают рассвет и уходят лишь тогда, когда светофоры начинают работать в привычном режиме. Сон впервые не расстраивается, что все пошло не по плану и, как обещал, приходит в университет в двух кофтах, на обеде отдавая одну из них, как оказалось, постоянно мерзнувшему старшему.                     Когда Юнхо впервые замечает исполосованные поперечными порезами предплечья Минги, то долго на них смотрит, пытаясь подавить полный отчаяния вздох. Что-то долго ищет в огромной сумке, удивляясь ее содержимому, а затем, не найдя ничего, кроме забытого цветного пластыря, хватает парня за руку и тянет в сторону своей квартиры-студии, фыркая на все протесты и возмущения.              — Ты здесь фотографируешь, да? — интересуется Сон, рассматривая аппаратуру посреди открытого пространства, отделенного от жилой части огромным книжным стеллажом, чтобы отвлечься от легкой боли.              — Ты знал, что резать надо вдоль? — одновременно с ним задает вопрос Юнхо, смачивая очередной ватный шарик перекисью.              Чон аккуратно обрабатывает каждый порез и шрам, дуя на вспенившуюся от реакции кожу. Минги шипит и закусывает губу, сжимает и разжимает кулак, умоляет стереть перекись, чтоб не жглась. Вертит отрицательно головой, глядя на параллельные друг другу широкие порезы.              — Теперь знаю, — зачем-то все же отвечает, с облегчением выдыхая, когда старший откладывает смоченную ватку и вскрывает упаковку стерильного бинта.              — Да, я тут и работаю, и живу, — снова вторит ему фотограф. Секунду они смотрят друг на друга, а затем начинают тихо смеяться, чтобы разбавить неловкость.              Пока Юнхо восторженно смотрит на десептиконов, отчаянно пытающихся захватить мир на экране ноутбука, Минги пытается не чесать раздражившиеся раны под чистыми бинтами, ровно покрывающими его руки. И мечтает поскорее оказаться дома, чтобы провести вдоль, если хватит смелости.              К середине фильма экран начинает сильно отсвечивать из-за ярко-алого заката, светящего в огромные окна. Тогда старший тянет Сона на себя, заставляя подняться, и припечатывает к стене, всматриваясь в горящие на солнце радужки глаз. Делает фото на фоне его белой стены, сейчас окрашенной лучами в оранжевый, и прячет получившийся полароид меж страниц какой-то детской энциклопедии о динозаврах.              Минги смотрит на свои перевязанные руки, пока старший включает второй фильм, и не сразу замечает, как чужие длинные пальцы касаются шрамов через бинты, обводя выпуклости.              — Теперь уже не получится вдоль, вон какая толщина. Раньше надо было, ты упустил этот шанс, — произносит Юнхо, словно читая чужие мысли.              Смотрит внимательно, поправляет желтую челку, чтобы лучше видеть глаза, и приносит мазь от шрамов, использованную наполовину. На все вопросительные взгляды лишь жмет плечами и просит забрать средство, ведь ему оно больше не понадобится.              Минги ему верит и даже не пытается проверить, правда ли теперь бесполезно резать вдоль. Верит яркой улыбке, розовым щекам, блестящим глазам и длинным пальцам на своих предплечьях. Уже самостоятельно обрабатывает раны, криво приклеивая пластыри и отсылая фото старшему, хвастаясь мультяшными динозаврами на них. Зачеркивает в воображаемом списке всевозможных путей ухода пункт про вскрытие и исправно мажет каждый шрам отданной мазью, старясь не думать о том, кто и для чего использовал ее до него.              — Ты хоть знаешь, что происходит с телом, когда человек вешается? — спрашивает Чон, когда они прогуливаются по набережной, наслаждаясь прохладным ветром и фруктовым мороженым. — А узел-то сможешь завязать? Там не все так просто! Нужно учесть все нюансы, найти специальное мыло, табуретку нужной высоты. Но если хочешь, поищем вместе?              Младший отрицательно качает головой, откусывая у отвлекшегося фотографа холодное мороженое. Не лезет в интернет в поисках уроков по вязанию узла для виселицы и специального мыла, о котором вообще впервые слышит. Не читает о том, что происходит с теми, кто закончил жизнь таким способом и в каком состоянии их находят. Он просто верит Юнхо, улыбаясь в объектив его камеры, в который раз бросая взгляд на наклейку с желтым трицератопсом. Отбирает камеру и фотографирует старшего на фоне колеса обозрения, отмечая, что оно чертовски напоминает нимб.              Впервые проскальзывает мысль о том, что Юнхо — ангел.              Прямо во время прогулки Сон поспешно вычеркивает пункт с виселицей, снова представив давно заученный наизусть список.              Тем же вечером он в очередной раз просыпается от кошмара посреди ночи, не может вдохнуть полной грудью и плачет, боясь задохнуться. Дрожащей рукой пытается нарыть в ящике канцелярский нож, прекрасно зная, что только это поможет, но натыкается на тюбик мази, будто вечно сохраняющей тепло рук старшего.              И снова делает что-то впервые: не хватается за острое, а звонит Юнхо, сквозь всхлипы умоляя научить его дышать.              Старший оказывается за дверью подозрительно быстро. Сгребает в объятия прямо на пороге, сдавливает грудную клетку, заставляя выпустить весь углекислый газ вместе с тревогой, а затем просит дышать вместе с ним, медленно и глубоко, насыщая организм кислородом и спокойствием.                     — Утопленники разбухают и синеют, а иногда даже взрываются! А вдруг ты взорвешься и забрызгаешь собой все вокруг? Тебе не будет стыдно? — Юнхо переплетает их пальцы, когда они идут домой к младшему после пар. Сегодня им повезло закончить в одно время.              — Будет, — честно признается Сон, совсем не думая о том, что после смерти ему уже ничего не будет.              Он просто верит и крепче сжимает чужую ладонь, не отпуская до самой двери. Уже дома, сидя в тишине на кухне, полной аромата мятного чая, за выполнением домашнего задания, Минги возвращается к списку, в очередной раз вычеркивая один из пунктов.              Ночью его снова душат кошмары, черными ветвями протыкая легкие. Юнхо гладит по взмокшей спине, заставляет дышать и голыми руками вырывает ветви из груди младшего, словно делал это уже сотни раз и привык раниться тоже. Молчит, стирая дорожки слез с чужих щек и отчаянно вертит головой, словно пытаясь прогнать чужой образ, появившийся на месте успокоившегося Сона.              Утром, после недолгих уговоров, Минги тратит часть стипендии на запись к психотерапевту, у которого неделей позже, сжимая ладонь старшего, рассказывает все с самого начала, каждую причину и событие, о каждом человеке, обо всем, что тревожит, и не забывает упомянуть список.              Юнхо запоминает каждый еще не вычеркнутый пункт, обещая себе сделать так, чтобы их не осталось. А в своем воображаемом списке, под неперечеркнутым коротким именем он приписывает имя Минги, обещая самому себе, что в этот раз все будет иначе.                     — Ты знал, что от засосов можно умереть? — они лежат на кровати, обнявшись и переплетя конечности, чтобы занимать меньше места. Для двоих кровать была тесновата.              — Правда? — на экране ноутбука играет заставка «Чародеек», которой Минги тихо подпевает, чем вызывает улыбку у старшего.               — Да, из-за засосов могут образовываться тромбы, которые рано или поздно приводят к смерти.              Минги молчит, задумавшись над полученной информацией, а потом без стеснения перелезает на чужие бедра и целует. Ноутбук едва не летит на пол, в последний момент перехваченный испуганным старшим. Юнхо бегает взглядом по смущенному лицу напротив, начинает смущаться тоже, а затем быстро кладет ноутбук на пол, освободившимися руками сжимая чужие талию и бедра, отвечая на очередной неожиданный и отчаянный поцелуй.               Засосы получают оба, и пока один надеется, что не проснется утром из-за тромбов, дабы избежать неловкости, другой жмется ближе и молится, чтобы тромбы повременили со своим образованием.               Утром они просыпаются с разницей в три минуты. Долго смотрят друг другу в глаза и оба радуются, что проснулись. Минги добавляет в свой список пункт с засосами и сразу же зачеркивает, отмечая, что за год знакомства с Юнхо список резко сократился и почти сошел на нет.              А ещё Минги, зачем-то, снова тянется за поцелуем.                     Однажды посреди ночи просыпается Юнхо, жадно глотая воздух и стирая выступивший пот со лба. Обеспокоенно осматривает проснувшегося из-за него Минги, проверяет бинты и пластыри, заглядывает в глаза и только потом позволяет помочь себе, впервые заставляя дышать не кого-то, а самого себя. Долго успокаивает встревоженного и испуганного младшего, поглаживая по щеке, и обещает все рассказать, когда придет время. Оставляет поцелуй в уголке губ и надеется, что сможет уснуть, укрываясь одеялом и впервые за долгое время не обнимая кого-то, а находясь в чужих крепких объятиях.              Через десять, пожалуй, самых тревожных для обоих парней минут, они плюют на покинувший их сон и медленно плетутся на кухню за мятным чаем, где до самого утра смотрят какое-то новое веселое аниме, подпевая заедающему опенингу, а потом, горланя в поварешки, устраивают аниме караоке, включив плейлист с опенингами на Ютубе. Юнхо не забывает сделать фотографию, когда первые лучи восходящего солнца медленно ползут по лицу уснувшего прямо на руках Минги, и только потом будит его, прося вернуться в кровать. Разумеется, возвращаясь туда тоже.                     — А ты помнишь, когда мы с тобой познакомились?              Минги оборачивается через плечо, с мягкой улыбкой рассматривая старшего. Под локтями кожу холодят перила, ограждающие его от шумящей реки. Ветер забирается под одежду, ерошит недавно подкрашенные голубые и огненные волосы.              — На закате? Ты тогда сказал, что мои волосы сливаются с небом, — Сон протягивает руку, ожидая, когда Юнхо привычно переплетет их пальцы.              — Прямо как сейчас, — кивает старший, с радостью отмечая, что ладони Минги теплые, несмотря на прохладный ветер на мосту. — Можно я тебя сфотографирую?              Минги вертит головой, притягивая ближе к себе.              — Сейчас идеальный момент, — указывает подбородком на небо, где нежным градиентом чистый голубой цвет перетекает в розовый, а розовый — в красный и жёлтый. — Сделаем совместное фото.              Он без стеснения просит какую-то проходящую мимо школьницу сделать для них фото, радуясь, когда та спокойно соглашается, аккуратно беря протянутый ей фотоаппарат. Подгибает колени и встаёт перед Юнхо, подпирая макушкой его подбородок и привычно широко и ярко улыбается. Так, как научил его улыбаться старший.              Голубые волосы сливаются с синим небом, а огненные — с растекающимся закатом.              Щелчок затвора.              Воображаемый карандаш вычеркивает последний пункт про мост из такого же воображаемого списка.