Боль

… Нет, это кричал не он. Это боль кричала через него. Кричала совершенно животным и безумным голосом, в котором Сол Тай не узнавал себя. В первый раз он услышал свой крик, когда Кевил со всего размаху ударил его кованым ботинком по ребрам. Падать Солу было некуда — он сидел на стуле, а стул был прижат к стене. Боль почти ослепила Сола, и стало больно дышать. Потом удары посыпались с двух сторон: Кевил призвал в помощники охранника в черной маске. Сол интуитивно свернулся калачиком на полу, закрыв лицо руками и коленями — живот. Он приготовился к тому, что сейчас его просто убьют. Но ему не удалось даже потерять сознания. Оно почему-то очень ясно работало, несмотря на дикую боль, обжигавшую мозг. Душа сжалась, как и тело. Сжалась в смертельной тоске. Сол знал, как выдержать боль: надо просто оставить всякую надежду, надо считать себя уже умершим. Но душа все равно страшилась смерти и мучилась вместе с телом. То, что он попал в руки изощренного садиста, Сол Тай понял почти сразу. Хоть Кевил, придя к нему в камеру, улыбался и предлагал сотрудничество. Он правда и потом улыбался. Его маленькие хищные глазки выдавали то наслаждение, которое он получал при виде корчившегося от боли человека. Его тонкие жесткие губы кривились в усмешке, когда он презрительно комментировал крики Тая. Несмотря на жуткую боль, Сол Тай прекрасно слышал эти унизительные для него высказывания и сам поражался тому, как сильно они задевают его. Но боль была невыносимой. Да, Тай был солдатом и мог выдержать многое. Он умел терпеть сильную боль, стиснув зубы. Он всегда считал, что кричать от боли постыдно. И когда Кевил ударил его в первый раз, Сол лишь охнул и смачно выругался. Но наступил момент, когда боль оказалась сильнее его: она, как бурная река, сорвала все плотины и понеслась, заполняя собой все! Когда Кевил вилкой выковыривал у него глаз, Сол наконец-то потерял сознание. Его окатили водой и, как только он открыл оставшийся глаз, ему тут же продемонстрировали вырванный. Оно было похоже на куриное яйцо. Окровавленное куриное яйцо. Кевил, однако, был художником по части пыток. Поняв, что простыми физическими истязаниями Сола уже не разговорить, он придумал подвешивать его к потолку за шею и вытаскивать из петли в самый последний момент — когда у бившегося в конвульсиях Сола уже начинало синеть лицо и закатываться глаза. С холодным любопытством он наблюдал, как Сол откашливался и начинал дышать. Не преминул сообщить ему об его мокрых штанах. И когда Сол уже совсем пришел в себя, Кевил опять задал ему вопрос о готовящихся террористических актах. Эта пытка чуть не сломала Тая. Когда в ответ на его молчание Кевил сделал знак повторить процедуру с виселицей, Сол интуитивно схватился руками за стул, не давая себя поднять, и слезы сами собой покатились по заросшим щекам. В хищных глазах Кевила мелькнули огоньки ликования, он тут же смягчился: заговорил о прекрасных намерениях сайлонов и вновь предложил сотрудничество. Но к концу его речи Сол уже взял себя в руки. Страх боли и смерти он вновь победил в себе ответной агрессией: он просто плюнул в приблизившееся к нему лицо Кевила и послал его в самых отборных выражениях, какие только знал… Процедура подвешивания была повторена. Сол приходил в себя на этот раз дольше: Кевил испугался, что сломал пленнику шею. А пленник был очень ценным и мог еще пригодиться. Допрос на этом был закончен. А Сол еще долго лежал в той же позе, в какой его оставили на полу: малейшее движение обжигало болью. Правая нога имела неестественную форму: Сол почти не чувствовал ее и только лишь догадался, что она сломана. *** Память об этом дне еще не раз оживала в нем липким мучительным страхом: у тела, как и у души, есть своя память. Уже на Галактике ему приходилось не раз заливать непрошенные воспоминания дополнительной порцией виски. Тело осталось навсегда покалеченным. А душа? А душе еще долго пришлось выбираться из царства Аида: тому, кто умер, так непросто заново научиться жить.