Шиповник.

Надя ощутила это во вторник. Вовремя завтрака, как раз в тот момент, когда «Нескафе» посыпалось с ложечки в папину чашку. Пальцы до белых костяшек вцепились в стол, и кипяток ещё не залил кофейные зёрна, а Антон уже вскинул взгляд в сторону дочери. Сумрак был спокоен. Надя вымученно улыбнулась и кивнула на чашку. Сама, уже чуя и мамин взгляд, стала энергичнее жевать омлет. Яйца свежие — Светлана привозила из деревни; зелень прям с грядки, до аппетитного хруста поджаренный бекон. Завтрак был, наверное, даже вкусный, по крайней мере Антон уминал за обе щёки, а Надя словно бумагу жевала. Жёсткую и безвкусную. Но не вкус еды испугал её настолько, что Надежда Городецкая интуитивно поняла: родителям знать не стоит. Её испугала болезненная пустота в груди. Ощущение… Надя вздрогнула и на миг прикрыла глаза. На учёбе она много слышала, да и сама читала о вампирском голоде. Об этой безумной потребности заглушить пустоту внутри, влить в неё что-то живое. Чувствуя, как в груди пульсирует боль, Надя невольно подумала о таком голоде, и её затошнило. Выдержав паузу, чтобы родители не стали беспокоиться, она покинула кухню. Прежде чем хлопнула дверь, за спиной раздался голос матери: — Надюш, всё в порядке? Пауза. Для тяжёлого вздоха потребовалось время, а для вымученной улыбки — сила. — Конечно, мам. Я, наверное, просто не выспалась. Шаг обессиленными ногами по ковру. Колени подогнулись, и Надя рухнула на кровать, уткнув лицо в мягкий угол одеяла. Нечем дышать. Темно и больно в груди. Надя царапнула ногтями простынь, пытаясь встать, но пустота внутри стремительно сжирала её. Раздался странный визг, словно кто-то пнул кошку, и Надя в ужасе уставилась пред собой. Ей двадцать лет. Хороший возраст, чтобы держать эмоции в узде. А она невольно кричит от спонтанного страха. Чего может бояться Абсолютная? Вероятности она с детства смотрела легко, словно переключая каналы, интуиция, конечно, не пророческая, но предсказатель из Нади отличный, хоть она эту магическую сторону и не тренировала. Щиты на доме, на родителях (да, они же сами Великие!) такие крепкие, что мало у кого есть шанс пробить, даже друзья под покровом защиты. О себе Надя думала лишь вскользь: нет на земле мага сильнее, чем она, а значит, никому её защиту не пробить. Обученная в Дозоре Надя всегда ждала угрозу извне. Враг коварен и опасен. Даже для неё. Потому что мало ли как вывернется Тьма, как исхитрится Завулон, как, вопреки всем надеждам, распорядится судьба. И жизнь, в которой опасность должна была придти со стороны, не подготовила Надю к тому, что главный удар она получит изнутри, словно тело, здоровое тело молодой волшебницы, взбунтуется против неё. Это даже была не боль. Да и что для мага, даже самого слабого, боль? Базовая Авиценна — да и то, если обычные лекарства не помогли. Сама Надя, у которой мама врач, неплохо разбиралась в таблетках и хорошо знала, что от чего пить. Но сейчас даже не тянулась к аптечке, понимая, что ничего не поможет. И Авиценна тоже. Боль шла из центра груди и словно нитями вплеталась в лёгкие. Надя сипло вздохнула, понимая всю мелодраматическую иронию своего положения: у неё болела душа. И это была не красивая метафора, а истина, заставляющая Надю визгливо стонать, впиваться зубами в одеяло, скрести ногтями простынь. Упиваясь своей агонией, девушка не расслышала, как скрипнула дверь, и вошёл отец. Антон что-то говорил, но фраза оборвалась, он кинулся к дочери, оттаскивая её, как маленькую, от постели. — Надя! Наденька, что случилось? — она с трудом разжала пальцы, отпуская одеяло, и крепко обхватила шею отца. Он смотрел на неё сквозь Сумрак. Всё в порядке. Если не считать… Антон нахмурился. Аура Нади, которую он выучил так, что, закрыв глаза, мог подробно представить, приобрела лёгкий розовый оттенок. Словно в воду впрыснули немного красной краски. Антон хотел перейти на слои ниже, но Надя вдруг выгнулась, закусив губу, и простонала: — Моя душа… моя несчастная душа… меня лишили души.

***

Завулон проснулся в полдень, совершенно беспечно прогуляв работу. Впрочем, кто бы посмел его упрекнуть? Уставившись на потолок, он долго лежал, изучая радужные искры на медальонах хрустальной люстры. Солнце уже во всю светило и перерезало белую постель золотым лучом. Завулон бросил взгляд на соседнюю половину кровати — подушка смята, но рядом никого. Быстро ведьмы учатся. Раньше какая-то дурочка могла задержаться, наивно надеясь на то, что он захочет видеть её с утра. Завулон ненавидел просыпаться с кем-то, да и спать, когда рядом сопит хоть самая красивая женщина, он не мог. Ему нужно было совершенное одиночество. Встал. Босыми ногами пересёк просторную спальню своего пентхауса. Повернул кран в ванной, опустил ладони в воду. Странное чувство… Медленно моргнул и перевёл взгляд на вытянутое по горизонтали зеркало. …Словно внутри очень холодно. Зажмурился. С каких пор его, доведённая до автомата, магия, не может справиться с подобной глупостью как терморегуляция? Некоторое время Завулон стоял, горячая вода из крана билась о тыльную сторону его ладоней. Простое заклинание обогрева не помогало. Он мёрз. На дворе июнь, в Москве температура шагнула за тридцать градусов. В квартире, конечно, тепло, а Великий маг замерзал, как обычный человек, который ничего поделать не может. Умыл лицо, игнорируя капли, вышел из ванны. Вода текла вниз по шее и оставляла прозрачные линии на худой груди. Завулон провёл рукой по лбу, убирая влагу, и тут же взглянул на ладонь. Что-то вспыхнуло перед глазами, столь неуловимое и призрачное, что магу даже показалось, что ошибся. Но с его-то опытом не ошибаются в таком. Завулон точно видел мгновение назад на своей руке ожог. Но сейчас его не было. Маг удивлённо вскинул брови и хмыкнул: ну бывает же. Жизнь, которую он испробовал целиком, оказывается, могла удивить. Но не время для философских рассуждений. Завулон начал переодеваться в излюбленный серый костюм, как вдруг остановился. Коснулся пальцами груди. Холод, что не смог убрать Великий маг, шёл с того места, куда указывают люди в поисках души. И теперь, стоя посреди своей спальни, Завулон с удивлением понимал, что это место мучительно болело. Словно из него что-то резко вырвали.