Часть 1
12 апреля 2023 г. в 12:34
Когда Алчность возвращается (новое тело, никаких объяснений, но дареному коню в зубы не смотрят, и вообще, может быть, повезёт хоть в третий блядский раз), Лин не разговаривает с ним три дня. Так уж совпало, что у синской делегации как раз уходит три дня на то, чтобы выпутаться как из политических, так и из практических последствий битвы и подготовиться к пересечению пустыни.
Алчность по большей части был сам по себе: Элрик и его армейские приятели могут сколько угодно говорить, что ему ничего не угрожает, но Алчность прожил достаточно, чтобы знать, как ненадежны обещания (едва держащейся) верхушки, когда низы чем-то недовольны или чего-то не знают. Он должен уйти. Он знает это. Для него здесь ничего нет. Не то чтобы для него изначально здесь было что-то кроме отцеубийства. Элрик вернул себе брата. Химеры помогают расчищать развалины и оттаскивать тела после битвы (когда они не оттаскивают Элрика от братской постели, чтобы он мог хотя бы поесть и поспать). А Лин... Ну. Лин явно не хочет иметь с ним ничего общего. Наверное, рад, что у него теперь никто не сидит в голове. Поди занят своей дипломатической поебенью или пытается убедить мелкую сестру, что раз он не будет убивать её во сне, то и ей не надо убивать его.
Алчность думает, что уйдёт тогда же, когда и Лин. Воспользуется тем, что все отвлекутся на отбытие в Син, чтобы избежать всех этих неловких прощаний и ложных обещаний оставаться на связи.
...да, себя он тоже не одурачил. Отъебитесь.
Вся соль в том, что ему не хватает Лина, как руки. Не в слащавом эмоциональном смысле. В очень прямом смысле, в котором части его просто нет, пусто там, где должно что-то быть. Наверное, так себя чувствовал Элрик, когда потерял руку и ногу. Алчность привык, что есть кто-то, с кем можно обсудить его идеи, ещё одно существо, которое заметит всё, что он упустил, плавно перехватит контроль, когда он сам отвлёкся, облажался или просто скучает. Его практически тошнит от одиночества, которого он ещё никогда не испытывал, и его новое незнакомое тело помогает справиться с ним так же, как и тот факт, что вся его семья, какими бы они ни были мудаками, мертва. То есть никак. Его семья всегда была рядом, а когда он ушёл, быстро нашел другую собственность им на смену.
"Друзей" — говорит голос Лина в его голове. Но не совсем. Потому что Лина там нет. Их разделяют километры, и Алчность совершенно не представляет, что он делает, о чем думает, что чувствует, и это бесит. Вся эта ситуация его бесит.
Это похоже на то, как какой-то алкаш или опиумный наркоман просто берет и завязывает. Алчность, конечно, никогда такого не испытывал, – и боже, как же Мартел бесило то, что у него нет похмелья, – но он знал таких людей. Их тела не выдерживают. Может, разум тоже. Так что Алчность просто даёт себе привыкнуть. Лучше какое-то время быть рядом с Лином, пока он не уйдёт. Это наука вообще-то. А потом он научится справляться и так. Не все могут позволить себе автоброню, в мире много людей, которые живут без руки или ноги. Не то чтобы ему вообще нужен Лин. Да, он хочет быть с ним рядом, но вся суть Алчности в том, чего он хочет, здесь нечего стыдиться. В этом нет слабости. Нужда – другое дело.
Лин и Мей решают, что пора отправляться, быстрее, чем он ожидал. Он надеялся хотя бы на неделю. В ночь перед уходом Лан Фан громко спорит о чем-то с механиком Элрика.
— Автоброня не особо хороша в пустыне, — поясняет Элрик, видя его вопросительно приподнятую бровь.
— Как будто это её остановит, — фыркает Алчность.
— Она ведёт себя глупо, — говорит Элрик, — Нужно знать свои лимиты, чтобы не обременять своих друзей.
Алчность... не знает даже, как ему ответить, так что просто уходит, пока еще не взбесил Элрика. Ему не хватит терпения на его вопли, к тому же, он слышит, как Лин пытается вклиниться в спор: смотреть на то, как кто-то другой орёт на тупого принца, всегда весело.
В итоге Лан Фан победила в споре, потому что она просто ушла. Алчность тоже уходит, пока механик не нашла себе другую жертву для своей злости. Это никак не связано с тем, что Лин отказывается даже смотреть на него.
— Уходим завтра на рассвете, — говорит Лин, казалось бы, никому конкретному. Видимо Лан Фан ушла не так далеко, как он думал.
На следующий день Элрик вместе с химерами и стариком-генералом собираются у дороги из города, чтобы попрощаться. Принцесса со своими прощаниями уже закончила: Алчность видел, как она выходила из палаты младшего Элрика прошлой ночью, потом пропала где-то в подворотнях на пару часов и по возвращению выглядела очень решительно. Алчность надеется, что с кем бы она там не разговаривала, этот человек не вдохновил её снова бороться за трон для своего клана. Лин уже пообещал ей и её клану защиту своего, когда станет императором. Элрик сказал, что пока что Лин ещё никакой не император, на что Лин просто рассмеялся. Алчность ненавидит то, что говорит это, но это самая подходящая реакция. Он однозначно станет императором, если не благодаря каким-то заслугам, то хотя бы за счёт навыка всех бесить, пока ему не дадут то, чего он хочет.
Алчность ошивается под навесом одного из уцелевших зданий: достаточно близко, чтобы слышать разговор, но достаточно далеко, чтобы не начали говорить с ним самим. Всем неловко: словно теперь, когда с драками и погонями покончено, все вернулись к реальности и не знают, что с ней вообще делать.
— Ну зашибись, мудила, — подзывает его Дариус, потому что он предатель, — Попрощаться не хочешь? Или целых полгода нашего депрессивного туризма перед концом света для тебя ничего не значат?
Алчность показывает ему средний палец. Он надеялся, что его никто не заметит. Элрик поворачивается к нему, и он подходит к компании, пока на него не стали пялиться вообще все. Улизнул, называется.
— Спасибо, — бормочет Элрик, ударяя его кулаком в плечо, — Кажется, ты все-таки пригодился.
— То же могу тебе сказать, наверное, — он хмурится, — Молодец, смог не помереть.
— Ладненько, — говорит Лин, хлопая в ладоши, Мей уже ушла вперед и почти исчезла за холмом, — Было весело. Предлагаю никогда такое не повторять. Приезжайте в гости, моя страна очень красива, и я буду рад вам всем.
— Мы ценим ваше любезное предложение, принц Яо, — вежливо говорит старый генерал, — Счастливого пути.
Лин кивает и поправляет сумки на спине
— Лан Фан, Алчность, пойдёмте, пока Мей не решила снова пересечь пустыню в одиночку.
Алчность не сразу понимает смысл его слов, первых слов, адресованных ему с тех пор, как Алчность решил, что срыв планов Отца стоит того, чтобы умереть. Элрик легонько его пихает, и Алчность идёт, потому что да, он хочет накричать на Лина, но хера с два он будет кричать на людях. И будь он проклят, если выставит себя идиотом, который не понимает, что происходит.
Он ждёт, пока они не скроются за горизонтом и не достигнут тихого участка дороги, после чего говорит Лину:
— Какого хера?
Лин приподнимает брови, и Алчность пиздец как рад, что они одного роста, потому что если бы мелкий мог, он бы однозначно смотрел на него свысока.
— В смысле?
— Не прикидывайся, — срывается Алчность. — Что за хуйня происходит? Ты игнорируешь меня, моё странное возрождение, которое можно считать ебанным чудом, даже не смотришь на меня, когда мы в одном помещении, но думаешь, что я пойду за тобой домой по щелчку пальцев?
Лин выглядит немного напуганным.
— Не понимаю, как то, что я зол на тебя связано с тем, что мы идём в Син.
Лан Фан пришлось сдерживать фырканье. Лин зло на неё смотрит. Алчность рад, что ему не одному кажется, что принц ведёт себя страннее обычного.
— Очень даже связано, — говорит он, — Ты не повезешь с собой домой кого-то, кого ненавидишь, тем более, когда дома тебя ждут переворот и, может, убийство
— Не думаю, что это считается за переворот, — говорит Лин, поднимая плечами, — И я не ненавижу тебя, с чего ты взял?
Алчность нахер потерял дар речи.
— Эм, ты слышал вообще, что я сказал? Если так ты обращаешься с друзьями, неудивительно, что у тебя только один друг и есть.
Лин возмущенно надувает щеки, но Лан Фан перебивает его еще до того, как он успевает что-либо ответить:
— Юному Господину, — говорит она, — Не нравится, когда люди, которые ему дороги, рискуют своей безопасностью ради его. Даже если он знает, что так нужно.
— Лан Фан, — резко говорит Лин, но она не отводит взгляд.
— Раз так, — говорит Алчность, — то у меня для тебя хорошие новости. Я, блять, не ради тебя убивался. Просто мой папаша был тем ещё уебком, и я хотел, чтобы он умер, больше, чем я хотел почти что-либо ещё. Что что-то да значит.
— Ты соврал мне, — рычит Лин — Ты сказал, что мы будем сражаться с ним вместе.
— Ага, — бормочет Алчность, опустив взгляд, — Извини за это. Ну, за то, что соврал. Не за то, что сделал, у меня был план. Я знал, на что иду.
— Мы могли бы придумать другой план, — резко говорит Лин.
— Да, но мой был лучшим.
— Ты умер из-за своего плана!
— И все равно, — пожимает плечами Алчность, — это был лучший план. С концами света всегда так, тебе приходится чем-то жертвовать.
Лин разжимает челюсть, и Алчность почти видит, как он прячется за годами уроков дипломатии, как за маской, которую носит Лан Фан при посторонних.
— Если бы ты мне сказал-
— Мы бы потратили ещё больше времени, пока я убеждал бы тебя, что это лучший план. Риск слишком велик. А еще, бесит.
Лин с усилием выдыхает через зубы, но молчит. Лан Фан оборачивается и говорит:
— Ты сделал правильный выбор.
— Не смей.
— Я же сказал, я сделал это не ради него, а ради мести. Ну и чтобы спасти страну, наверное. Но по большей части ради мести.
— Мхм, — мычит Лан Фан, улыбаясь. Он закатывает глаза. Её улыбка становится шире.
— Заткнись, — говорит Алчность.
— Я ничего не сказала.
— Дети, — говорит Лин, даже не оборачиваясь.
— Ты здесь точно самый младший, — говорит Алчность.
— А вот и нет, Лан Фан родилась на три дня позже. А если судить по возрасту тела-
— Не смей, — перебивает его Алчность-
— -то тебе три дня. Если хочешь, могу сказать, что шесть месяцев.
— Может быть... не стоит так говорить, — предлагает Лаг Фан, но хотя она и говорит уважительно, Алчность по глазам видит, что ей весело.
— И все же, — говорит Лин, — Когда у тебя будут все двести лет воспоминаний, тогда и поговорим.
Дальше они идут в молчании. Они почти подошли к границе города. Поезда ещё не ходят, и Алчности очень интересно, почему никто не одолжил машину до пустыни ебучему принцу. Могли бы хотя бы лошадей дать. Алчность, конечно, может идти без устали, но другие-то смертны. Интересно, осталась ли у Лина хотя бы часть его выносливости?
— И каков план? — спрашивает Алчность, когда они наконец пересекают черту города, — Притащить меня к твоему папаше и пырнуть пару раз, чтобы он поверил, что я бессмертен, отправил в какую-то лабораторию, а потом миленько улыбаться и надеяться, что он тебя из благодарности тут же назначит императором?
— О, — беспечно говорит Лин, — Так теперь тебе интересны мои планы? Знаешь, когда ты взял и умер, оставив меня без каких-либо доказательств бессмертия и Философского Камня, я подумал, что тебе не особо они сдались.
— Боже блядский, — говорит Алчность, — Сколько ещё ты будешь об этом ныть? — Хотя, наверное, злость Лина теперь понятнее. Он бы вернулся в Син с пустыми руками.
— Мы договаривались, — говорит Лин тем же беспечным, скучающим тоном.
— Не, — фыркает Алчность, — Звучит пиздец как цивилизованно. Мы использовали друг друга.
— Ты не был против.
— Эй, я не говорю, что это плохо. Просто надо называть вещи своими именами.
— Я запомню, — говорит Лин и шагает немного быстрее. Разговор окончен.
*
На ночь они останавливаются в еловой роще, Мей ютится немного в стороне с кунаями в руках, прижавшись спиной к стволу большой ели. Лин хмурится, но ничего не говорит, а Алчность и Лан Фан сплачивает то, насколько же им насрать на эту неловкую братско-сестринскую убийственную драму.
Алчность предлагает первым стоять на стреме, что, кстати, является прекрасной причиной оставаться одетым и не спать ночью. Он ждёт целый час, чтобы убедиться, что все уснули, и осторожно крадётся по мёртвой траве и опавшей хвое во тьму, подальше от дороги.
Через десять минут Лин выскакивает из ниоткуда и с силой вжимает его в дерево. Алчность чуть нахуй не проткнул его, но даже если его тело еще не знает тела Лина, разум не может не воспринимать его запах, сердцебиение и дыхание как безопасные, знакомые, его.
Алчность мог бы с легкостью его спихнуть, но Лин ещё не достал меч из ножен, к тому же он удерживает руки Алчности достаточно крепко, чтобы ему было пиздец как больно, но не больше. Лин всегда лучше понимал ограничения их тела, Алчность вообще не хотел с ними заморачиваться.
— Я не позволю никому ставить на тебе эксперименты, — выплевывает Лин. Он, очевидно, в ярости и не контролирует себя так хорошо, как хочет, — Поверить не могу, что вынужден это говорить. Я не думал, что ты такой тупой.
— Может быть я не хочу ходить за тобой по пятам пару десятков лет, — отвечает ему Алчность, — Ты об этом подумал?
Лин смеётся ему в лицо.
— Нет, — говорит он, и несколько секунд Алчность в красках представляет, с каким чудесным звуком у него сломается нос, если Алчность щас ему врежет, — Я уже несколько месяцев не собирался использовать тебя как разменную монету, и ты это знаешь. А если не знаешь, то я очень разозлюсь из-за того, что ты решил убить себя и оставить меня ни с чем. Обладание – штука взаимная, знаешь ли.
— Нихера.
— Когда мы вернемся в Син, — говорит Лин почти плавно, словно он рассказывает историю, — Я убью императора. И нет, вы с Лан Фан не сделаете это за меня, я и так пойду против традиций. После этого месяцами будут проводиться церемонии, разбираться бумажки, все устаканится. Но кое-что я сделаю, как только могу. Мей станет Имперским Альмедиком – знаю, ей не понравится такая публичная должность, но иначе безопасность её клану я обеспечить не могу. И я собираюсь проследить за тем, чтобы у тебя были документы, подтверждающие твое синское гражданство.
Алчность смотрит на него и надеется, что Лин видит, как он закатывает глаза.
— Да, мне ведь это так пригодится.
Лин впивается ногтями ему в кожу так сильно, что Алчность чувствует, как одни его сосуды регенерируют, а другие тут же рвутся.
— Эти документы, — говорит он, — Дадут тебе права гражданина. Человека. Так что, если кто-то даже узнает, кто ты такой, они не смогут подвергнуть тебя экспериментам, — он ослабляет хватку, рассеянно поглаживая кожу, — И, что тебе будет куда интереснее, они позволят тебе открыть счёт в банке. Ты ни в чем не будешь нуждаться во дворце, но я знаю, что тебе будет спокойнее, если у тебя будут личные сбережения.
— Ты просто хочешь бумажку, которая говорит, что я твой подданный.
Он по большей части шутит. Лин выдыхает так, словно Алчность застал его врасплох.
— Да.
— Я не собираюсь никому принадлежать, — говорит Алчность, — Это не так работает.
— Неправда, — говорит Лин, — Мне кажется, тебя просто никто не пытался удержать, не требуя чего-то, что ты не готов дать. И, если ты простишь меня за фамильярность, никто больше не понимает, что ты считаешь обладанием. Люди просто называют это дружбой.
Алчность наконец-то вырывается из хватки Лина, но не спихивает его с себя. Есть что-то успокаивающее в том, насколько он близко: они дышат одним воздухом, он удерживает Алчность на одном месте, открыв спину, доверяя, что Алчность присмотрит за ним, защитит от атаки.
— Если ты простишь меня за фамильярность, Принц, если ты скажешь, что хочешь просто дружить со мной, я скажу, что это полная хуйня и свалю здесь и сейчас.
Лин смеётся ему в плечо, прижимаясь на несколько секунд щекой к его шее, и выпрямляется. Он может прикидываться тупым подростком, когда это ему удобно, но Алчность понимает, что он никогда не знал, что значит быть по-настоящему беспечным, действовать, не продумывая последствия в двадцати разных направлениях. Ему нравится, что даже в другом теле Лин позволяет себе искренне злиться и смеяться.
— Нет, конечно, это не все. Но по большей части. Ты очень важен для меня, что, как я думаю, ты понял по моей довольно... незрелой реакции на твою смерть.
— Подумал противоположное, — смеется Алчность, — Но ставлю пять за усилия.
— Да ладно тебе, — возмущенно фыркает Лин, — Ты что, не шарился в моих чувствах и воспоминаниях, как я в твоих?
— Ну-у, да? Как будто мне было не насрать на то, что ты там чувствуешь. И в смысле ты в них шарился?
— Ох, — говорит Лин, — Хах.
— Серьёзно?
— Справедливости ради, у меня было много свободного времени. А у тебя через неделю были то паническая атака, то подобие нервного срыва. Я должен был знать, с чем имею дело.
— Ну, — говорит Алчность, — Надеюсь, это было для тебя охуеть как полезно, — сложно злиться на что-то подобное, когда ты уже делил с человеком тело и разум более полугода. Алчность, может, и не заглядывал намеренно в разум Лина, но все же знает его лучше, чем кто-либо ещё.
— Так или иначе, — говорит Лин, — Ты закончил убегать?
— Слабо, — говорит Алчность, — Я не Элрик, на мне обратная психология так легко не сработает.
— И то верно, — говорит Лин, — Но правда. Мы можем уже вернуться в лагерь, или мне еще тебя подержать?
Алчность упирается ладонью Лину в лицо, отталкивая его.
— Заткнись. Я позволял тебе удерживать меня. Мог бы выбраться в любой момент.
Лин закидывает руку Алчности на плечо и тащит его в сторону лагеря, чуть ли не подпрыгивая. Алчности не нужно видеть его лица, чтобы знать, что сейчас он самодовольно улыбается.
Знаю-знаю. Я же про это и говорю.