Ночной гость

На часах без двадцати три. Я сижу на кровати и курю в распахнутое окно. С горечью, невольно скривившись в лице, думаю о том, что рано утром вставать на работу, но продолжаю глядеть на потухшие огни в соседних домах. Засыпать сейчас слишком тоскливо, хотя начальник в пятницу весь день жаловался на мою сонливость. На часах уже светится зеленая цифра три, и я с горем пополам ложусь в кровать. С тех пор как Твик умер, у меня начались проблемы со сном.       Все началось с того, что я, однажды вернувшись домой, вдруг испытал дискомфорт. Просто в какой-то момент в нашем доме я стал чувствовать себя странно, будто бы чужим, и это чувство навалилось резко и сильно, будто цунами, что я даже покрылся мурашками. И эта чертовщина продолжает преследовать меня вот уже на протяжении недели — со дня похорон. Стоит остаться одному, как где-то внутри поднимается беспокойство, что-то копошится под кожей, а тишина звенит в ушах тяжелой, густой тревогой, и эти липкие чувства продолжают донимать меня, пока я не сбегаю из этого места. Затем я совсем перестал спать. Иной раз даже приходилось заезжать к родителям на ночевку-другую, но это не могло продолжаться вечно, и даже семья продолжала напоминать мне об этом. — Тебе просто нужно пережить потерю, — уверяла мама. — Я знаю, тебе тяжело находиться в этом доме без него, но ты не можешь постоянно оставаться у нас. Только вот отчего-то мне кажется, что это не единственная причина. От мыслей о Твике снова становится не по себе. Мне неуютно и даже как-то неприятно, будто что-то скребется внутри, рвется наружу. Я сажусь в постели и всматриваюсь во тьму комнаты. У каждого человека в комнате есть такое место — темный угол, где в кромешной тьме разрастаются загадочные тени, просыпаются в недрах фантазии пугающие, изголодавшиеся существа, которые каждый из нас выискивал во тьме в детстве. У меня это пятно непроглядного мрака чернеет прямиком напротив кровати, в дальнем углу, у шкафа. Порой бессонными ночами, выжидая сон, я развлекаюсь тем, что пялюсь туда, будто выискивая нечто во тьме, пока эти гляделки позволяют глазам самостоятельно вырисовывать искореженные тени и жуткие фигуры. Но я знаю, что это лишь галлюцинации — я не верю в сверхъестественное и не поверю ни за что на свете. Только в эту ночь что-то не так. Что-то висит воздухе, чужеродное и опасное, оно совсем рядом. Оно различается едва ли, но назойливо, словно жужжащая муха. Нечто незримое, еле ощутимое где-то на подкорке сознания. Но ведь призраков не существует и никто не может прийти ко мне среди ночи, верно? Это лишь глупая шутка обессиленного разума. Только чувство неправильности заставляет смотреть, затравленно выжидать. А затем я замечаю нечто во тьме и внутри что-то обрывается. Глаза. Белеющие во тьме глазные яблоки точно так же следят за мной в ответ, изучают меня с таким же оцепенением, мигом парализовавшим мое тело. Это не может быть ничем другим — кроме шкафа в этом углу больше ничего нет, даже отблесков, способных создать иллюзию огромных глаз. Теперь я четко вижу. Что-то смотрит на меня из темноты. Смотрело все это время. Сколько уже стоит это существо? Как давно наблюдает за мной, не моргая? Я в остолбенении узнаю эти широко распахнутые глаза, это белое мертвое лицо, увековеченное в памяти отпечатком смерти. И чувствую леденящий холод, исходящий от мертвеца. По ногам пробегает слабый ветерок с улицы, но я не в силах оторвать взгляд и проверить окно. Я знаю, что оно закрыто, потому что по ночам в Саут-Парке слишком холодно и я всегда закрываю его на ночь. Но если не ветер, то что это был за обжигающий холодок, пробежавший по коже? Я замираю. Усиленно вслушиваюсь, но почти не различаю звуков, кроме своего дико колотящегося сердца. Вокруг так угрожающе тихо, что даже соседская псина испуганно замолкает. И тогда я замечаю еще одну вещь и она заставляет мои конечности заледенеть. Существо улыбается. Я больше не могу двинуться с места, я будто приколочен к кровати, чтобы вечно глядеть на эту безжизненную улыбку, обнажившую все белоснежные зубы и безумные глаза. Кукольные, неживые. Черные зрачки, не мигая, смотрят мне прямо в глаза. Будто на пойманного в когти хищника зайца. Жертву, что вот-вот будет сожрана чудовищем. Я задерживаю дыхание. В углу тихо скрипит половица. Внутри все в мгновение шпарит ледяным ужасом и мое сердце истошно бухает. Этот ужас гонит меня с кровати и я вскакиваю, чувствуя как парализованное страхом тело наполняется адреналином. Я едва не вою от разрывающий грудь когтей страха, отчаянно тянусь к выключателю, чувствуя быстрый топот за спиной, скребящиеся в погоне о пол когти, холодное дыхание на затылке — тяжелое и голодное — угрожающее рычание, тихий заунывный, хтонический скулеж, походящий на скрип, треск и бульканье где-то в глотке потустороннего чудовища, шум, поднимающийся в ушах и смешивающийся в единую какофонию с истошным, гулким биением собственной крови... Комната в мгновение наполняется мягким светом и оглушительной тишиной. Я резко оборачиваюсь, тяжело дыша, но комната пуста. В углу нет ничего, кроме старого шкафа. Дверцы плотно закрыты. И теперь я готов проклясть себя за столь нелепый детский испуг. Стало даже как-то стыдно перед самим собой — как же я мог, будучи человеком взрослым и рассудительным, так быстро поверить в эту сверхъестественную чушь, поддаться плоду изнуренного отсутствием сна разума? Все-таки бессонница — это не шутки, горько усмехаюсь я. Мне просто нужно немного поспать. На часах все еще горит ядовито-зеленая цифра три. С вымученным смешком я выключаю свет, вновь погрузив комнату во тьму, уже не страшась нарисованных фантазией образов. Ложусь в кровать и отворачиваюсь от ненавистного угла. Я закрываю глаза и напряженно считаю, ожидая когда сон наконец одолеет меня впервые за последние несколько дней. Ночной гость в углу тоже ждет, когда Крейг уснет.